География с историей.

Второй день в глубоких размышлениях. Уже неделю, если не больше откладываю один полезный пост по техникам. Думала, сегодня напишу, но опять ему придётся подождать, потому, что я размышляю на тему очередной ситуации с искажением реальной реальности.

Постановка с ковшом и современным ножом А.Корешкова, 1996 г.

Дано: ковш конца позапрошлого - начала прошлого веков в серебряном обрамлении, который хранился в одной ветви нашей семьи с этого самого начала века. Вещь довольно простая и бытовая, если бы не деталь - на ковше отгравирована надпись «Императорский речной яхт-клуб». Я его даже однажды снимала в одной из своих ножевых постановок, попросив на время в качестве реквизита.

И вот недавно моей родственнице пришла фантазия атрибутировать ковш, то есть выяснить по возможности его историю, о чём она меня и попросила. Попутно выяснилось, что императорских яхт-клубов было два, в Москве и в Санкт Петербурге, какой из них имеется в виду, не понятно. Я показала вещь нескольким специалистам крупнейших, скажем так, ведущих музеев Москвы, а также независимым экспертам. Все сошлись на том, что вещь подлинная.

Ещё бы не подлинная – я лично помню эту вещь почти сорок лет – каждый раз, когда приходила в гости к родственнице, видела его за стеклом на полке, а та в свою очередь хранила его, приняв в наследство от своих родителей, и тоже помнит лично на протяжении почти семидесяти лет.

То есть реальная реальность заключается в том, что вещь подлинная.
Но вчера очередной эксперт из крупного музея посмотрела его и усомнилась в его подлинности на том основании, что отсутствует именник (клеймо с инициалами мастера). «Конечно, такое может быть, - сказала она, - когда, к примеру, существовал комплект, и именное клеймо ставили на другие предметы из комплекта, но я всё равно сомневаюсь и хочу показать специалисту по хрусталю». Специалиста по стеклу не было на месте, и вопрос с признанием подлинности повис в воздухе, а я повисла в прострации.

Дома я позвонила своему старинному другу, реставратору, специалисту по русскому серебру, профессору, автору множества научных трудов, педанту, в конце концов, и спросила, насколько отсутствие именника может влиять при прочих равных на сомнения в подлинности вещи.

«Очень мало, - ответил он, в те времена это встречалось повсеместно. Скорее всего, она просто хотела, чтобы ты заказала в музее платную экспертизу».

У меня в голове всё встало на свои места, потому, что даже в наши кали-южные времена мне как-то проще списать загадочное поведение специалиста на желание заработать и отсутствие жёстких этических взглядов на взаимоотношения с клиентами, чем на простой непрофессионализм.

Однако я рано радовалась, потому, что разговор с руководителем отдела опять вогнал меня в смятение - тот заверил, что это просто эксперт такой – всегда всех подозревает в силу своего характера.

«Понимаете, - объяснил он, - нам на экспертизу приносят 90% подделок, поэтому приходится быть очень осторожными».

«Но я лично эту вещь помню вот уже почти сорок лет!»

«Да-да, все, кто приносит, сопровождают вещь легендой и уверяют, что она хранилась в семье на протяжении всего времени. Все говорят, что помнят эту вещь.»

«Но ведь это даже не логично, - возражаю я,  – ведь если бы люди действительно работали на таком высоком уровне, что сегодня могли бы сделать вещь, как две капли воды похожую на антикварную, они бы позаботились о том, чтобы исключить все возможности провала и поставили бы именное клеймо!»

«Вот в том-то и дело, что они знали о том, что именники не всегда ставились, и могли имитировать это!.»
Тут у меня отвисла челюсть – то есть отсутствие именника было типичным, эксперт об этом знала, но на этом основании заподозрила подлог. Где логика?

«Понимаете, - продолжил специалист, - мы сами воспитали мошенников, периодически публикуя отчёты об экспертизе, сами научили и рассказали, как делать качественные подделки. Теперь не публикуем…»

Получается, что никакие аргументы не могут подтвердить или опровергнуть подлинность вещи, если эксперт не захочет её признавать. За реальность примут его мнение, а не реальность.

Несмотря на очевидную мою правоту, я почувствовала своё полное бессилие. Наверное, так себя чувствуешь, если вдруг группа компетентных людей начнёт уверять тебя в том, что Солнце вращается вокруг Земли. Проверка на психологическую устойчивость.

Понятно, что у каждого эксперта есть своё мнение, и он таки имеет на него право. Я вот, например, работаю с металлом и по ряду характерных нюансов могу определённо заявить, что ручка и герб у ковша литые, припаянные к ободу, а один из уважаемых экспертов, кому я показывала ковш,  утверждает, что они штампованные. Однако он с металлом с восьми лет, как я,  не работает, и свои знания почерпнул из книг и прочих теоретических источников, посему ему простительно. К тому же от споров о технологии изготовления вещи мало что зависит. В данном случае это мелочи.

Но заключение о подлинности вещи принципиально.

И даже Бог бы с ним, заключением о подлинности одного отдельно взятого эксперта.

Но.

Если рассматривать ситуацию  целом и отстранённо, становится очевидным механизм создания ложной реальности. Залюбуешься.
Например.

Вот, есть подлинная вещь, это реальность реальная.

Вот, есть некий эксперт, который ошибается и утверждает, что вещь поддельная. То есть создаёт искажённую реальность, которая может стать реальной на событийном уровне, если родственнице, к примеру, придёт в голову её продать. Ведь из-за ошибки эксперта, который будет писать экспертизу, вещь будет обесценена "в ноль".

Но если в ситуации, где есть живые свидетели и другие эксперты, которые могут опровергнуть неверное заключение, правда будет восстановлена, то в ситуации, когда иных экспертов нет или нет свидетелей, ошибочное мнение становится реальностью, от которой дальше отталкиваются люди. Ложь закрепляется на уровне мыслей, убеждений, значений, последующих действий и событий.

И если это происходит в различных областях буквально повсеместно в наши дни, и, несмотря на это, далеко не всегда можно восстановить истину, то что говорить об отдалённой истории? Чем дальше, тем труднее найти правду, тем проще реальная реальность искажается и уступает место иллюзорной, а иллюзия становится реальностью для тех, кто в неё верит и принимает.

Пока мы общались с экспертами, руководитель отдела рассказал занятную историю. Группу из специалистов музея с ним во главе попросил сделать экспертизу на коллекцию Фаберже один шейх из Эмиратов. Из сорока предметов коллекции подлинными оказались только два.

Однако теперь лично у меня история с ковшом наводит на закономерные вопросы: а есть ли гарантия, что среди этих заключений не было ошибочных?

Хотя не будем о грустном. Переводя взгляд с экрана монитора, на который выводилось увеличенное изображение клейма, на руководителя отдела, я проникновенно спросила: «А можно задать вопрос не по теме? Какие у шейха унитазы – золотые?»
Руководитель отдела внимательно посмотрел на меня и кивнул: «Золотые!»
Я не стала спрашивать, подлинные, или нет.