Энтропия и сложность права
Последнее рассуждение о нормативной инфляции основано на промежуточных выводах, которые нуждаются в небольшом пояснении.*
Если рассматривать право как систему взаимосвязанных текстов, его собственную энтропию можно определить как меру непредсказуемости при порождении новых текстов, таких как судебные и административные решения, законодательные акты, разъяснения, заключения и т.п. С этим также связана энтропия окружающих право систем: ведь оно существует не само по себе, а в качестве регулятора поведения людей и институций. Функционирование права в оном качестве позволяет заглянуть за границы строгого формализма. Поведение людей определяется субъективным пониманием содержания права в конкретной ситуации и рациональными ожиданиями относительно поведения других субъектов. Поведение институций зависит от их способности поддерживать соблюдение собственных правил. Снижение энтропии, то есть непредсказуемого поведения, выступает критерием эффективности права, как об этом говорилось выше.
Для наших целей наиболее адекватным методом оценки сложности права было бы измерение минимального количества информации, которое нужно для моделирования права с заданной точностью. Например, если существуют сотни тысяч или миллионы судебных решений, то в частном случае вопрос о сложности права звучал бы так: насколько сложной должна быть модель, чтобы с ее помощью можно было было восстановить содержание всех имеющихся судебных решений? Кажется, что это тавтология: измерение сложности одной формальной системы (текстов, содержащих информацию о праве) сложностью другой (ее модели). Однако смысл в этом есть. Право, представленное в виде текстов, без существенных потерь не может быть переведено на более простой язык, чем язык естественный. Как раз наоборот, все свидетельствует о том, что реальность, скрытая за языком права, сложнее самого используемого языка. Тексты права интерпретируются людьми, а детали этого процесса тоже остаются загадкой. Упрощенная модель с известными статистическими свойствами могла бы послужить опосредованному измерению сложности моделируемой системы. Можно представить себе эксперимент по подобру минимального числа параметров и наиболее простой конфигурации генерирующей нейронной сети, обученной на заданном корпусе текстов и имитирующей процесс их интерпретации. Если такая сеть порождает тексты с удовлетворительной точностью, то ее параметры можно считать косвенным показателем сложности обучающей выборки.
Взаимосвязь между энтропией и сложностью права будет выражаться еще и в том, что примитивное право плохо пригодно для предсказуемого регулирования поведения людей и институций: для разрешения конкретных ситуаций существующих в нем правил недостаточно, по необходимости создаются новые, привнесенные из других нормативных систем или закрепляющие случайно складывающуюся практику. Как говорилось выше, право усложняется как в силу внешнего воздействия (парадокс ценностной нейтральности), так и собственных имманентных свойств (парадокс самореферентности). Право, которое усложняется, уменьшает энтропию внутри и снаружи, но только до определенного предела. Дальнейший рост сложности приводит к тому, что для субъектов, поведение которых регулирует право, оно становится слишком сложным и фактически непредсказуемым. Для людей ограничителями служат природные память и интеллект, для институций — общие законы управления в сложных системах. В какой-то момент такое право перестает справляться с энтропией, а его регулятивная функция переходит к какой-то другой системе. А это нас возвращает от исследования формальных свойств права к его эволюции.
* Обсуждение этих вопросов предложил д-р Ян Горженьовский, который в конце апреля выступил с докладом на тему «Границы сложности в системе права» на научном семинаре по теории права и конституционному праву на факультете права Карлова университета. Благодарю коллегу и других участников семинара за дискуссию по этому вопросу, которая дала пищу для моих собственных размышлений.