Наглец. Глава 46-50
Так вот что сказала мать. От такой радости у Ивона заколотилось сердце.
Личико Хэджу, которая тут же засопела и уснула, показалось ему особенно милым. Ивон нежно поцеловал её в лоб и щёку, думая:
Аджосси станет частью нашей семьи.
Теперь он понял. Мать просто видела в нём ребёнка и беспокоилась. Эту проблему можно было решить, если он сам будет вести себя немного более уверенно, как мужчина.
Ивон заснул, преисполненный самых радужных чувств.
Около двух часов ночи Чан Бом вышел из ванной после душа.
Вытирая волосы полотенцем, он направился в спальню, и его взгляд упал на кухонный стол. На нём всё ещё стояли купленный днём лоток яиц и пакет риса. Убирая яйца в холодильник, Чан Бом подумал:
И всё-таки, надо было утром поехать в больницу к этому Чонмину.
Он не видел его всего один день, а уже было как-то пусто.
Но он не поехал, потому что Ивон сказал, что берёт с собой племянницу. После жизни в детдоме, где они все были друг у друга на головах, Чан Бом до сих пор терпеть не мог детей.
Более того, в прошлый раз эта племянница Ивона сверлила его таким злобным взглядом, будто говорила: «Только попробуй со мной заговорить, и я тебе устрою». «Даже не собирался, мелочь ты противная», - мысленно ответил он тогда.
Раз уж он открыл холодильник, он достал бутылку воды. Неожиданно телефон оглушительно завыл сигналом тревоги.
«Сегодня в 01:38 в районе Чанчхудона 566-7 города Мёнгин произошло возгорание. По состоянию на 02:12 объявлен 2-й уровень реагирования, тушение продолжается. Просьба к водителям выбирать пути объезда».
Это сообщение не имело к нему ни малейшего отношения.
Чан Бом поставил бутылку на стол и, взяв только телефон, пошёл в спальню. Он выключил свет, лёг в кровать и, закрыв глаза, подумал:
Интересно, он помирился с матерью?
Наверное, это будет нелегко. Будь Ивон его собственным сыном, Чан Бом был бы ещё строже его матери, а не мягче. По правде говоря, единственный способ для Ивона помириться с матерью - это расстаться с ним.
Хоть он и шутил, что Ивон должен «победить», но если тот скажет, что не может пойти против воли матери, ничего не поделаешь, придётся смириться. Ему и так несказанно повезло, что он вообще смог встретить такого человека, пусть и ненадолго.
Он родился один, так что не было бы ничего удивительного, если бы он и остался один до самого конца. К тому же, если он продолжит заниматься своей «работой», то вряд ли проживёт долго.
Как только он начал засыпать, зазвонил телефон.
Блять. Чан Бом раздражённо пошарил рукой по кровати в поисках телефона.
В такое время ему мог звонить только один человек - менеджер Ю. Неважно, пырнули его ножом или поймала полиция, скажу, чтобы разбирался сам, обложу его матом до потери сознания и повешу трубку.
Не глядя на имя звонившего, Чан Бом ответил и сказал низким, хриплым со сна голосом:
- Если это не срочно, ты труп.
Услышав по ту сторону голос Ивона, Чан Бом распахнул глаза и сел. Он с силой протёр лицо ладонями, отгоняя сон.
[Аджосси. Вы… вы можете сейчас приехать ко мне домой?]
Сейчас? Чан Бом нахмурился, взглянув на настенные часы, которые показывали половину третьего ночи. Предложение было приятным, но всё же странным.
И, как и ожидалось, Ивон, тяжело дыша, добавил:
Он, должно быть, говорил о своей пятилетней племяннице.
Чан Бом тут же встал с кровати. Зайдя в гардеробную, он на ходу накинул первую попавшуюся куртку и спросил:
[У неё очень высокая температура. Когда ложилась спать, всё было хорошо. Простуда… может, простуда. Я не знаю. Я спрашиваю, где болит, а она только плачет.]
Выйдя из гардеробной, Чан Бом сунул ноги в единственную пару тапочек у входа и схватил ключи от машины, которые всегда оставлял на тумбочке.
[Она у хёна в больнице. Мама говорит, это ничего страшного. Что дети обычно болеют так по пять-шесть раз в год. Я всегда работаю по ночам, поэтому и не знал.]
Ивон объяснял это на удивление спокойным, почти как обычно, голосом. Но по тому, как он добавлял лишние, бессвязные детали, чувствовалось, что он сильно растерян. Пока Чан Бом выходил из квартиры и ждал лифт, Ивон продолжил:
[Всё равно нужно в больницу, но такси не ловится. Даже если мама приедет, у нас не будет способа добраться.]
Ивон, помолчав, будто сдерживая слёзы, ответил, заикаясь:
[Да, полчаса назад. Но каждый раз, когда я перезваниваю, предполагаемое время прибытия всё время откладывается. В соседнем районе пожар... большой пожар. Говорят, у них нет машин, чтобы отправить к нам.]
- Я буду через десять минут, так что не стой на холоде, пытаясь поймать такси. Оставайся дома.
Лифт приехал, и Чан Бом повесил трубку, не дожидаясь ответа Ивона. Он сразу же выехал с парковки и поехал к дому Ивона. Проносясь по пустым, но узким и извилистым коротким путям, он думал:
Надо же, он умудрился продержаться с больным ребёнком один целых полчаса.
Наверное, это и правда ничего серьёзного. У детей в этом возрасте иммунная система ещё незрелая, поэтому даже от обычного вируса простуды температура может подниматься до 40 градусов. В приюте, где жил Чан Бом, зимой почти каждую ночь кто-нибудь из детей внезапно начинал кричать и плакать.
Когда он подъехал к месту, то увидел Ивона, который стоял перед домом, крепко укутав племянницу в толстое одеяло. Сам он тоже был в толстой белой парке, шарфе и перчатках.
Как только он вышел из машины, Ивон с лицом, готовым вот-вот расплакаться, позвал его:
- Я же сказал тебе не выходить, - упрекнул он, но подумал, что Ивону, должно быть, было невыносимо сидеть на месте от беспокойства. Плач больного ребёнка выводит из равновесия сильнее, чем можно себе представить.
Чан Бом открыл Ивону пассажирскую дверь. Как только тот поспешно сел в машину, Чан Бом закрыл дверь и погнал в больницу, где было отделение неотложной помощи.
Всю дорогу плач ребёнка разрывал барабанные перепонки и отдавался в голове.
- У-а-а-а-а, а-ах. Бо-о-ольно... Дядя, мне больно.
- Хэджу-я, всё хорошо. Потерпи ещё немного, и доктор тебя вылечит. Тогда не будет больно.
У Ивона, суетливо успокаивающего ребёнка, у самого было такое лицо, будто он вот-вот разрыдается. Он то раскрывал одеяло, то снова укутывал девочку, не понимая, нужно ли её охлаждать или согревать. Чан Бом сильнее нажал на педаль газа.
Но настоящие трудности начались по прибытии в больницу. Отделение неотложной помощи было в полном хаосе из-за пациентов, доставленных с места пожара.
- Симптомы удушья из-за отравления дымом!
- Проверьте температуру пациента и готовьтесь дезинфицировать ожоги!
Судя по отсутствию причитаний, большинство, похоже, получили лёгкие травмы, но это не означало, что их лечение можно было откладывать. Ивон пытался заговорить с проносящимися мимо медиками:
- Простите. Простите, доктор. Одну минуточку...
Но они пролетали мимо, даже не слушая его, и на лице Ивона отразилось полное ошеломление. Наконец он подошёл к врачу, который выглядел относительно свободным и читал историю болезни, и сказал:
- Доктор, моей племяннице пять лет, и уже час её тело просто горит. Что мне делать?..
Врач мельком откинул одеяло, взглянул на лицо ребёнка и безразлично ответил:
Ивон растерянно огляделся по сторонам. Он быстро нашёл стойку регистрации и поспешил к ней.
Руки Ивона, который, придерживая ребёнка, заполнял документы у стойки регистрации, сильно дрожали. Чан Бом протянул руку к Ивону.
Однако Ивон резко замотал головой и ещё крепче прижал племянницу к себе. На его лице было написано, что ему страшно отпустить её даже на мгновение. Девочка теперь плакала так, словно вот-вот потеряет сознание.
Закончив с регистрацией, Ивон поспешно спросил у сотрудника:
- Ну... если всё так и пойдёт, придётся ждать часа три, - ответил сотрудник регистратуры, смущённо взглянув на ребёнка.
Ивон растерянно оглядел отделение. Затем он снова подошёл к врачу, который только что велел ему сначала зарегистрироваться. В этот раз врач пытался привести в чувство пациента, который, судя по всему, был мертвецки пьян.
- Доктор, я зарегистрировался, как вы и сказали. Не могли бы вы хоть на минутку взглянуть на нашу Хэджу?
- Ха, - врач тут же нахмурился, словно ему до смерти надоели пациенты, которые его торопят. Затем он произнёс с преувеличенной вежливостью, в которой явно сквозила насмешка:
- Послушайте, уважаемый. Вам, конечно, срочно надо, но здесь все такие. Всем срочно. Судя по виду, у ребёнка обычная простуда. Даже если температура высокая, ничего страшного прямо сейчас не случится, так что ждите.
- Но ей очень больно. Хотя бы жаропонижающее…
- Я же сказал, ждите, - с усталым видом оборвал его врач.
Вместо того чтобы нести эту чушь, мог бы уже сто раз взглянуть на ребёнка. Ну и мудак же он нервный. Подумал Чан Бом.
Он схватил поворачивающегося врача за шиворот и, резко дёрнув на себя, прорычал:
- Кх! - задохнулся врач, когда воротник туго застёгнутой рубашки впился ему в шею. Встретившись взглядом с Чан Бомом, он испуганно задрожал.
- Из-за твоей паршивой манеры говорить у меня сейчас очень хреновое настроение. Хочешь посмотреть, как я буду тут полчаса разносить всё к чертям? Или потратишь пять минут и поговоришь с ним? - Чан Бом, сверля врача взглядом, кивнул в сторону Ивона. Хоть манер у этого мудака и не было, но глаза на месте, так что он быстро сообразит, что для него выгоднее.
Ивон в ужасе смотрел на Чан Бома. Тому стало немного не по себе, но он тут же нашёл себе оправдание.
Он просил меня не драться, но он же не говорил не устраивать скандал в больнице.
Разумеется, Ивон взглядом умолял его остановиться и отпустить врача. Чан Бом, сделав вид, что понял намёк, убрал руку с шеи и по-свойски похлопал доктора по плечу.
Но Ивон, на удивление, не стал стыдиться Чан Бома или извиняться перед врачом. Вместо этого он со спокойным, собранным лицом посмотрел прямо на доктора.
- Пожалуйста, просто взгляните. Я прошу, потому что пациент - ребёнок.
Врач перевёл взгляд с Чан Бома на Ивона и обратно, а затем указал двумя руками на дверь, похожую на процедурный кабинет.
Как только Чан Бом убрал руку, врач, пошатываясь, будто у него закружилась голова, пошёл вперёд. Ивон с огромным облегчением выдохнул и последовал за ним.
Вскоре после того, как врач сделал укол, девочка уснула.
Ивон, видимо, стесняясь занимать койку в отделении, сел на стул в зале ожидания, держа на руках укутанного в одеяло ребёнка. Он ждал свою мать.
Чан Бом стоял, прислонившись к стене, и молча смотрел на него сверху вниз. Ивон, казалось, совершенно забыл о его существовании, не отрывая взгляда от спящего лица племянницы.
Семьи у меня никогда не было, так что я в этом не разбираюсь, но, похоже, семья у Ивона довольно дружная.
Для него семья на первом месте.
С другой стороны, ему было совестно, что он невольно стал яблоком раздора между Ивоном и его матерью.
Пока он был погружён в эти мысли, Ивон вдруг вскочил с места и воскликнул:
Переведя взгляд с Ивона, он увидел, как в отделение неотложной помощи торопливо вбегает его мать. На её обычно мягком лице проступали тревога и беспокойство, которые она не успела скрыть. И всё же голос, которым она говорила с Ивоном, был спокойным и нежным.
- Мой Ивон, ты, наверное, сильно испугался.
Когда мать протянула руки, Ивон послушно отдал ей ребёнка, которого так не хотел уступать Чан Бому. Мать, ловко подхватив девочку одной рукой, погладила Ивона по лицу. И тут плечи Ивона внезапно затряслись в беззвучных рыданиях.
- Сказали, что это обычная простуда. Жар уже сильно спал, завтра ей станет лучше, но симптомы могут продержаться ещё несколько дней.
- Я же тебе говорила, что так и будет. Врач тоже сказал, что всё в порядке, так чего ты плачешь? А?
В ответ на это Ивон и вовсе закрыл лицо ладонями и разрыдался в голос.
- Я... я так боялся, что с Хэджу что-то случится из-за меня. Аджосси привёз нас в больницу... а Хэджу было так больно... а я растерялся. Как дурак, и слова вымолвить не мог. Только и делал, что трусил перед раздражённым врачом. А потом аджосси…
- Нет, что ты. Ты отлично справился, был очень спокоен. Наш Ивон и вправду совсем вырос. Уже умеет быть дядей, когда мамы нет рядом.
Ивон, словно совсем не замечая, что мать смотрит на него со взглядом, полным гордости и восхищения, продолжал навзрыд плакать. Чан Бом, по-прежнему стоявший у стены со скрещёнными на груди руками, подумал:
Я-то думал, как у Чонмина может быть такой мягкотелый брат, а он, оказывается, в мать пошёл.
Он стоял в стороне, не желая мешать этому редкому моменту тёплого семейного воссоединения, когда мать подняла голову и встретилась с ним взглядом.
Выражение лица матери, которая добродушно улыбалась, собираясь поблагодарить его, вдруг странно изменилось. Затем она смерила Чан Бома взглядом с головы до ног.
Чан Бом машинально опустил голову, чтобы посмотреть на свою одежду.
Это был, без всяких сомнений, потрёпанный вид человека, который выскочил из дома прямо из постели. Хлопковая футболка, шорты, а наспех накинутая куртка, как назло, оказалась спортивной. К тому же, на ногах у него были тапочки на босу ногу. Чан Бом почувствовал себя неловко и мысленно проворчал:
Неудивительно, что было так чертовски холодно.
И тут, по какой-то причине, глаза матери наполнились слезами, и она протянула к нему руку. Это был жест, словно приглашающий его подойти.
Чан Бом указал пальцем на себя с выражением «Я?». Тогда Ивон тоже проследил за взглядом матери и обернулся на Чан Бома. Он тоже плакал навзрыд, и по его лицу было видно, что он ждёт его.
Атмосфера была такой, что если он подойдёт, объятий не избежать. Было до того неловко, что ему совсем этого не хотелось. Но Ивон и его мать смотрели так, будто готовы были ждать до рассвета, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как отлепиться от стены.
Едва он встал рядом с Ивоном, как мать обхватила его за шею протянутой рукой и крепко притянула к себе. Чан Бому пришлось неловко согнуться, покорно подставляя шею под её объятия.
- Спасибо, что был сегодня с Ивоном, Бом-а. Правда, спасибо.
Он почувствовал, как Ивон обнимает его сзади за талию. На мгновение Чан Бом расслабил своё напряжённое тело и позволил им обоим себя обнимать. Оказаться в центре этой сцены, напоминающей встречу разделённой семьи, посреди зала ожидания неотложки, было на удивление не так уж и неловко.
Он жил, никогда прежде не осознавая, что человеческое тепло - оно вот такое. И сейчас он это понял по-новому.
Однако это тёплое и щемящее чувство продлилось недолго.
Это произошло, когда Чан Бом подвёз семью Ивона к их дому, к самому подъезду.
Чтобы проводить всех троих, Чан Бом вышел из машины и прислонился к водительской двери. Он всё ещё был в шортах и тапочках, а погода была настолько холодной, что с неба начал порхать лёгкий снежок.
Ивон, стоявший под оранжевым светом уличного фонаря, выглядел до смешного нелепо, как никогда раньше. Шерстяная шапка, шарф, перчатки - вещи, которые он обычно не носил, - без сомнения, были наспех натянуты в панике, первое, что попалось под руку.
Ничто не сочеталось друг с другом. Даже на взгляд Чан Бома, все вещи были безвкусного дизайна и детских расцветок. Казалось, будто он одолжил одежду у своей племянницы.
Глядя на такого Ивона, Чан Бом невольно улыбнулся.
Более того, это был самый милый и очаровательный образ из всех, что он когда-либо видел. А вот Ивон, окинув взглядом Чан Бома, обеспокоенно нахмурился.
Ивон снял свой шарф, связанный из зелёной и красной пряжи, и повязал его на шею Чан Бому. Тот послушно наклонил голову, и его наряд стал ещё более диковинным. Не обращая на это внимания, Ивон принялся ворчать жалобным голосом:
- Сегодня ложитесь спать в тёплой одежде. Одеяло у вас дома слишком тонкое.
Чан Бом замер. Мать Ивона всё ещё стояла у входа в дом и пристально смотрела в их сторону. Он украдкой скосил глаза и увидел, что она сверлит его взглядом, готовая убить. Это был взгляд, который спрашивал: «Какого чёрта ты знаешь, какое одеяло в доме у этого ублюдка?»
Чан Бом стиснул зубы и, пытаясь подать Ивону знак, чтобы тот включил голову, тихо прорычал:
Словно не замечая, как Чан Бом сгорает под испепеляющим взглядом его матери, Ивон поднялся на цыпочки и поцеловал его. Мысль о будущих днях с Ивоном, который был таким раскованным в самых неподходящих ситуациях, заставила голову пойти кругом.
Но на самом деле, о будущем с ним можно было не беспокоиться. Из-за того, что Ивон сказал дальше.
- Аджосси. Если моя мама будет против, я не смогу с вами встречаться.
Хотя он и ожидал такого исхода, Чан Бом не мог не опешить на мгновение.
Видимо, так же как Чан Бом сегодня убедился, что для Ивона семья на первом месте, сам Ивон тоже это заново для себя осознал. Ничего страшного. Я с самого начала и не думал, что мы будем встречаться долго.
Ивон, с выражением бесконечного сожаления на лице, нерешительно произнёс:
- Поэтому... пока мама не даст согласие...
Можно было и не дослушивать - он собирался сказать, чтобы они не общались, пока мать не разрешит. А это означало, что это конец.
Чан Бом тряхнул головой, собираясь с мыслями, и сказал:
- Твоя мать и племянница замёрзнут, не заставляй их стоять на улице, идите внутрь.
То ли от холода, то ли от желания заплакать, нос и уголки глаз Ивона покраснели. Он кивнул, а затем, взяв под руку мать, спустился по ступенькам в их цокольный этаж.
Отправив Ивона, Чан Бом повёл машину обратно домой, и его внезапно накрыло чувство опустошения.
Вау. Так вот каково быть брошенным.
Он снова повторял себе, что всё в порядке. Того, что он ему нравился хотя бы недолго, было достаточно. Для бандита из глухой провинции этого было даже слишком много. В конце концов, Ивон встретит кого-то такого же красивого, как он сам, и влюбится, а Чан Бом останется в его памяти лишь странным аджосси, мелькнувшим в его юности.
Просто он никак не ожидал, что его бросят именно сегодня. Это было так нелепо.
Он припарковал машину и понуро побрёл к дому. Как только он открыл входную дверь и шагнул внутрь, его взгляд упал на зеркало, прикреплённое к обувному шкафу. В нём отражался он сам: в серой спортивной куртке, шортах, тапочках, да ещё и с повязанным на шее шарфом, который выглядел так, будто был предназначен для ребёнка.
Но самым нелепым из всего этого было его лицо. Всю дорогу домой ему казалось, что щёки замёрзли и вот-вот треснут.
Чан Бом и сам не узнавал себя в этом отражении - с налитыми кровью глазами, из которых ручьём текли слёзы.
Мысль о том, что первые слёзы в его жизни он проливает из-за какой-то любовной интрижки, была настолько унизительной, что он опустился на корточки прямо там, где стоял. Он прикрыл ладонью своё постыдное лицо, и тут, как назло, у него началась икота. Отчаянно пытаясь подавить всхлипы, Чан Бом подумал:
Так значит, мне просто нужно перестать быть бандитом?
Он и представить себе не мог, что в его возрасте ему придётся заново размышлять о выборе жизненного пути.
Вернувшись домой, Ивон обнаружил, что пол был раскалён - видимо, он забыл выключить отопление, когда уходил.
Он смотрел, как мать осторожно укладывает спящую Хэджу на матрас в большой комнате. Девочка спала с таким умиротворённым выражением лица, что трудно было поверить, что ещё совсем недавно ей было так плохо.
После этого мать не оборачивалась к нему и, казалось, не собиралась ничего говорить. В конце концов, Ивон не выдержал и заговорил первым.
- Мам, ты видела, во что был одет Бом хён?
- Это потому, что он примчался, как только я позвонил. А потом я всё время плакал, и он, пытаясь меня успокоить, совсем забыл про холод.
- И после этого ты всё ещё считаешь, что он плохой человек для меня?
- ...Давай поговорим утром. У меня сейчас голова не соображает.
Ивон чувствовал, что не сможет ждать ни минуты, и, практически топая ногами, принялся торопить мать.
- Я не буду с ним встречаться, пока ты не скажешь, что всё в порядке. Но если пройдёт неделя... нет, три дня... мне кажется, я начну на тебя немного обижаться.
Мать была в крайнем замешательстве от этого каприза, который ничем не отличался от того, как пятилетняя Хэджу выпрашивала игрушку.
Ивон обиженно надул щёки, резко развернулся и ушёл в свою комнату.
Ну что ей в нём так не нравится?
Теперь Ивон не мог вспомнить ни одного недостатка Чан Бома.
Фыркая от злости, он снял перчатки и шерстяную шапку, которые непонятно где валялись у них дома. Он смутно припоминал, что, кажется, в панике искал самую тёплую одежду для Хэджу и просто нацепил первое, что попалось под руку.
Ивон даже не стал умываться. Он поспешно выключил свет в комнате и лёг на матрас. Раз уж так вышло, оставалось только надеяться, что утро наступит как можно скорее.
От этих мыслей невозможно было уснуть.
И в ту же секунду он провалился в сон.
Ивон проснулся от слабого звука работающей рисоварки, доносившегося из-за двери.
Он забыл задёрнуть светонепроницаемые шторы, и комната была залита утренним солнечным светом. Сонный, он сел на матрасе. После сна события, произошедшие под утро, казались сном.
Когда он вышел из комнаты, со стороны кухни доносился запах готовящегося риса и кипящего супа. Глядя на спину матери, резавшей зелёный лук у плиты, Ивон спросил:
- Не знаю. Недавно спала. Проверишь?
Мать обернулась к нему с мягкой улыбкой и кивком указала на миску с жидкой рисовой кашей на полке.
- Посмотри, и если она проснулась, покорми её, пожалуйста.
Ивон взял ложку Хэджу и миску с рисовой кашей, которая как раз остыла до нужной температуры, и тихо открыл дверь в большую комнату. Слышалось мирное сопение спящей Хэджу.
И всё же, он подумал, что после того, как она вчера столько плакала, она наверняка голодна. Ивон сел рядом с её постелью и погладил её по круглому лобику.
Убедившись, что жар полностью спал, Ивон разбудил Хэджу.
Судя по тому, как она тут же села при слове «кушать», она и вправду проголодалась. Ивон улыбнулся и стал медленно кормить Хэджу кашей с ложечки.
Хоть жар и спал, простуда, видимо, ещё не прошла - выглядела она совсем ослабшей. Ивон, увидев, что миска уже пуста, с лёгким беспокойством спросил у Хэджу:
- Наша Хэджу сегодня должна была пойти с дядей в интересное место поиграть, что же теперь делать, раз ты болеешь?
- Хэджу нужно спать. Извини, но встреться с другим другом.
Хэджу, со стоном, точь-в-точь как её бабушка, укрылась одеялом и легла. При этом, в отличие от обычного, она назвала себя по имени - явный признак того, что ей хотелось, чтобы с ней обращались как с малышкой.
Ивон, делая вид, что поправляет ей одеяло и подушку, ответил:
- Но у дяди нет других друзей, кроме нашей Хэджу.
- Я знаю, потому и извиняюсь, - вздохнула Хэджу, крепко зажмурив глаза. - Поиграй с тем страшным аджосси.
Затем, немного помедлив, она пробормотала с ноткой раскаяния в голосе:
- Когда встретишь аджосси, передай ему, что Хэджу извиняется за то, что он ей не нравился.
От таких неожиданных слов Ивон широко раскрыл глаза. А затем, расплывшись в улыбке, спросил:
- Ты помнишь, что было вчера? Что тот аджосси отвёз Хэджу в больницу?
- Ага. Скажи, что в следующий раз, когда мы встретимся, Хэджу его поцелует.
Ещё вчера она и видеть Чан Бома не хотела, а теперь была готова даже поцеловать его при встрече. Это означало, что в семье на стороне Ивона теперь есть как минимум один союзник. Ивон, обрадовавшись, расцеловал Хэджу в щёки и вышел из комнаты.
В гостиной за уже накрытым столом сидела мать и ждала его.
Ивон сел напротив неё и поставил на пол миску из-под каши с ложкой Хэджу. Он вкратце рассказал о состоянии девочки и, только убедившись, что мать начала есть, взял свои палочки.
В тихой гостиной время от времени раздавался лишь стук столовых приборов о посуду.
Ивон ел, не чувствуя вкуса, то и дело поглядывая на мать.
Ещё вчера он так донимал мать, требуя немедленного разрешения встретиться с Чан Бомом, но сейчас почему-то не мог и рта раскрыть.
Видимо, вчера он был не в себе от волнения и находился в полувозбуждённом состоянии.
Но больше всего ему было стыдно за то, что он поцеловал Чан Бома на глазах у матери. Конечно, она могла догадываться, что раз они встречаются, то между ними есть и физическая близость, но видеть это своими глазами - совсем другое дело.
А если бы мать узнала хотя бы малую часть того, что Чан Бом делал с ним, когда они были наедине, она бы ни за что, ни за что на свете не разрешила ему с ним встречаться.
Одним словом, он молчал, потому что чувствовал за собой вину. И в то же время внутренне изнывал от нетерпения, желая поторопить мать с ответом.
Словно прочитав его мысли, мать тихо вздохнула и опустила руку с ложкой.
- Что тебе в нём так нравится, в этом Боме?
Ивон покраснел и почесал затылок. Он не решался ответить, что найти в нём недостатки сложнее, чем достоинства, - было очевидно, что мать придёт в полное недоумение. Поэтому он отделался общим ответом:
- Когда кто-то начинает нравиться, в нём всё кажется хорошим.
Даже его имя, которое поначалу, честно говоря, казалось немного старомодным, теперь звучало круто.
Видимо, этот ответ был не менее абсурдным, потому что мать с очень серьёзным выражением лица несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот. Наконец, она полностью опустила столовые приборы на стол, обхватила одно колено и застонала.
После долгого вздоха она сказала:
- Скажи Бому, чтобы он почаще приходил к нам на ужин.
От этого обнадёживающего ответа Ивон тут же поднял голову, и его глаза засияли.
- Я ещё не до конца успокоилась насчёт него. Но раз уж он тебе так нравится, я хочу получше узнать, что он за человек, пока буду его кормить. Ты же знаешь, что я всё ещё беспоко...
Не успела мать договорить, как Ивон вскочил на колени и поцеловал её в щёку. Он не делал ничего подобного с подросткового возраста, и мать, казалось, тоже была удивлена - она вздрогнула и прижала ладонь к покрасневшей щеке.
- Ой? Что это ты вдруг, никогда такого не делал...
Ивон зачерпнул полную ложку риса и поспешно затолкал себе в рот. Он торопливо принялся за закуски, и мать в ужасе воскликнула:
Пропустив её ворчание мимо ушей, Ивон в мгновение ока опустошил свою миску. Не успев дожевать, он вскочил, отнёс пустую посуду в раковину. Мать была всё более озадачена.
Ивон пулей влетел в ванную, почистил зубы, а выйдя, поспешно натянул на себя одежду. Он уже подбежал к выходу и обувался, когда мать, высунув голову из гостиной, упрекнула его:
- Ты куда это собрался? Тебе тоже отдохнуть надо!
В ответ мать издала звук «Ха!», в котором смешались крайнее изумление и шок. Ивон, не обращая внимания, открыл входную дверь и, обернувшись к матери с широкой улыбкой, сказал:
- Сразу от него пойду на работу, так что не ждите!
Дверь захлопнулась за его спиной прежде, чем он успел дослушать её слова.
Он промчался мимо автобусной остановки, откуда можно было доехать до дома Чан Бома, и продолжал набирать скорость. Даже на машине до туда было десять минут, но это не имело значения. Ему просто не хотелось останавливаться.
Вскоре от бешеного бега он начал задыхаться и, достигнув предела, дал себе установку.
Было чувство, что если он выдержит эту одышку, то сможет достичь всего, чего так отчаянно желал.
Пэк Чхольги, читавший документы на заднем сиденье чёрного седана, спросил водителя:
Это означало, что к этому времени тот, вероятно, уже лежал на дне моря, привязанный к бетонному блоку. Пэк Чхольги мог стерпеть некомпетентных и изворотливых сотрудников, но никогда не прощал тех, кто ему лгал.
Отчёт Ку Минги о том, что человек, с которым он столкнулся в мясном ресторане, был обычным местным бандитом, оказался наглой ложью.
Сам по себе тот факт, что Ку Минги был разгромлен каким-то бандитом в мясном ресторане, не был чем-то удивительным. То, что в прошлый раз он вызвал его в свой домашний кабинет и расспросил о случившемся, было сделано просто ради того, чтобы подразнить его. Однако его ответы показались подозрительными, поэтому он решил копнуть глубже.
Чан Бом, выходец из приюта «Мёнин». Семнадцать лет назад переехал в Сеул вслед за своим покровителем, председателем компании «Мёнин Констракшн» Чо Тэюном.
Чо Тэюн был сыном первого председателя «Мёнин Констракшн», который был местным авторитетом здесь, в городе Мёнин. Хотя со времён его отца весь бизнес был сосредоточен в Сеуле, было известно, что из-за ностальгии по детству он питал особую привязанность к городу Мёнин. Об этом свидетельствовало хотя бы то, что он привлёк значительные инвестиции в открытие больницы «Мёнин», крупного медицинского центра, заявляя, что хочет внести вклад в развитие местной инфраструктуры.
Пэк Чхольги предполагал, что ежегодное спонсорство приюта «Мёнин» было частью той же сентиментальной привязанности. Однако, глядя на этого парня по имени Чан Бом, казалось, что дело было не только в этом.
Под предлогом спонсорства Чо Тэюн отбирал в приюте толковых детей. Судя по тому, что в год их было всего пять-шесть человек, вкус у этого господина был весьма разборчивым.
С другой стороны, это было не так уж и мало. Особенно учитывая, что все они стали ключевыми фигурами. А Чан Бом не только занял должность директора в дочерней компании «JEA Entertainment», но и был единственным, кто умудрился стать приёмным сыном председателя Чо. Да, он был не промах.
Пэк Чхольги ткнул пальцем в фотографию Чан Бома, прикреплённую к его досье, и сказал:
- Директор в развлекательной компании? Сразу видно, он не из тех, кто разбирается в модных тенденциях. Чем он занимался на самом деле?
- Был «охотником». Отсеивал внутренних стукачей.
В компании Пэк Чхольги «охотниками» называли людей, которые выявляли и устраняли предателей.
Значит, парень неглуп. И само собой, решителен. В таком случае Ку Минги не стоило стыдиться своего разгромного поражения. Хотя, конечно, теперь, когда он мёртв, какая разница, что там с его честью.
- Похоже, председатель Чо Тэюн старается зачистить прошлое своего отца.
Держать при себе «охотника» было косвенным доказательством того, что в организации много предателей. Хоть сейчас компания и переродилась в респектабельное предприятие, изначально она была преступной организацией «Мёнин Кэпитал», так что, по сути, всё руководство состояло из бандитов. Пэк Чхольги прекрасно понимал желание Чо Тэюна разобраться с ними пусть и грубым, но окончательным способом.
- Почему такой ублюдок в столь молодом возрасте открыл какую-то лавчонку в этой дыре?
На следующий же день после стычки с Чан Бомом Ку Минги передал ему часть долгов подставных компаний, которыми он управлял. Иными словами, он поделился своей кормушкой. Это был естественный шаг после проигрыша в борьбе за территорию.
Это было явным признанием поражения, но такие ошибки приходилось прощать, чтобы сохранить сотрудников. Если бы Ку Минги честно во всём признался, он бы до сих пор дышал.
- Кто знает. Видимо, захотел уйти на покой.
Пэк Чхольги бросил досье Чан Бома на соседнее сиденье и взял следующие документы.
Взглянув на фотографию, прикреплённую скрепкой к первому листу, его глаза широко раскрылись. На губах сама собой появилась улыбка.
Задав вопрос, Пэк Чхольги тут же прочитал имя в документе.
У Ивон, 22 года. Отчислен из Корейского национального университета искусств, в настоящее время безработный. Младший брат У Чонмина, детектива, выпускника полицейской академии.
- А, - водитель, заглянув в документы, издал короткий звук, словно ему нужно было сосредоточиться, чтобы начать объяснение об У Ивоне. Затем последовал длинный рассказ.
- Среди долгов, которые Чан Бом выкупил у Ку Минги, были и долговые обязательства этого парня. По имени У Ивон. По словам ребят, которых Ку Минги взял с собой в тот день в ресторан, драка, похоже, началась именно из-за него. Ку Минги подробностей не рассказал, так что утверждать не могу. Полагаю, Чан Бом скупил часть местных долгов целиком, чтобы скрыть свою связь с У Ивоном. Я подумал, что они могут быть близки, поэтому приложил его досье к отчёту.
Вообще-то, такой подробный отчёт не требовался. Не будь у Пэк Чхольги его особого нрава, водитель, скорее всего, просто подумал бы, что Ку Минги допустил небольшую оплошность на работе, и на этом бы всё закончилось.
Однако Пэк Чхольги не отрывал глаз от фотографии У Ивона, и водитель, быстро сориентировавшись, спросил:
- Узнать подробнее, что их связывает?
Пэк Чхольги, легонько постукивая пальцем по лбу У Ивона на фотографии, заворожённо пробормотал:
- Этот парень. Узнай всё об этом парне.
За свои шестьдесят лет он впервые видел кого-то настолько красивого.
Пэк Чхольги даже показалось, что он влюбился.
Чан Бом, спавший в своей постели, внезапно нахмурился от непривычного шума.
Приоткрыв глаза, он увидел, что потолок спальни почему-то расплывается, словно в мареве. Ещё не до конца проснувшись, Чан Бом, пошатываясь, поднялся с кровати и пошёл на звук из спальни.
На кухне он увидел Ивона, который взбивал яйца в миске из нержавеющей стали.
На плите в незнакомой кастрюле что-то булькало, распространяя запах супа с соевой пастой, а из парящей рисоварки донёсся звуковой сигнал о том, что вкусный рис готов.
Чан Бом, не в силах сразу осознать происходящее, нахмурился.
Похоже на то. Иначе как объяснить, что Ивон, который, по сути, бросил его, без предупреждения явился к нему домой и теперь готовит завтрак, используя посуду, которой у него отродясь не было.
Почувствовав его присутствие, Ивон резко обернулся и застенчиво улыбнулся.
У Чан Бома почему-то кружилась голова. Он подошёл к Ивону, надавливая кончиками пальцев на лоб. Ивон, держа в руках миску, продолжал бойко взбивать яйца и щебетать:
- Я хотел всё приготовить до того, как вы проснётесь. Может, поспите ещё немного?
Странно, но голова болела очень сильно. Кажется, из-за скрежета ложки о миску, которым Ивон взбивал яйца. Чан Бом импульсивно ударил по дну миски. Она взлетела над плечом Ивона, ударилась о раковину и упала.
Ивон, которого внезапно прервали, выглядел совершенно сбитым с толку. Затем, смутившись, он начал путано оправдываться:
- Вы злитесь, потому что я вчера сказал, что не буду звонить? Но я...
Надо же, какой болтливый, даже во сне не меняется.
Чан Бом обхватил ладонями щёки Ивона и заткнул его болтливый рот поцелуем. Ивон на мгновение замер, а затем, как всегда, послушно приоткрыл губы. Чан Бом согнул колени, чтобы пониже наклониться, обхватил его бёдра и резко поднял на руки. Ивон удивлённо ахнул.
Он почувствовал, как Ивон вцепился ему в плечи, и услышал, как ложка со звоном упала на пол. Ивон, который, казалось, был немного в замешательстве, вдруг с беспокойством посмотрел на него и принялся беспорядочно гладить его по шее и лицу.
- Аджосси, у вас жар. Вы простудились?
Прохладная ладонь Ивона на его лбу ощущалась приятно. Несмотря на головокружение и полусонное состояние, ему показалось, что он улыбнулся, но выражение лица Ивона становилось всё мрачнее.
- У вас лоб огнём горит. Я схожу за лекарством, а вы лежите.
Надо же, какой болтливый, даже во сне не меняется.
Чан Бом, пропустив его слова мимо ушей, усадил его на обеденный стол. Когда он толкнул его в грудь, укладывая на спину, и потянулся к пряжке ремня, Ивон в панике схватил его обеими руками.
Чан Бом вдруг с раздражением прислушался к собственному голосу, звеневшему в ушах. Я всегда был таким грубым?
Как бы то ни было, он, не обращая внимания, до конца расстегнул пряжку на брюках Ивона. Ивон, поскуливая, пытался оттолкнуть его и в конце концов плотно сжал колени, мешая снять штаны.
- Вы же болеете. Нужно выпить лекарство и отдохнуть…
- Хватит болтать, просто раздвинь ноги.
Чан Бом просунул руку между упрямо сжатых ног Ивона и мягко сжал его бедро с внутренней стороны. Как послушный мальчик, Ивон, у которого докрасна вспыхнули кончики ушей, медленно расслабил колени.
Когда Чан Бом стянул с него брюки и потянул за нижнее бельё, Ивон, хоть и пробормотал что-то, всё же слегка приподнял бёдра, помогая ему.
Чан Бом взял Ивона под колени и широко развёл его ноги, прижимаясь пахом к его промежности. Он сунул руку в свои серые тренировочные штаны и вытащил наружу обмякший член.
Всего нескольких грубых движений хватило, чтобы он устрашающе набух и принял нужную форму. Кончиком головки, скользкой от предэякулята, он потёрся об отверстие Ивона.
От стимуляции уретры по пояснице пробежал разряд. Чан Бом инстинктивно понял, что если он сейчас войдёт в Ивона, используя мышцы этой трепещущей части тела, то испытает оргазм такой силы, что сперма хлынет фонтаном.
Терпение мгновенно иссякло. Чан Бом нетерпеливо попытался раздвинуть вход широкой головкой. В тот же миг в глазах Ивона блеснули слёзы.
Войдя лишь самым кончиком, Чан Бом начал медленно двигать членом, едва зацепившись за вход. Но отверстие не только не поддавалось, но и, словно отторгая инородное тело, выталкивало его.
Не обращая на это внимания, он напряг бёдра. Ивон забился и захныкал.
- Ха, ха-ах, так, ах, не входит… Хыыы.
Не может быть. Этот путь был с трудом проложен уже больше десятка раз.
Это была ошибка в настройках сна. Чан Бом слизал слёзы Ивона и с силой вдавил член внутрь. Ивон рыдал всё то время, пока Чан Бом медленно входил в тугое отверстие, которое, казалось, вот-вот перережет его член. Только когда он вошёл до самого основания, тело Ивона, казалось, расслабилось, плач утих, и он издал томный стон.
Не давая Ивону передышки, Чан Бом выпрямился. Он обеими руками схватил его за изящные изгибы талии, фиксируя тело, а затем медленно отвёл бёдра назад. Толстое основание члена показалось из-под мошонки Ивона. И тут же он начал с силой вбиваться в него с влажными шлепающими звуками.
Ивон, весь мокрый, с совершенно поплывшим взглядом, позвал его.
Когда Чан Бом ускорил темп, стоны Ивона тоже стали громче. Обеденный стол с глухим стуком бился о стену в такт движениям бёдер Чан Бома. Ивон, с гладким, покрасневшим членом, стоящим торчком, беспомощно мотался вверх-вниз.
- Ах! Аджосси! Хн, хыы, ах, аджосси. Хорошо. Ах, хах! Хорошо, хн!
С лицом, искажённым от наслаждения, Ивон схватил свой член и начал двигать рукой. Чан Бом как одержимый вбивался в его отверстие, которое аппетитно сжималось и разжималось. Стол, стучавший о стену, заходил ходуном, словно вот-вот развалится.
Наконец, на пороге оргазма, Чан Бом медленно запрокинул голову.
Как только Ивон кончил на живот Чан Бома, он откинул своё заплаканное лицо назад, запрокинув шею. В тот же миг Чан Бом, вогнавший свой член до самого основания, кончил внутрь его трепещущих стенок, и мышцы его ягодиц судорожно сжались. Во время эякуляции он продолжал медленно двигаться, успокаивая отверстие, всё ещё содрогавшееся в послеоргазменных спазмах.
Ивон, с раскрасневшимся лицом, задыхаясь, проговорил:
- Ха-а… ха, аджосси. Хм. Я… кажется, я вас люблю.
Словно не осознавая веса собственных слов, Ивон, совершенно невозмутимо, с томным и довольным видом расслабил тело. Он выглядел довольным, накручивая прядь волос на палец, и это была приятная картина. Чан Бом склонился над Ивоном, накрывая его своим телом, и ответил:
И после этого последовал долгий, глубокий поцелуй.
Чан Бом уже однажды поплатился за то, что легкомысленно относился к отношениям. Он усмехался, думая: «Что такого в отношениях? Просто ешь вместе, разговариваешь, занимаешься сексом, и всё». Но, как оказалось, отношения - это то, что может заставить взрослого мужчину сидеть на корточках у своей входной двери и рыдать навзрыд. И всё же, не усвоив урок, теперь он хотел любви.
Я думал, мы повстречаемся немного, переспим пару раз, и мне станет скучно.
Чан Бом нахмурился, ощущая, как язык Ивона сладко хозяйничает у него во рту. Его посетило пророческое предчувствие.
Кажется, в этой жизни мне полный пиздец.
Он и сам не понимал, что ему делать с желанием обладать кем-то вроде У Ивона.
- Я тоже, - ответил Чан Бом, его взгляд был странно расфокусирован.
От последовавшего за этим поцелуя у Ивона почему-то защипало в носу, и он крепко зажмурился. С мокрым от пота и слёз лицом он обнял Чан Бома за шею и оплёл ногами его мощную талию.
В разгар их страстного поцелуя он почувствовал, как горячее, твёрдое тело выскользнуло из-под его бёдер.
Оставшись ни с чем, Ивон ошеломлённо открыл глаза. Приподнявшись на локтях, он увидел распластавшегося на полу Чан Бома.
Пока он думал об этом, со стороны плиты раздался громкий шипящий звук рисоварки. Ивон резко повернул голову и мысленно закричал.
Он поставил рисоварку и кастрюлю с супом на огонь задолго до того, как Чан Бом проснулся. Как и следовало ожидать, клапан рисоварки бешено дребезжал, выпуская клубы белого пара. Из соседней кастрюли выкипала пена, и газовое пламя, соприкасаясь с ней, вспыхивало красным, подпаливая кастрюлю.
В ужасе Ивон спрыгнул со стола и поспешно выключил газ. Но было уже поздно.
Он всего лишь хотел приготовить кимчиччигэ и яичный омлет, а в итоге на кухне царил полный хаос. Суп превратился в чёрные угли, приставшие ко дну кастрюли, то же самое случилось и с рисом в рисоварке. А на полу валялась опрокинутая миска из нержавеющей стали с остатками яиц.
Окинув удручённым взглядом кухню, похожую на поле боя, Ивон внезапно опомнился.
Ивон опустился на колени рядом с Чан Бомом, который лежал на боку под столом.
Он потряс его за плечо, пытаясь разбудить, но Чан Бом не шевелился. Ивон невольно нахмурился.
Как можно было так безрассудно набрасываться, когда тебе так плохо?
Хотя, конечно, Ивону не стоило его упрекать, ведь он и сам не смог отказать, зная, что у Чан Бома жар. Но когда Чан Бом так внезапно на него набросился, он тоже возбудился и просто не смог сказать «нет».
Как бы то ни было, главным сейчас было уложить Чан Бома в постель. Ивон принёс из ванной полотенце, обтёр себя и Чан Бома, а затем привёл в порядок одежду. Затем, в тот момент, когда он попытался одним махом поднять Чан Бома на руки, по его виску струйкой потек холодный пот.
Он и раньше, когда лежал на нём, казался тяжёлым. Но сейчас, когда всё его тело обмякло, Чан Бом был невообразимо тяжёл. Словно не человек, а огромный камень.
Ничего не оставалось делать. Ивон уложил Чан Бома ровно, зашёл сзади, просунул руки ему под мышки и обхватил за плечи. Так, пятясь назад, он потащил Чан Бома волоком до самой кровати в спальне.
Затем он сам забрался на кровать и, собрав все силы до последней капли, что у него были, втащил Чан Бома наверх.
Наконец, уложив Чан Бома на кровать, Ивон тяжело дышал, хватая ртом воздух. Он запоздало начал внимательно осматривать Чан Бома, проверяя, не ушибся ли тот где-нибудь, и его глаза сами собой наполнились слезами.
Лучше бы он просто постелил ему одеяло на полу в кухне.
Нужно прибраться и сходить за лекарством.
Ивон укрыл Чан Бома одеялом и вышел из спальни. Он проветрил квартиру, насквозь пропахшую гарью, прибрался на кухне и собрал безнадёжно испорченные рисоварку и кастрюлю, чтобы выбросить.
А затем тихо вышел из квартиры Чан Бома.
