Анна ложится спать

У Анны умер цветок. Совершенно не ясно, что теперь делать с горшком и с землёй. На столе рядом с ушедшим – листок бумаги: на одной стороне дела на день, на другой ничего. Надо что-то записать, буквы, складывающиеся в слова по велению руки, — лучшая медитация.

Анна думает о цветке — растениям устраивают похороны? Она думает, что даже цветок её покинул. Кто еще её покинул? В голове проносятся имена, они собираются в одном месте, где-то в груди, начинают ударяться друг о друга, рассыпаются, получается каша: буквы смешиваются и вот вместо Ирины получается Пирмина, вместо Артёма — Матрена и так до бесконечности. То были друзья, любовники — всех не упомнить. Ушли и ушли. А сколько слов было сказано, сколько обещаний дано. Ни к чему это вспоминать. Анна ложится спать.

Утром на столе всё ещё стоит горшок с Фродо — так звали цветок. Может, и он уплыл к бессмертным Валарам? Анне совершенно не ясно, что всё-таки делать с отлетевшим в мир иной растением. А если не ясно, то можно ничего и не делать. Анна собирается на работу.

В офисе опять приходят мысли о покинувших её жизнь. Да ну. Лучше думать о тех, кто остался, кого хочется задержать в своём мире, кому хочется кидаться в ноги и молить не уходить. Слава небесам, такие есть, таких много — кто-то рядом, в одном городе, кого-то судьба закинула далеко, и ночью Анна часто перечисляет их, как Арья из "Игры престолов". Но не для того, чтобы не забыть, кого надо убить, — а чтобы помнить, кого она любит.

Анна возвращается домой. В комнате — отплывший Фродо, за ним картина. На картине девушка (Анне кажется, что это она) лежит на спине, на ее груди люди на стульях, как будто бы беседующие. На одном человеке намордник, другой открыт (наверное, беседе), над их головами — что-то вроде чёрной дыры. Вероятно, всех персонажей картины туда и засосёт. Анна смотрит на картину быстро, потом на цветы в вазе — она подарила себе сегодня гвоздики. Красиво.

Анна видит исписанный вчера листок, почерк всё время менялся — наклон то вправо, то влево. Заметки про друзей: о тех, кто ушёл, а потом о тех, кто остался. И тем и другим — спасибо. Анна ложится спать.

Но Анне не спится — потому что думать о друзьях сложно, потому что это про близость. А близость надо уметь выдерживать. И её, Анну, тоже надо уметь выдерживать. Она сама себя не выдерживает, чего ждать от других. Анна решает, что успокоительные капли помогут избавиться от тревоги, а короткое видео о женской энергии ускорит процесс — но автор сегодняшнего видео из какого-то онлайн-марафона предлагает слушателям подышать маткой. Да, тревога ушла, как, увы, и сон — потому что стало очень смешно. Осталась одна надежда на капли, их вторая порция делает своё дело –– «снимает нервное напряжение в стрессовой ситуации».

Каждое утро по пути на работу Анна проезжает Гагарина. И кричит ему «Юра, привет!» — так делал один из её парней. Парень исчез, а Юра остался, потому что он — идеальный друг, самый добрый и верный на земле. В этом её крике много больше любви, чем нужно одному памятнику, в этом крике приветствие всем дорогим друзьям. Анна верит, что каждое утро (или у кого-то это вечер) её друзья слышат этот клич, оборачиваются или резко открывают глаза, не видят никого, но точно знают — это Анна приветствует их, и они кивают ей. Анна запрокидывает голову назад, чтобы. зависнувшим на нижних ресницах, слезам было удобнее упасть обратно в глаза, растечься солью по сетчатке.

Во вторник Анна открывает выпускной журнал — там фото ее одноклассников и ребят из параллели, их мысли в тот самый важный год жизни и пожелания классных руководителей. Тогда это казалось чем-то нелепым, теперь — это сокровище. Её классный руководитель подобрал каждому разный афоризм. Ей достался про ум и сердце. Спустя 20 лет она только начала понимать, почему ей и почему конкретно эти слова — странно, страшно и удивительно, как другой человек может понимать тебя лучше и оставить тебе фразу, с которой будешь идти по жизни, открывая её смысл каждый день. Анна ложится спать. Сегодня ей снится дача, старый дом, построенный руками бабушки и дедушки, — наверное, это какой-то знак. Но Анна никогда его не разгадает. В этот раз слезы стекают в разные стороны, попадают в уши, становится немного мокро, немного солёно и очень свободно.

Анна идёт на работу. Анна ходит на работу, потому что там друзья. И в школу ходила, потому что там были друзья. И спать Анна ложится, чтобы скорее следующий день пришел, чтобы что сделать? Правильно — созвониться или списаться с друзьями.

В антракте Анна смотрит на своего спутника — он сообщает ей, что женской дружбы не бывает. И что-то там о том, что все женщины в общем-то дуры. На дворе 21 век, а она после его выступления и бутерброда с красной икрой, застрявшего в глотке, садится слушать оперу дальше. Ей очень хочется ударить своего спутника и крикнуть: Кармен, спасайся, глупая! Крик остается внутри Анны, облетает её всю, ударяет в голову — она выдыхает его осколки в зал, и, кажется, это выдох гораздо громче голосов артистов. Не дыша, чтобы крик не просочился обратно, Анна встаёт и покидает театр.

В дружбе нужны правила, как и в жизни — Анна их придумывает. Так легче, проще, честнее. Она озвучивает свои правила в разговорах с друзьями: если я слишком откровенна — останавливай меня; можно я иногда буду ругаться матом? Краем души Анна видит, что это не всегда работает, но этот край можно не замечать, как можно не замечать, что люди просто хотят с ней дружить — и принимают ее всю, без свода правил. Но Анне ещё только предстоит понять, расслабиться и принять дружбу. И, кажется, в один вечер, в непонятном кафе с лучшими бутербродами города простая фраза друга «я и так понимаю все твои правила, можешь их не озвучивать» попадает в нужную часть души, и Анна больше не может её не замечать.

Анна ложится спать и начинает скучать по близким людям: по ночам, в темноте, под зажжённую свечу добрая тоска разливается по спальне. Скучать — это очень хорошо. Не скучать — это тоже очень хорошо, но скучать по другу всё же лучше. Анне снится, что она блокнот-анкета зелёного цвета. В ней её друзья отвечают на вопросы. Она подставляет всю себя, все свои листы под мягкие надавливания близких и теперь знает их желания наизусть: К. жаждет путешествий, Л. мечтает о любви, А. хочет богатства, Е. хочет спокойствия в семье. Анна становится церковной свечой за 20 рублей и стоит зажжённая около иконы Пресвятой Богородицы (которая почему-то так сильно похожа на её мать) и молится — пусть у друзей всё сбудется. Анна-свеча смотрит по сторонам, боится, что подойдёт бабка, увидит, что от неё осталось совсем немного, и начнёт неистово тушить (безбожница). Анна просыпается.

У дружбы нет крыльев. Если бы были — она была бы очень лёгкой. Но дружба очень сложная. Д-Р-У-Ж-Б-А. Какое тяжёлое слово из четырех тяжёлых согласных — в середине как будто раздавленный жук и всего два гласных — и то, не звучных и мягких, а глухих и мучительных. Анна несколько раз быстро произносит дружбадружбадружба и замечает, что вместо Ж получается Ш: русский язык, создав это слово, решил хотя бы немного смягчить его звучание, иначе под это слово можно упасть и не встать. На работе Анна смотрит в окно, представляя буквы из слова «дружба» на крышах домов, которые рушатся под их тяжестью. Вот, что такое дружба для Анны.

Анна пишет алфавит. Столько букв, а для обозначение неромантической любви (дружбы) между людьми, их пожалели. Изобретатели языка взяли и пожалели. Нежных букв пожалели. Любовь — люблю. Как хорошо, как нежно, как добровольно. Дружба — дружу. Как грубо, как обязывающе, как угрожающе. У Анны свои слова для обозначение того, что она испытывает к своим друзьям. У каждого чувства — имя друга. Анна ложится спать, в полудреме вертит на языке то одну, то другую букву.