крошки (30)

что я делаю на зимнем ночном пероне, выкрикивая чужое имя?
мое сердце рвется на части, с мягким усилием, словно лист старого картона.
горячим шепотом, размашистым на гласных, переходящим в вой. я словно герой «жутко громко и запредельно близко», пускающий свои слезы по обратной стороне щек, только я пускю свой крик и он отравляет токсином мою кровь, ту самую, что тяжелыми вишневыми каплями падает мне под ноги, аккуратно между ботинок.
кажется, кровь носом — болезнь аристократов? или это о синяках, которых у меня тоже больше чем нужно, словно пятен синей благородной плесени.
как давно я вязну в буквах этого имени? как заболевшая тяжелой лихорадкой, с полузакрытыми опухшими веками, я наблюдаю за этими буквами и их вязь утаскивает меня гласными, утягивает согласными — согласна, как я могу быть не согласна, тащит за собой.

и вот она я, вот я здесь, вот к чему это привело. снег опускается на лицо с холодной резкой болью микропорезов. холод своими длинными пальцами одна за одной расстегивает пуговицы пальто.
у меня один чемодан.
у меня чужое имя.
у Вакарчука есть твой телефон — ис ит сон?
мое острое распираторное чего-то там, лихорадка, желание выть на луну, мегаломания, шелковая одежда на холоде намертво слипается с кожей, большие надежды (потрепанное бибиотечное издание)- это то, что есть у меня.
лучше бы это был сон.