крошки (27)

Я ХОЧУ ИДТИ ПО СНЕГУ И НЕ ОСТАВЛЯТЬ СЛЕДОВ.
Я ХОЧУ ИДТИ ПО НЕМУ, НЕ РАЗРУШАЯ ЭТОЙ ЧИСТОТЫ.

безмятежное зимнее утро с его лишенным запаха воздухом, словно это вода из колодца. вдыхать его - причинять себе зубную боль. но я и ещё сотни унылых тел, видимо, мазохисты, потому что мы оставляем свои следы матового пара на стеклах общественного транспорта. нам ещё долго расти до узоров мороза на окнах. зловонные клубы углекислого газа - это всё, на что мы способны.
но это не имеет значения, ведь я всего лишь пытаюсь отвлечь ваше внимание от того, что мне больно. и болят не зубы, по которым вожу языком, пока меня вместе с талой водой и дерьмом несет в канализацию.

орешки в сладкой массе торта. остывший пакетированный чай мутно ржавого цвета. мне 16 и на мой день рождения никто не пришел. наслушавшись телефонных извинений, я беру циркуль и загоняю его в мою любимую венку на внешней стороне ладони. я очень любила её у бабушки на её старческих руках. в мой последний день рождения при её жизни бабушка забрала меня из школы и подарила мне цветы и ни один букет после этого не трогал мое сердце.
но сегодня цветов у меня нет, разве что букет лезвий. я вожу самым острым по внешней стороне запяться - я не хочу умирать, я хочу, чтобы мне было больно снаружи, а не внутри. я делаю свой выбор именно тогда.
я выбираю снаружи.
я выбираю секс, а не любовь.
я выбираю синий, а не красный и ношу его потом как верхнюю одежду.
я выбираю откровенность, но не доверие.

годами позже на этих руках вырастет новая кожа и следы не заметит даже тот, кому я об этом расскажу, то есть, никто. потому что мне не нужна любовь-через-жалость. мои скелеты из шкафа не нуждаются в теплых дружеских объятиях. моя кухня уютна без душевных ночных разговоров за переслащенным чаем и сигареткой.
я выбираю свою религию: каждый из нас одинок не только снаружи, но и внутри.
отлично, говорит тоска, и набрасывает мне на шею цепь, которую не снимает до сих пор, иногда, ради забавы сжимая мне горло.
от того, что каждый из нас мешок органов на каркасе, огрызок вечности, суррогат звездной пыли мне не-вы-но-си-мо, но я делаю погромче, я слушаю, что Джеймс Дин Брэдфилд ХОЧЕТ УМЕРЕТЬ ЛЕТОМ, ВОННА ДАЙ ИН САММЕРТАЙМ, я учусь отвлекаться пока что так - алкоголь мне ещё не продают. мое лицо синеет, я делаю погромче, перед глазами плывут разноцветные круги, ШИ ИЗ САФФЭРИНГ, ШИ САКС Ю ДИППЭР ИН.

тополя, тополя, тополя, поля, поля, поля.
Джордж Оруэлл ненавидит чистоту, Ричи Эдвардс верит в ничего, но это его ничего.
сломанные наушники, разлитый от резкого поворота кофе на юбке превращается в карту причудливого острова.
есть люди, которые на всю жизнь остаются непонятыми. разница в том, что одни спускаются на землю и учатся говорить доступным языком, а другие размазывают собственное дерьмо по стенкам палаты.
ремень безопасности ласково царапает мне горло, лобовое стекло пожирает белоснежные, свежие отметины на шоссе. у меня на коленях плеер и белоснежные бинты, которые я купила не для себя, но для кого-то вот такого вот непонятого, миз-ан-дер-студ.
мимо проплывают тополя и поля, за рулем сидит мой друг - его взгляд мечется между белыми отметинами, не поднимаясь к моим глазам.
а в моих доживающих свое наушниках РЭВОЛ РЭВОЛ РАУС РАУС ФИЛА ФИЛА.
и я предчувствую больничный запах, уже слышу хлорку и лекарства.

но это было тогда. а сейчас я вдыхаю чужое кислое дыхание, чужой одеколон со своих волос, чужой дым сигарет, причиняющий боль зимний воздух.
я торжествую: мне больно снаружи, мне больно внутри.
АЙ КЛОУЗ МАЙ АЙЗ ЭНД ЗИС ИС ЕСТЕРДЭЙ.

Ричи, я обещаю, что если увижу тебя на улице, я ничего им не скажу.