Следы затопления. Глава 14
5. Довольствоваться своей участью и знать меру
Лишь старый библиотекарь, словно вросший в землю горшечный цветок, сидел в углу и со скрипом вырезал иероглифы на бамбуковых дощечках. Вторая принцесса, Тан Юн, делая вид, что рассматривает книги, насвистывала, перебирая свёрнутые в свитки дощечки. Библиотекарь, долгое время изо всех сил старавшийся её не замечать, уткнувшись носом в свиток, в конце концов был вынужден поднять голову, когда Тан Юн подошла вплотную и принялась свистеть ему прямо в затылок.
- Почему принцесса лично пожаловала в это место?
- Да так, решила почитать что-нибудь для разнообразия.
Тан Юн ухмыльнулась, обнимая целую охапку книг, которые она, очевидно, уже давно прочитала. Библиотекарь, качая головой, отложил свой резец.
- Вы снова пришли использовать этого старика в качестве своей «бамбуковой рощи», не так ли? За всю жизнь я не видел никакого бамбука, кроме этих дощечек, и вот, поди ж ты, какая карма.
(Прим.: «Бамбуковая роща» - отсылка к корейской сказке, где человек, не в силах хранить тайну («У короля ослиные уши!»), прокричал её в бамбуковой роще. Идиома означает место, где можно выговориться или рассказать секрет.)
Библиотекарь работал здесь с тех самых пор, как Тан Юн была совсем маленькой. Даже когда ему представилась отличная возможность получить рекомендацию на повышение, он неизменно оставался на своём месте. Казалось, он не питал особых амбиций к повышению, а с другой стороны, был, похоже, слишком труслив и чрезмерно осторожен. Как бы то ни было, для Тан Юн, в детстве любившей книги, он был хорошим товарищем по чтению и единственным другом, которому она могла излить душу. Ведь слова, сказанные библиотекарю, никуда не утекали, словно страницы дневника, в котором не остаётся записей.
- А где остальные библиотекари?
- Откуда мне знать, чем занимается молодёжь.
Наверняка пошли к наследной принцессе или пятому принцу. Иногда некоторые библиотекари заходили и к Тан Юн, но обычно она просто угощала их выпивкой и отправляла восвояси.
Она уселась напротив библиотекаря, небрежно развернула какой-то свиток и подперла подбородок. Когда она уставилась на него блестящими глазами, морщины старика, казалось, стали ещё глубже.
- Раз до сих пор не вернулся, значит, урок идёт? Не знаю, слышал ли ты, но прошлой ночью Иджэ то ли избил, то ли растоптал одного из слуг павильона Сугёндан. В общем, все слуги с самого утра подняли шум, мол, у него снова будет припадок. Я им сказала, что этого не будет, но они не поверили. А вот посмотри. Урок же идёт как надо.
Библиотекарь, ничего не ответив, пододвинул точильный камень и принялся точить свой резец. Шарк-шарк - звук затачиваемого лезвия щекотал слух. Тан Юн, разглядывая остро заточенный резец, теребила книгу, которую он чинил. Одна из бамбуковых дощечек с обожжённым концом косо торчала из-под кожаного ремешка.
- Ты ведь говорил, что когда-то работал в Синрыне?
Только тогда руки старого библиотекаря, до этого хлопотливо двигавшиеся весь день, замерли. Он тяжело вздохнул и, не поворачивая головы, искоса взглянул на Тан Юн.
- Он говорит, что не хочет ехать в Синрын.
- Кто же ещё. Мунхак Пэк, разумеется.
- А-а, ну зачем же ты спросил его так сразу! Надо было, чтобы наш Иджэ своим красивым личиком очаровал его, поколебал сердце мунхака Пэка, а потом, в нужный момент, ты бы невзначай намекнул, какая в землях Синрына тёплая и хорошая погода. Вот так, подготовив почву, когда Иджэ пожалуют титул князя Синрына и он скажет: «Ты мне нравишься. Поехали вместе в Синрын», - мунхак Пэк головой будет понимать, что нельзя, а сердце-то застучит, разве не так? Когда люди влюбляются, они совершают поступки, на которые в обычной жизни никогда бы не решились.
- Я же говорил вам прекратить читать бульварные романы.
Тан Юн недовольно надула губы.
- Я это не из романов взяла. Мне кое-кто давно рассказал.
И добавила уже поникшим голосом:
Госпожа Чая. Родная мать восьмого принца Тан Иджэ. И…
Старый библиотекарь издал неловкий звук и отложил резец. Некоторым могло показаться странным, что она, прожив во дворце всего около двух лет и покинув этот мир, спустя 25 лет всё ещё оставалась в сердцах людей, словно осадок на дне. Но на самом деле в этом не было ничего удивительного.
Даже этот суровый, чёрствый король.
- Когда Чая носила Иджэ, она говорила, что, кажется, просто не сможет не любить этого ребёнка. Тогда я думал, что это обычные слова, которые говорят все будущие матери, но позже я понял. Когда она покончила с собой, чтобы защитить Иджэ.
Чая, которую знала Тан Юн, была человеком, полным любопытства к миру, и её воля к жизни была сильнее, чем у кого бы то ни было. И эта женщина, чтобы защитить своего новорождённого сына, пожертвовала жизнью, отстаивая свою невиновность. Разве это не поступок, достойный «человека, охваченного любовью»?
В ночь перед смертью Чаи Тан Юн пришла к ней и утешала, говоря, что попросит отца-короля и чтобы та немного потерпела. Тогда Чая, схватив руку Тан Юн своими замёрзшими до синевы в холодной комнате руками, сказала:
«Если со мной что-то случится, принцесса, пожалуйста, защитите этого ребёнка».
На следующее утро, когда Тан Юн направлялась к отцу-королю, чтобы заступиться за Чаю, ей сообщили о её смерти, а ребёнок Чаи, крошечный комочек плоти, от которого она ещё не успела оторвать глаз, бесследно исчез.
В итоге, Тан Юн не смогла выполнить ни одного из данных ей обещаний.
- Ты продолжай его понемногу прощупывать. Мунхак Пэк ведь тоже человек. Если они с нашим Иджэ будут так каждый день видеться, то и чувства появятся, которых раньше не было, разве не так?
- Тот, кто хочет попасть во дворец Чонхангун, должен сходить туда, только тогда его болезнь и пройдёт, - отрезал старый библиотекарь, на удивление решительно, и выдернул сломанную бамбуковую дощечку. На её место, между потёртыми от времени дощечками, встала новая, гладко отшлифованная. Сейчас она выглядела чужеродно, как белая цапля, случайно затесавшаяся в стаю ворон, но беспокоиться не стоило.
Совсем скоро она потемнеет, как и остальные.
- Я же сказал, что это не так. Да кто в этом мире вообще может истолковать это как разрешение родителям убивать своих детей?
- Говорят, один безумец в землях Юджу отрезал кусок своего бедра, сварил суп и накормил отца. Кто же это восхвалял как проявление сыновней почтительности? Ах, не ваша ли это наставница была?
- Чёрт возьми, наслушался всякого!
- Я уже в который раз говорю, но разве такие слова обычно не произносят про себя, чтобы никто не слышал?
- Эй, да разве я оскорбил вас, господин? Давайте-ка разберёмся во всём по порядку.
Тан Иджэ пришлось на мгновение задуматься, поглаживая гладкий подбородок: «А „чёрт возьми“ - это не оскорбление?» Тем временем Сахён достал «Записи о сыновней почтительности», где были собраны истории о добродетельных поступках, и развернул их на столе.
- Посмотрите сюда. Разве здесь не написано, что во время долгого голода, когда люди выживали, варя похлёбку из кореньев, его отец тяжело заболел? В такой отчаянной ситуации, услышав, что больной может умереть от истощения, если ему не хватит сил, он и отрезал кусок своей плоти. Нужно же рассматривать ситуацию в контексте, а не вырывать один этот факт и называть человека безумцем!
- И что с того, что он съел одну тарелку мясного супа? Сын не сможет ходить, будет прикован к постели, а рана загниёт, и он умрёт. Ах, так этот отец, значит, смог вдоволь наесться мясного супа?
- Тогда каково ваше мнение, господин? Уж не собираетесь ли вы сказать, что, прежде чем резать своё бедро, он должен был украсть и сварить соседского ребёнка?
Тан Иджэ изобразил искреннее восхищение и медленно захлопал в ладоши.
- До такого я не додумался. Всё-таки образованный человек - это совсем другое дело.
Сахёну не оставалось ничего, кроме как прикрыть глаза, изо всех сил подавляя гнев, и принять эти аплодисменты.
- Хорошо, давайте послушаем ваше высокое мнение, господин.
- Ведь это голод, не так ли? В такой чрезвычайной ситуации больных нужно оставить, чтобы здоровые могли выжить. На его месте я бы позволил отцу уйти естественным путём, чтобы он ещё раз смог дать мне свою плоть и кровь, и хорошенько...
- Вы сейчас говорите, что съели бы своего отца?!
Видимо, и у Тан Иджэ была совесть, потому что от этих слов он смутился и пожал плечами.
- Я же его не убивал. Он сам ушёл.
Хотя, конечно, в словах, что слетели с его губ, не чувствовалось ни капли совести.
- Боже мой, никогда и нигде не говорите такого вслух. Вы хоть осознаёте, кто ваш отец?
- Во дворце нет голода, зачем вы сравниваете это с королём-отцом? Я всего лишь предположил, как бы поступил простолюдин, страдающий от голода.
- Вы ведь и понятия не имеете о голоде. О том, насколько это отчаянная и безнадёжная ситуация.
После этих слов Тан Иджэ наклонился к Сахёну. И внезапно больно ущипнул его за щеку.
- Ну-у, судя по тому, какая у тебя нежная кожа, - похоже, что нет. А судя по тому, что ущипнуть почти не за что, - похоже, что да.
Сахён надул щёки, набрав в рот воздуха, чтобы оттолкнуть его бесцеремонную руку.
- Так поступают с учителем? Отца - съесть, учителя - ущипнуть. Да где в мире видано такое беззаконие?
- А разве всё это не от недостатка образования? Кто-то ведь говорил, что тот, кто не осилил даже «Малое учение», подобен ребёнку. А ребёнку простительно.
Он сжал кулаки, но, не смея ударить принца из королевской семьи, Сахён лишь в отчаянии вцепился в собственные волосы. А виновник всего этого, Тан Иджэ, лениво подперев подбородок, с удовольствием наблюдал за его мучениями.
- Со стрельбой из лука ты справляешься неплохо, так что, может, сегодня поучимся фехтованию?
К тому же, ещё до окончания урока его мысли, казалось, были уже где-то далеко. Сахён, ловко сворачивая неряшливо разложенные свитки, фыркнул.
- Я не только ваш учитель, господин, но и хранитель библиотеки дворца Унгёнгун, так что у меня много дел.
- И какие могут быть дела у хранителя библиотеки? Можно просто поручить всё библиотекарям.
- Я говорю это именно потому, что я не из тех, у кого такой прогнивший склад ума.
- И что же это за дело, которым ты занимаешься со своим «чистым» складом ума? Подрабатываешь переписчиком у главного советника?
- Кто, я переписчиком… Нет, откуда вы это узнали?
- Я имею в виду, что главный советник поручил мне работу.
- А разве ты не писал, выставив всё напоказ, в моих покоях?
Так он видел. Хоть бы он не прочёл те комментарии, что там были написаны. Ведь там было нацарапано всего пара строчек, а остальное - лишь следы мучительных вздохов.
- А откуда вы узнали, что это главный советник поручил работу?
Сказать, что интересно, значило бы потешить его самолюбие, и это было неприятно, но, чтобы прояснить ситуацию, Сахён всё же набрался смелости и кивнул.
Тан Иджэ сощурил глаза и усмехнулся. При виде этой донельзя противной ухмылки так близко, его сердце тревожно забилось. Что со мной такое? Может, мне так тесно в груди оттого, что я подавляю желание влепить ему?
Вскоре он поднял что-то с пола и помахал этим прямо перед носом Сахёна.
Это была синяя… лента для книг. Такими связывают бамбуковые свитки.
Вряд ли он протягивал её, чтобы связать книги. Сахён проследил взглядом от пальцев, державших ленту, вниз и, заметив на кончике мелко написанные иероглифы, мысленно цокнул языком.
Потому что на ней, рядом с названием «Записи о сыновней почтительности», было написано «Библиотека дворца Унгёнгун».
- В Пасе что, и на лентах для книг имена пишут?
Боже правый, бедняки, может, и пишут свои имена на всех страницах, чтобы сберечь драгоценную книгу, которую едва достали, но кто в здравом уме станет подписывать даже ленту в королевской библиотеке?
Впрочем, если так, то и на книге, присланной главным советником, должно быть указано его имя или что она принадлежит ведомству Пэгёнбу…
- Да, судя по тому, что ты там нацарапал, дело выглядело срочным. Удалось написать ещё хоть пару строчек после этого?
Сахён обмотал свиток лентой, туго затянул узел и прикусил нижнюю губу.
- Я просто не мог сосредоточиться, так как был отвлечён капризами господина, который не желал учиться.
- Ох, велик мой грех. Может, мне тогда сегодня посидеть рядом и растереть для тебя тушь?
- …Я с благодарностью приму лишь ваше благое намерение.
- К чему отказываться? Я ведь говорю это, желая пробудить в себе рвение к учёбе, наблюдая за тем, как пишет мой учитель.
Он прекрасно знал, что принц не из таких людей. И он также прекрасно понимал… какие именно слова тот хочет от него услышать, так настойчиво допытываясь.
Пытаться сменить тему было бесполезно; этот человек будет донимать его, пока не получит желаемый ответ. Лучше не тратить время и признаться во всём в разумных пределах.
- Я размышлял, стоит ли мне писать то, что хотел бы услышать главный советник, или то, что я сам хочу сказать.
Тан Иджэ слегка приподнял бровь, словно не ожидал получить такой честный ответ так легко. Сахён, в свою очередь, с самым наглым видом, какой только смог изобразить, пожал плечами, будто говоря: «А в чём проблема?»
- Полагаю, у тебя не хватает уверенности убедить главного советника, сказав то, что ты хочешь сказать?
- Разве я сейчас здесь не потому, что убедил Его Величество, говоря то, что хотел сказать? Но слова и письмо - разные вещи, потому я и размышляю. К тому же, то, что мне прислали книгу, даже не позвав на разговор, говорит о не слишком дружелюбных намерениях по отношению ко мне.
- Главный советник ни к кому не дружелюбен. Но он и ни к кому не враждебен, так что об этом можешь не беспокоиться.
Сахён не ожидал услышать от него оценку главного советника, поэтому на мгновение растерялся и лишь беззвучно открывал рот, не зная, что ответить. Но вскоре он понял, в чём дело.
Ах, точно. Главный советник ведь невестка великого полководца, герцога Сангёна Бом Ё, так что Тан Иджэ, выросший в доме полководца, конечно, должен быть с ней знаком.
Если расспросить его о её взглядах, о характере…
Лицо Сахёна вспыхнуло. Словно его сокровенные мысли прочли. Он сглотнул сухой комок в горле и спокойно посмотрел на Тан Иджэ снизу вверх.
- Только так появится хоть какой-то шанс тронуть её сердце, не так ли?
Тан Иджэ сложил указательный и большой пальцы, оставив между ними крошечный зазор, чтобы показать в буквальном смысле «ничтожный шанс».
Сахён с недовольным видом уставился на этот зазор, а затем просунул свои указательный и средний пальцы в щель и с силой раздвинул её.
- Благодаря вам, господин, шанс вырос примерно вот до такого. Искренне вас благодарю.
Он решительно отдёрнул руку от Сахёна и по привычке посмотрел на свою ладонь. Проверяет, не испачкался ли? За кого он меня принимает?
Тан Иджэ потёр пальцы друг о друга, словно что-то стряхивая, и снова наклонился к Сахёну.
- Так кто будет растирать тушь? Не нужно?
- Нет. Я и сам прекра-асно справлюсь.
- Господин, вы хоть знаете, как растирать тушь?
- Разве это не просто - налить воды и водить бруском?
- Нужно растирать с усердием, прикладывая вес, но в то же время легко, с такой скоростью, чтобы одна сторона бруска не стиралась быстрее и не образовывались комки, и чтобы вся поверхность тушечницы равномерно покрылась тушью. Только так, когда обмакнёшь кисть, тушь ляжет на неё не слишком жидкой и не слишком густой.
- Как утомительно. Всё равно ведь потом будешь исправлять и соскабливать резцом?
- Чем это отличается от слов: «Всё равно выйдет в виде испражнений, так что не нужно есть вкусную еду»?
Если подумать, Тан Иджэ был из тех, кто почти не ел, даже когда слуги с рассветом бежали на кухню за свежими продуктами, чтобы накрыть для него стол, а вместо этого всё время где-то пропадал, так что сравнение было не слишком удачным. Наверное, от курения этой Ёнхвачо у него притупился вкус.
- Мунхак Пэк, вы, похоже, очень любите поесть.
- А вы, господин, очень любите выпить, не так ли? Еда всяко лучше выпивки.
- Разве не «что чрезмерно, то не здраво»?
- Думаете, эти слова подходят к данной ситуации?
Занятый тем, что отвечал на его бредни, он не заметил, как их лица сблизились настолько, что кончики носов едва не соприкасались. Сахён, ахнув от удивления, отпрянул. Едва уловимый аромат, исходивший от него, проник глубоко в лёгкие.
Это была едва ли не единственная положительная функция лотосовой травы. Нежный аромат лотоса, пропитывающий тело.
Из-за легенды, гласившей: «В Чистой земле в изобилии цветут лотосы, и все пребывающие там пропитаны их глубоким ароматом», - монахи-аскеты брали в рот лотосовую траву, чтобы собрать воедино рассеивающийся дух и поглотить её аромат.
Обычные люди могли просто носить ароматические мешочки или натираться благовонными маслами, поэтому они и не осмеливались пробовать подобное. И вот, лотосовую траву начали курить хваины из кварталов красных фонарей.
(Прим.: Хваин - буквально «человек-цветок». Так называли людей, продающих своё тело в публичных домах; есть версия, что слово происходит от хваин - «человек-товар».)
Официально говорилось, что это «для того, чтобы клиенты всегда ощущали приятный аромат». Но на самом деле причиной была странная болезнь, распространявшаяся среди них. Венерическое заболевание, от которого плоть медленно сгнивала. Чтобы скрыть этот гнилостный запах, они вдыхали дым лотосовой травы до последнего вздоха.
Тогда почему Тан Иджэ курит Ёнхвачо? Он ведь не монах и не хваин.
Может, он, пьянствуя и шатаясь по публичным домам, подцепил эту мерзкую болезнь, и у него что-то гниёт?
В этот миг лицо его побледнело, а искушение вдохнуть ещё этого благоуханного аромата как рукой сняло. В этом была логика. Вспомнились и советы слуг - держаться подальше, когда он заводит речь о «запахе»…
- Растирание туши - это основа основ в учении, но, должно быть, вы так давно не учились, что вам ни разу не приходилось растирать тушь? Довольно. Я сам всё сделаю.
Сахён, спеша уйти, принялся торопливо собирать свитки. Ему казалось, что он крепко их держит, но один свиток из середины выскользнул, и все остальные тут же посыпались на пол.
Тан Иджэ, легко вздохнув, поднялся и собрал их в охапку.
- Раз уж это основа учения, я не могу не научиться.
Неужели он и вправду пойдёт за мной? Сахён с кислой миной поднялся вслед за ним.
Хоть и было неприятно, но долг учителя не позволял ему прогнать ученика, который изъявил желание учиться.
