«Её звали Делия» — Глава тридцатая
Виталий Иволгинский
Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов)
Часть седьмая — Кино и скальпель
Глава тридцатая
И тут на инспектора будто снизошло озарение. Он подошёл к столу и выдвинул самый нижний ящик. Там, среди каких-то топографических карт и машинописных листов лежала фотография, которую Гэлбрайт немедленно взял в руки. На пожелтевшей черно-белой фотографии был заснят невероятно тощий мужчина с непропорционально большой, гладко выбритой головой, одетый в смирительную рубашку. Он улыбался фотографу беззубой улыбкой, опираясь левой рукой на больничную койку. Перевернув фотографию, Гэлбрайт прочитал текст, написанный черными чернилами: «Дункан (рак мозга), 1967».
— Это опредёленно один и тот же человек, — еле слышно произнес инспектор.
Он сам не понимал, о ком говорил — о самом докторе или же о его давно сгнившем в земле пациенте. Но как бы то ни было, это вещественное доказательство окончательно подтвердило, что Гэлбрайт очутился на правильном пути. Внезапно сзади него послышался громкий топот. Он обернулся — на пороге стоял доктор Бэйзлард. Его грудь тряслась под костюмом, а всё лицо было искажено гримасой ярости. Казалось, глаза доктора пытались пронзить гостя насквозь. Но инспектор не пал духом — напротив, состояние, в котором сейчас находился его, с позволения сказать, противник, настроило полицейкого на решительный лад. Гэлбрайт выпрямился и, выпятив грудь, гордо вздернул подбородок.
— Вы убили этого дровосека двадцать четыре года назад, — начал он торжественным тоном, — а сегодня утром под вашим скальпелем оказалась маленькая девочка. Она шла навстречу своей судьбе, могла изменить ход истории, но, к сожалению…
Инспектор не успел закончить свою насыщенную эмоциями речь.
— Чего ты хочешь от меня, червяк? Признания? — старик закричал так громко, что Гэлбрайт от неожиданности отскочил в сторону. — Держи своё признание!
И в эту самую секунду Бэйзлард подбежал к письменному столу. Гэлбрайт приготовился дать отпор доктору, но тот просто выдвинул верхний ящик стола и, достав оттуда стопку бумаг, подбросил их в воздух. Листы разлетелись по всей комнате и медленно упали на пол. Инспектор подавил желание схватить их и посмотреть, что на них было написано.
— Я распорядился их душами подобно Богу, потому что мне так хотелось, понятно?! — хозяин квартиры продолжал кричать фальцетом.
Выкрикнув эти слова, доктор Бэйзлард достал из кармана своего пиджака маленький флакончик с какой-то жёлтой жидкостью и начал отвинчивать стеклянную пробку.
— Только не подходи ко мне, ты, тварь дрожащая! — в гневе сказал он, понизив голос и растягивая слова.
После этого он запрокинул голову, выплеснув всё содержимое флакона себе в горло. Гэлбрайт невольно забеспокоился — тело доктора задрожало, по нему прошла волна дрожи, но, казалось, он даже не заметил этого.
— Ты не уходишь?! Убирайся отсюда, быстро! — крикнул Бэйзлард с отвращением.
Но, как ни странно, после этих слов доктор, схватив лежавшую рядом с дверью кожаную папку, сам вышел из своей квартиры. Инспектор, продолжая стоять у стола, слышал громкий топот доктора, доносившийся с лестничной площадки. Подождав, пока хлопнет входная дверь, Гэлбрайт наконец решил убраться отсюда. Его дальнейшие действия были крайне непрофессиональными — он не провел обыск и даже не закрыл за собой дверь уже осиротевшей квартиры. Вспомнив фразу доктора «В Англию, по делам», инспектор понял, что их встреча произошла по счастливому стечению обстоятельств — если бы Гэлбрайт опоздал хотя бы на минуту, Бэйзлард давно бы уехал на вокзал и тогда им бы не удалось пересечься.
Спустившись вниз, Гэлбрайт огляделся — как он и предполагал, доктор давным-давно исчез. Инспектор поймал такси и через некоторое время его высадили прямо у входа в полицейское управление. Выходя из машины, Гэлбрайт заметил стоявшего у скамейки молодого сержанта Соссюра, который вёл оживленную беседу с неким пожилым джентльменом в пальто, из-под которого выглядывал зеленоватый атласный жилет. Увидев Гэлбрайта, сержант прекратил дискуссию и уставился на инспектора с некоторым любопытством.
— Чем могу служить, господин инспектор? — вежливо спросил он его. — Дело вот в чем, — не дожидаясь его ответа, начал Соссюр, — один гражданин из Португалии, — сержант кивнул на джентльмена в пальто, — в сопровождении трёх своих друзей прибыл сюда и хочет срочно переговорить с нашим начальством…
Сам гражданин Португалии в это время молча стоял рядом с Соссюром и сверлил Гэлбрайта пронзительным взглядом своих маленьких глаз. Его редкие седые волосы были тщательно зачесаны назад, а рот презрительно скривился, как будто он терпеть не мог находиться в компании американских полицейских. Инспектор, не сказав Соссюру ни слова, прошел мимо них и шагнул в открытые двери полицейского участка.
— Но у них нет времени ждать, ибо они спешат попасть в аэропорт, — донесся до его ушей голос сержанта.
Инспектор, переступив порог, с удивлением обнаружил, что в этот самый момент в помещении полицейского участка было необычайно много людей — несколько взрослых в штатском, группа подростков в спортивных костюмах и какие-то пожилые женщины в ярких платьях… Гэлбрайт, не останавливаясь, направился в кабинет господина главного инспектора Сеймура. Когда он поднялся на второй этаж и открыл дверь в кабинет, тот оторвался от своих бумаг и, бросив равнодушный взгляд на гостя, сказал:
— Что ж, Гэлбрайт, давайте посмотрим, чего вы там нарыли. Присаживайтесь, пожалуйста.
Он кивнул в сторону кресла, но Гэлбрайт, сухо поблагодарив его, вместо этого достал из кармана две фотографии и, положив их на стол перед господином главным инспектором, подождал, пока тот обратит на них своё внимание. Внимательно рассмотрев фотографии, Сеймур, бросив мимолётный взгляд на фотографии, поднял глаза, полные едва сдерживаемого любопытства, на своего гостя.
— На первой фотографии запечатлён дровосек, умерший двадцать четыре года назад, — начал Гэлбрайт, — это произошло в Глостере, где я провел свое детство. Бедняга умер прямо на операционном столе — ему вскрыли мозг, чтобы удалить опухоль. А на втором снимке, — в этот момент его голос непроизвольно дрогнул, — заснята семья Йонс с их маленькой дочерью, которой в следующем году исполнилось бы одиннадцать лет, но, к сожалению, она умерла сегодня утром в палате детской больницы Рэндалла после операции по удалению жизненно важного внутреннего органа.
Гэлбрайт хотел придать своей речи как можно более официальный оттенок, чтобы не выдать господину главному инспектору тех чувств сопереживания, которые он сам не ожидал испытать по отношению к малышке, которую знал самое большее один день. Но Сеймур был слишком проницателен, и инспектора охватило душевное смятение. Гэлбрайт прервал себя — он вдруг почувствовал, что за каждым словом речи, которую он сейчас произносил своему слушателю, скрывалась почти физическая боль, какая-то неумолимая тяжесть, камнем упавшая на его сердце.
— Итак… — произнес господин главный инспектор в наступившей тишине.
— За обеими этими смертями стоял один и тот же человек — доктор Бэйзлард, который работал в больнице, о которой я упоминал. Сегодня утром, сразу после смерти ребёнка, доктор собрал свои вещи и отбыл в Англию, чтобы, я в этом уверен, избежать судебного преследования.
Гэлбрайт достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну и щелкнул зажигалкой.
— Его возвращения в Америку я не жду, — добавил он с какой-то обидой, поднося сигарету ко рту.
После этого он подошел к окну и остановился, глядя вниз на улицу, полную людей. О чем он думал в тот момент? Трудно сказать. Скорее всего, Гэлбрайт вспоминал о том, что любит эту жизнь, любит Портленд, его улицы и всех его жителей. А может быть, он предавался Большой Скуке, вызванной, конечно, не какими-то праздными мыслями, но мрачными переживаниями… Он не видел, что делал в этот момент господин главный инспектор Сеймур, да и не хотел видеть — закончив свою речь, Гэлбрайт словно сбросил с плеч невидимый, но невероятно тяжёлый груз, который до этого давил на его душу.
Внезапно он услышал у себя за спиной вкрадчивое покашливание. Потушив сигарету, инспектор отвернулся от окна, поняв, что это был приказ вернуться к столу.
— Знаете, Гэлбрайт, — начал господин главный инспектор Сеймур, — вы явно так обеспокоены судьбой этой юной леди, что я чувствую себя обязанным отправить вас к Джордану Тёрлоу.
— Простите, но кто это? — Гэлбрайт сделал шаг ближе и склонил голову, словно боялся пропустить хоть слово.
— Это субъект, отбывающий наказание в исправительном учреждении Колумбия-Ривер. Он был приговорен к восемнадцати годам тюремного заключения по подозрению к тому, что он угрожал жизни девочки, которая была дочерью его соседей. Суд обвинил его в том, что он воспользовался доверием матери жертвы и заставил самого ребёнка посетить его дом, где оказывал на него давление и моральный прессинг.
Слушая эту историю от господина главного инспектора, Гэлбрайт подумал о том, как было бы замечательно, если бы все гадости и горести, которые этот мир приносит людям, случались только с теми, кто этого заслуживает, но никогда с маленькими, невинными детьми. «Но увы, люди не делятся на хороших и плохих», — с грустью подумал он. Тем временем Сеймур продолжал свой рассказ.
— Перед арестом мистер Тёрлоу, по словам родителей девочки, был с ней в квартире своего друга… В целом, мне стоит отметить, что у неё был очень эмоциональный отец — он был готов буквально на всё, чтобы засадить за решетку обоих мужчин, но суд постановил, что вина друга Джордана не была доказана.
— Понятно, — сказал Гэлбрайт, когда Сеймур закончил свою речь, — и что же вы предлагаете мне делать?
— Поезжайте в исправительное учреждение Колумбия-Ривер и попросите об аудиенции с этим заключенным. Насколько я знаю, на самом деле он вовсе не плохой парень, но вы же знаете о силе публичного порицания…
— Что я с этого получу? — от волнения Гэлбрайт перебил господина главного инспектора.
— Это зависит только от вас, Гэлбрайт, — тихо ответил тот, — может быть, душевное спокойствие, а может быть, жажду к действию. В любом случае, слова мистера Тёрлоу внесут ясность в ваши мысли.
Гэлбрайт невольно опустился на стул. Он не осмеливался принимать эти слова господина главного инспектора за чистую монету, но какой-то частью своей души понимал, что, к сожалению, это является правдой.
— Я не берусь решать за вас, что вам нужно, могу лишь сказать, как я представляю вашу дальнейшую тактику, — продолжил Сеймур. — Вы ведь вправду хотите пойти до конца и уничтожить этого человека? — вдруг произнёс он, имея в виду доктора Бэйзларда.
— Простите, вы действительно сказали… — Гэлбрайт хотел переспросить собеседника, но Сеймур поднял руку.
— Это образное выражение, — как бы утешая своего слушателя, сказал он, — потому что никто не собирается доводить это дело до полного уничтожения подозреваемого. Мы полицейские, Гэлбрайт, а не палачи.
— Так что же мне делать прямо сейчас? — начал терять терпение Гэлбрайт.
— Езжайте, — важно и лаконично сказал господин главный инспектор.
С этими словами он надел очки и пододвинул к себе толстую стопку бумаг, давая понять своему собеседнику, что тот свободен. Возможно, господин главный инспектор намеревался добавить к этому «Прощайте», но тут в кабинет ворвались четыре человека в штатском, среди которых Гэлбрайт узнал того самого седовласого мужчину с зелёной жилеткой, который не так давно разговаривал с молодым сержантом Соссюром. Инспектору ничего не оставалось, как покинуть кабинет Сеймура и направиться к выходу из полицейского управления.
Выйдя в коридор и закрыв за собой дверь, Гэлбрайт слышал, как четверо португальцев начали громко выкрикивать какие-то фразы на своём родном языке, явно пытаясь продемонстрировать господину главному инспектору, насколько важное значение имеет их дело, и насколько им нужно немедленное вмешательство американской полиции. Только добравшись до лестницы, ведущей на первый этаж, Гэлбрайт перестал слышать их яростные крики и спокойно начал спускаться. Оказавшись на первом этаже, инспектор немного поколебался, вспоминая название колонии, которое назвал ему Сеймур, а затем решительно толкнул дверь и вышел на залитую солнцем улицу.