всё будет хорошо: первый поцелуй
тьма, наполненная искривлёнными острыми силуэтами, пугливо отступает от ласкового тихого голоса:
— хёнджини, дыши, — шепчет тёплый сгусток света, гладя мокрую от слёз щёку хёнджина. — слушай меня. глубокий вдох.
хёнджин слепо доверяет свету, впуская в лёгкие побольше воздуха.
— умница. теперь медленно выдыхай, как я, — бережные прикосновения, мягкий голос, звук тихого долгого выдоха — хёнджин концентрируется на них, чтобы вырваться из цепких лап кошмара. — всё хорошо. это просто страшный сон.
первое, что видит хёнджин, — улыбающееся лицо феликса. в его спальне полутьма, за окном только-только занимается рассвет, но хёнджину кажется, будто ничего ярче этого мига ему ещё не доводилось видеть.
когда хмурит брови и кусает ручку, пытаясь решить сложную задачу по химии. когда с громкими матами орёт на компьютер после очередного проигрыша. когда закатывает глаза на комментарии одноклассников об их дружбе. когда улыбается хёнджину вот так — по-доброму, тепло, так, что хёнджин чувствует, будто его чувства не…
— как ты? — спрашивает феликс, нависая чуть сверху и заглядывая хёнджину в глаза.
хёнджин теряется в его — больших, тёплых… любимых.
горло спирает, сердце рвётся прямо в миниатюрные ладони феликса, и хёнджин не успевает остановить себя прежде, чем его губы касаются феликса.
хватает одной секунды даже не поцелуя, а отчаянного мазка губы о губы, чтобы хёнджин затрясся всем телом от восторга и, осознав происходящее, резко отстранился.
нельзя. неправильно. так не должно быть.
феликс парень, его лучший друг, его нельзя хотеть целовать и тем более делать это, как бы сильно порой не трясло от желания совершить ошибку.
хёнджин всё равно её совершает, а феликс наверняка скривится в отвращении и навсегда откажется от него.
— п-прости… я-я, — хёнджин снова задыхается в ужасе, вот только сейчас это не сон. — я… мне…
он в самом деле поцеловал феликса спустя два года войны с самым собой. самый страшный и прекрасный момент в его жизни — секунда касания губ о губы, а хёнджин хочет умереть от счастья и ужаса.
мало, но непозволительно много.
хёнджин боится увидеть ненависть на уже давно родном лице и пытается выпутаться из тёплых объятий, но его не пускают. феликс с нежным напором возвращает хёнджина на место и смотрит так, что всё вокруг замирает.
ни ненависти, ни отвращения. ничего нового, но хёнджин будто впервые видит то, что должен был всегда, — любовь.
— пожалуйста, не извиняйся за это, — тихо просит феликс, нежно улыбаясь. глаза щиплет.
— но… но это же, — хёнджин сглатывает — на губах уже тает ощущение первого почти поцелуя, но цветёт желание почувствовать больше, — неправильно.
— ты правда так думаешь? — феликс слегка поджимает губы, и хёнджин видит влажный блеск в его глазах.
хёнджин не любит, когда феликс плачет — он самый сильный и добрый человек на свете. он не должен трескаться, проливая свой свет от боли, негатива, злобы. чего угодно, что не является счастьем или весельем.
тем более он не должен плакать из-за хёнджина и его ошибок.
один неверный шаг, и хёнджин разобьётся. главное — не задеть феликса.
— я не знаю, — хрипит хёнджин, не смея пошевелиться. — а ты разве… нет?
феликс еле заметно качает головой.
— нет, — настолько тихо, что будто мерещится. — я не думаю, что это неправильно.
одна едва различимая в тишине ночи фраза звучит так громко, что оглушает.
хёнджин всё ещё боится, но доверчиво подставляет губы под их первый мягкий поцелуй, что длится что-то около минуты и становится одним из самых драгоценных для них обоих воспоминанием.