Жучок (заключительная часть рассказа, полная трагизма и мистики)
Увы, читатель Дзена, автор, нарушая все нормы литературного фен-шуя, пропускает вторую часть рассказа, приступая сразу к третьей. Понимаю, что это неправильно, но нормы этой площадки не позволяют выкладывать описание детской жестокости нашего протагониста. Вам остаётся довольствоваться текстом, оскоплённым авторской цензурой.
Олег Петрович сглотнул слюну. Во рту стоял неприятный привкус горечи и страха. Голова гудела и кружилась. Морок, вызванный мухой, рассеялся, а с ним и забытые воспоминания детства.
Начиная постепенно приходить в себя, Олег Петрович с изумлением обнаружил, что стоит посреди кабинета на четвереньках. Испугавшись, что кто-нибудь войдёт и увидит его в столь неприглядной позе, мужчина попытался подняться на ноги, но некая сила удерживала его в горизонтальном положении.
Осмотрев себя, он к своему ужасу обнаружил метаморфозы, изменившие его тело – руки и ноги выглядели, как гигантские членистые лапки насекомого, одежда, как на ликантропе, порвалась и свисала лохмотьями, а невероятно раздутое матово-чёрное бочкообразное тело продолжало увеличиваться в размерах. Он попробовал закричать, позвать на помощь, но из его горла донеслось какое-то стрекотание. Олега Петровича охватила паника.
- Это просто сон, ещё один дурной и абсурдный сон, как в прошлый вторник, - старался он успокоить себя.
Тогда ему приснилось, что он в бордовом полиэстеровом костюме присутствует на оргии во дворце императора Калигулы и пьёт из потира-черепа голубую кровь осьминога. Потом входят римские легионеры в доспехах с маленькими джунгарскими хомяками в руках. Они начинают гладить своих хомяков...
Но этот сон не заканчивался. Он тщетно попытался себя ущипнуть, но вернуться в привычную реальность не вышло.
В клубке спутанных мыслей Олега Петровича всё отчётливей звучало беспокойство о материальном благополучии:
- Что станет с моей квартирой, дачей и домом в Болгарии, с новым японским джипом, – с непередаваемой тоской размышлял он.
- Кто получит вместо меня две крупные суммы последних «откатов», вознаграждения от поставщиков сырья? Деньги, деньги, что будет с моими деньгами?
Стяжательные переживания обручем сдавили мозг, сжав его до величины грецкого ореха. В голове что-то заклинило, мысли стали бессвязными, решения замедлились и давались со скрипом мельничного жернова, а прежняя математическая память начала подводить - он начал забывать, о чём думал минуту назад.
Олег Петрович с ужасом осознавал, что он вот-вот, как окончательно потеряет рассудок, когда на него внезапно снизошло просветление.
Хаотичный сумбурный рой в голове рассеялся, вопросы нашли ответы, тревоги и переживания отступили.
Спасительное спокойствие было связано с тем, что он, запертый в панцирь насекомого, окончательно утратил человеческие формы, превратившись в Скарабея, которого в простонародье зовут жуком-навозником.
Новые глаза Скарабея Петровича видели плохо и размыто, зато обострилось обоняние. Он по-жучиному понюхал, вернее сказать, поводил из стороны в сторону усиками.
О, этот чудный и невидимый мир запахов! С непривычки жук даже впал в оцепенение: в кабинете резко воняло новое ковровое покрытие пола, странные запахи распространялись от принтера и компьютера, в мусорном ведре кислил забытый контейнер с остатками вчерашнего салата оливье.
Но, эти запахи были ему совершенно не интересны. Благоухание смрада, вот что отныне ласкало обоняние новоиспечённого жука.
Он почуял, как где-то под потолком в вентиляционной трубе истлевает дохлая мышь, как в соседнем через стену кабинете сидят угрюмые инженеры-проектировщики, окутанные туманом пота и уныния.
Самое же интенсивное амбре тянулось шлейфом из ближайшей уборной. Густой и тяжёлый, смрадно-пьянящий летучий букет ароматов, такой аппетитный, что подкашивались лапки.
Через бескрайнюю пустошь сознания Скарабея Петровича, медленно и неумолимо, накатывала исполинская волна инстинктивного зова. Зова-желания забраться в туалет, выгрести оттуда содержимое и скатать из него самый большой навозный шар, который будет принадлежать только ему.
- Моё…Шар…Катить!!!? – cо стрекотом, он со всех шести членистых ног бросился к двери кабинета.
Хотя передние лапки и дотягивались до ручки, повернуть её вниз при отсутствии пальцев не выходило. Дверь ни в какую не открывалась. В ярости он принялся в неё ломиться, надеясь своим прочным телом проделать дыру в хлипком ДВП.
На звук в кабинет заглянул, проходивший мимо, коллега и, обнаружив гигантского жука, от страха переполошил своим криком весь офис.
Воспользовавшись ситуацией, Скарабей Петрович достаточно бойко, для своего размера, выскочил в коридор, сбил с ног своего избавителя и понёсся в сторону уборной.
Влетев туда, жук застиг врасплох Викторию из отдела рекламы. Испуганная девушка юркнула в кабинку, и, закрыв дверь на задвижку, забралась с ногами на унитаз.
Не обнаружив там сырья для навозного шара, Скарабей принялся бесноваться и крушить желтоватый фаянс.
Оцепенев от страха и боясь пошевелиться, девушка, сидя на отёкших ногах на корточках, так и провела полчаса, сдерживая сотрясающую тело дрожь, тревожно вслушиваясь в шум, издаваемый рассвирепевшим насекомым.
Забегая вперёд, скажу, что Виктория, после всего пережитого, через несколько дней уволилась из фирмы, и, как впоследствии выяснилось, заработала крайне выраженную форму боязни насекомых.
Некогда весёлая хохотушка внезапно стала угрюмой, связалась с баптистами и теперь с визгом пугалась даже маленькой тли. Копну её густых каштановых волос на всю жизнь обезобразила седая прядь - печальное напоминание о пережитом ужасе. Увы, каждый из нас можем оказаться не в то время, не в том месте.
Наряд милиции, вызванный разобраться с чудовищем, несмотря на потрясение, проявил в данной ситуации мужество и профессионализм и, когда аномальный жук начал на них кидаться, стражи порядка применили табельное оружие.
Следом приехала служба дезинсекции и, занавесив весь этаж плёнкой, долго обрабатывала кабинеты и коридор едкой химией.
Затем «чистильщики» - нелюдимые мужики, в пахнущих смертью комбинезонах, из службы городского хозяйства завернули Скарабея Петровича в плёнку и отволокли в свой фургон. Больше его никто не видел.