Томас Фостер : «Искусство чтения. Как понимать книги»
1. Шаблоны, или Все читали Библию
1.1 Каждое путешествие — это, как правило, рыцарский поход
Итак, приступим. Скажем, вы читаете книгу об обычном шестнадцатилетнем парне, он решает уйти в армию, и все потому, что в его маленьком городке единственным критерием успеха является количество денег у отца. Это произошел отъезд рыцаря на поиски приключений. Рыцарский поход состоит из рыцаря, опасного пути, Святого Грааля, дракона, злого рыцаря, принцессы. По структуре рыцарский поход состоит из пяти вещей: а) участника похода, б) места назначения, в) названной причины отъезда, г) трудностей в пути и д) истинной причины похода. Истинная причина похода никогда не имеет ничего общего с названной причиной. Истинная причина рыцарского похода — это всегда познание себя. Поэтому рыцари, отправляющиеся в поход, так молоды, неопытны и незрелы. Иногда рыцарский поход терпит неудачу или главный герой вообще в поход не отправляется. И потом, не всякая поездка или путешествие — это рыцарский поход. Иногда персонаж просто ездит на работу и обратно. Но когда персонаж отправляется в путь, обратите внимание, не происходит ли тут чего-нибудь особенного.
1.2 Приятно с вами поесть: акт Святого Причастия
Иногда еда — это просто еда. Но когда люди вместе едят или пьют — это «святое причастие». Почти в каждой религии имеется литургический или социальный ритуал совместной трапезы. В реальном мире, когда люди делят хлеб, это жест мира. Акт приема пищи настолько личный, что мы это делаем только с людьми, с которыми нам комфортно. Так же и в литературе. Конечно, бывает, что босс мафии или вождь племени приглашает своего врага на обед и затем убивает, но это уже очень плохое поведение. А неудавшаяся или несостоявшаяся трапеза — плохой знак. Люди садятся за стол, кладут себе салфетку на колени, перекинувшись парой фраз, встают, бросают на пол салфетку и уходят, сославшись на потерю аппетита. Пример общей трапезы: когда солдат делится своим пайком с товарищем или когда ребенок кидает кусок бутерброда бездомному псу. Это поведение говорит о верности, родстве душ и щедрости.
1.3 Приятно вас съесть: действия вампиров
Дракула и вампиры — это лишь начало. Граф Дракула — притягателен, опасен, загадочен, проявляет повышенное внимание к прекрасным девственницам. И когда он до них добирается, он молодеет, оживает, набирается сил. Его жертвы становятся похожими на него и ищут своих жертв. Мы видим гадкого старика, привлекательного, но злого, он издевается над молодыми женщинами, крадет их невинность и делает их беспомощными последовательницами своего греха. Конечно, это имеет отношение к сексу. Значит, вампиризм — это не только о вампирах? Да, и об эгоизме, эксплуатации, отказе уважать личность других. Этот принцип также относится и к привидениям, духам, двойникам. Духи и вампиры никогда не обозначают только духов и вампиров. Суть этого образа — эксплуатация в разных формах. Использование других людей для достижения своих целей. Отказ другим в праве жить свободно ради выполнения наших требований. Вознесение наших желаний, особенно низких, над нуждами ближних. Это то, что, по большому счету, делает вампир.
Литература произрастает из другой литературы, нас не должно удивлять, что одно произведение похоже на другое. Не существует совершенно оригинального литературного произведения. Есть только одна история. Истории вырастают из других историй, поэмы из других поэм. Иногда влияние бывает непосредственным и очевидным («Шинель II» американского писателя Корагессана Бойла), иногда это не так заметно и более трудноуловимо (Библия). А женский персонаж может напоминать нам Скарлетт О’Хару, Офелию или даже Покахонтас. Диалог между старым текстом и новым всегда происходит так или иначе. Критики называют такие диалоги интертекстуальностью, которая углубляет и обогащает прочтение, открывая несколько уровней значения текста.
1.5 Если не знаете откуда, то это из Шекспира...
Если посмотреть на литературу от XVIII до XXI веков, то вы удивитесь доминированию Барда, он — в каждом литературном жанре. И всегда разный: каждый век и каждый писатель изобретают своего Шекспира. «Вестсайдская история» — знаменитая вариация на тему «Ромео и Джульетты», появляющаяся в 1990-х годах в виде фильма о современной подростковой культуре и автоматических пистолетах. И это век спустя после балета Чайковского по мотивам той же пьесы. Каждую пару лет выходит новая версия фильма «Гамлет». Том Стоппард развивает малозначительные персонажи в своей пьесе «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». А строчки из произведений Шекспира попадаются на каждом шагу. Почему? Истории Шекспира замечательны, персонажи неотразимы, и язык потрясающий. И все его знают.
Сад, змея, чума, потоп, раздвигающаяся вода, хлеб, рыба, сорок дней, предательство, отречение, рабство и побег, жирные телята, молоко и мёд — эту книгу читали и писатели. Даже те, которые не религиозны или не иудейско-христианских традиций, вставляют что-то из Священного Писания или Псалмов. У Джона Стейнбека в «К востоку от Эдема» — это о мире падших. Иногда от Библии автору нужен только заголовок. В романе о безнадежности и бесплодности можно позаимствовать пассаж из Экклезиаста о том, что на смену каждой ночи приходит новый день и что жизнь — бесконечный цикл. Чаще названий встречаются ситуации и цитаты. Поэзия полна Священного Писания (Милтон «Потерянный рай»). «Беовульф», по большому счёту, это о приходе христианства в старый языческий мир северогерманского общества. Многие современные и постмодернистские тексты ироничны, в них отсылка к библейским источникам используется не для возвышения преемственности между религиозной традицией и современностью, а для иллюстрации неравенства и распада («Сатанинские стихи» Салмана Рушди).
Существует контрольный список произведений, которые мы все знаем, он называется «литературным каноном». Современные писатели не могут определить общую базу знаний своих читателей. То, что раньше все знали, сейчас очень сильно варьируется. Что же может использовать автор для параллелей, аналогий, построения сюжета, ссылок, что было бы известно большинству читателей? Детская литература. «Алиса в стране чудес», «Остров сокровищ», серия «Нарния», «Ветер в ивах», сказки (только основные). Все знают «Белоснежку» и «Спящую красавицу». Преимущество сказок в отсутствии двусмысленности. У нас вполне определенное мнение о злой мачехе Румпельштильцкин. Наиболее притягательной сказкой конца ХХ века стала «Гензель и Гретель». Ее черты отображены в истории Роберта Грувера «Пряничный домик». В историях мы стремимся увидеть как новое, так и уже знакомое. Из гармоничной мелодии главной линии произведения исходит ощущение глубины, основательности, резонанса, а гармоничность возникает во взаимодействии неизвестного и известного.
Помимо образов шекспировского, библейского и сказочного, в европейско-американской культуре есть и другой источник мифа. Под словом «миф» мы имеем в виду Грецию и Рим. Греческие и римские мифы настолько вплетены в ткань нашего сознания, что мы это едва замечаем. В литературе популярна тема Икара. Если нужно защитить свою семью, то для этого есть Гектор. Необходимо защитить достоинство — Ахилл. Решимость остаться верующим и сохранить веру — Пенелопа. Борьба за возвращение домой — Одиссей. Гомер дает нам четыре главных трудности человеческого существования: борьба с природой, с божественным, с другими людьми и с самими собой. Трансформации из «Метаморфоз» Овидия проявляются в более поздних произведениях, и не только у Франца Кафки. Пьесы Софокла об Эдипе и его обреченном клане появляются в разных вариантах снова и снова.
При чтении мы ожидаем некоторую степень правдоподобия и соответствия окружающему миру. Читайте не своими глазами. Попытайтесь найти такую точку прочтения, которая позволит почувствовать исторический момент произведения; такую, которая воспринимает текст таким, каким он был написан в социальном, историческом, культурном и личном контексте. Но в этой позиции есть и своя опасность. Слишком обширное принятие точки зрения автора может привести к трудностям. Нужно ли нам принимать кровавые ценности трехтысячелетней давности, описанные у Гомера? Нет. Но чтобы понять «Илиаду», нам нужно осознать то, что ее персонажи разделяли эти ценности. Является ли «Венецианский купец» антисемитским произведением? Возможно. Но в гораздо меньшей степени, чем это было развито в тот исторический момент.
Это пра-история, она про нас, про человека. Писатели и поэты объясняют связь «мы в мире» или «мы и мир». С одной стороны, истинной оригинальности быть не может. Всюду, куда ни посмотришь, земля уже истоптана. Писатели все время замечают, что их персонажи кого-то напоминают. Произведение становится более комфортным для чтения, потому что в нем есть знакомые элементы. Совершенно оригинальное произведение, которое никак не связано ни с какими прежними опусами, будет настолько незнакомым, что это сильно расстроит читателя. С другой стороны, писателям надо практиковаться в амнезии. Вес накопленной за тысячелетия практики очень тяжел. Когда писатель садится за работу, ему нужно заглушить в своей голове лишние голоса и сказать только то, что он хочет сказать. Здесь надо не упустить из виду концепцию интертекстуальности: все взаимосвязано. Еще одна концепция — это прототип. Это мифический оригинал, на котором основывается образ. Когда в мифах появились сюжетные элементы, они так хорошо прижились, что стали появляться в последующих историях. Такие прототипы набирают силу при повторных употреблениях. Эти мифы, прототипы, религиозные притчи, огромный состав литературы всегда с нами. Мы — читатели и писатели, рассказчики и слушатели — понимаем друг друга, у нас общее знание структуры мифов, мы постигаем логику символов, потому что у нас есть доступ к одному и тому же набору повествований.
2. Помните о подтексте
2.1 Что стоит за дождем или снегом
Погода никогда не бывает просто погодой. Дождь никогда не бывает просто дождем. То же самое относится к снегу, солнцу, теплу, холоду, дождю со снегом. Дождь может многое. Темный, штормовой вечер несет с собой определенную атмосферу и настроение. Дождь чист. Один из парадоксов состоит в том, насколько чист дождь, когда падает вниз, и сколько грязи он может поднять при падении на землю. С другой стороны, дождь восстанавливает силы. Это происходит, прежде всего, из-за ассоциации с весной. Дождь — первостепенный элемент весны. Дождь на фоне солнца порождает радугу. Снег может иметь столько же значений, сколько дождь. Снег бывает чистым, суровым, теплым (в качестве изоляционного материала), негостеприимным, притягательным, игривым, удушающим, грязным (спустя достаточное время), принимает любую форму. Со снегом можно делать все, что угодно. Погода многое может, и об этом мы еще поговорим в пункте о временах года.
2.2 Никогда не стой рядом с героем
Гибель — судьба близких к герою людей. Чтобы повествование продолжалось, существуют требования к развитию сюжета. И когда герой не может их выполнить, то для этого есть друзья. У литературы своя логика, это не жизнь. Персонажи — это не люди, они никогда не существовали. Персонажи — это продукт воображения писателя и читателя. Сюжет — это персонаж в действии. Каждый персонаж существует как винтик сюжета и может быть устранен, когда по сюжету требуется жертва. Если у финишной черты герою надо перейти через море трупов, так тому и быть. Он может умереть в предназначенное для него время, но до него ему надо еще дожить.
Вы говорите, что писатель ссылается на такое-то неизвестное произведение и использует такой-то символ или следует какому-то образцу, о котором я никогда не слышал, но он специально все это делает? Короткий ответ: да. Настоящий ответ: никто этого точно не знает. Но, основываясь на том, что говорят нам о себе писатели, мы можем составить общие предположения. Можно предположить с большой долей вероятности, что каждый начинающий писатель является голодным и агрессивным читателем и впитал в себя огромное количество литературной истории и культуры.
Насилие может также иметь культурный и общественный подтекст. Оно может быть символическим, тематическим, библейским, шекспировским, романтическим, аллегорическим, необыкновенным. Насилие в жизни просто есть. Насилие в литературе имеет еще и дополнительное значение. Удар в морду может быть метафорой. Существует два вида насилия в литературе: рана, которую автор заставляет одного персонажа нанести другому, и сюжетное насилие, которое приносит вред персонажам в целом. Первое включает в себя обычные поступки — стрельбу, отравление, утопление, бомбардировку, аварии, уморение голодом. Под авторским насилием подразумеваются смерть и страдание, которые автор вводит для развития сюжета и за которые персонажи ответственности не несут. Значений у насилия обычно несколько, и спектр его возможностей гораздо шире, чем у снега или дождя. Нам не остается ничего другого, как принять его и разобраться в его значении.
Что такое география? Реки, холмы, долины, плоскогорья, степи, ледники, трясины, горы, прерии, ущелья, моря, острова, люди. В поэзии и художественной литературе это могут быть, главным образом, люди. Литературная география обычно описывает людей, живущих в определенных местах, и определенные места, влияющие на людей. География в литературе может раскрывать любой элемент: тему, символ, сюжет. География может сама быть действующим лицом и играть особую роль в сюжете. У холмов и долин своя логика: что высокое и что низкое. Низкое: трясины, толпы людей, туман, темнота, жара, неприятное, жизнь, смерть. Высокое: снег, лед, чистота, разреженный воздух, ясные виды, уединение, жизнь, смерть. Некоторые предметы появляются в обоих списках, и настоящий писатель умеет заставить окружающую среду работать на себя. Как Хэмингуэй, который в «Снегах Килиманджаро» (1936 г.) по контрасту сопоставляет леопарда, мертвого и сохранившегося в снегах на вершине горы, с писателем, умирающим в долине от гангрены. Смерть леопарда — чистая, холодная, ясная, в то время как смерть писателя — безобразная, неприятная, ужасная. Итог одинаков, но один из них гораздо менее безобразный, чем другой. Местонахождение и пространство в поэмах и художественных произведениях доносят до нас идеи, психологию, историю и динамизм.
2.6 Это никогда не бывает просто болезнью сердца... И редко просто болезнью
В литературе нет лучшей, более лирической и более метафорической болезни, чем болезнь сердца. Еще с античных времен сердце является символом эмоций. За 2800 лет образ сердца нам так и не надоел, потому что мы его чувствуем. Писатель использует болезнь сердца как обозначение персонажа или как социальную метафору. Болезнь — существенная часть жизни, а следовательно, и литературы.
1) Не все болезни равны. Холера была более распространена, чем туберкулез, но она и близко не стоит к распространенности туберкулеза в литературе, равно как и сифилис, из-за своей неприглядности. Причина — имидж.
2) Она должна быть живописной. При туберкулезе кожа становится прозрачной, глазные впадины темными, и страдалец принимает внешность мученика со средневековых картин.
3) Она должна быть загадочна по происхождению. И снова туберкулез явный победитель. Способ его передачи оставался неизвестным, тогда как связь между холерой и грязной водой уже была обнаружена, а происхождение сифилиса было слишком очевидно.
4) У нее должны быть большие символические и метафорические возможности. Если и есть метафора, связанная с оспой, то я не хочу ее знать. Оспа ужасна. Туберкулез, с другой стороны, — это изнуряющая болезнь. Четвертое соображение — метафорические возможности — перевешивает все остальные.
Хороший пример — чума. В «Царе Эдипе» Софокл подвергает Фивы нашествию различных видов чумы: это засохший урожай, мертворожденные дети, и чума быстро может опустошить целые города, как гнев богов. Часто наиболее эффектной является болезнь, придуманная самим писателем. В прошлом излюбленным приемом была лихорадка. Лихорадка может олицетворять собой случайность судьбы, жестокость жизни, неизвестность намерений бога, недостаток воображения драматурга и много всего другого.
Нет времени заниматься рекламой?
Либо обратитесь к нам и получите плотный поток клиентов!
2.7 Это он серьёзно? И другая ирония
Ирония побивает все. Ирония состоит в том, чтобы перевернуть наши ожидания с ног на голову так, чтобы они работали против нас. Так можно перевернуть что угодно. Приходит весна, но пустыня ее даже не замечает. Героиня убита злодеем за ужином во время тоста в ее честь. Персонаж-фигура Христа губит других людей, в то время как сама очень даже хорошо выживает. Ирония подразумевает отклонение от ожиданий. Не происходит то, что должно произойти. Почти все писатели используют иронию, хотя с разной частотой. Ирония понятна не всем. Из-за многозначной природы иронии те читатели, которые склонны воспринимать однозначные высказывания, могут просто не заметить этого многозначия. Ирония добавляет сочности литературному блюду. Ирония превосходит все. Другими словами, все в этой книге можно выбросить за окошко, если через дверь заходит ирония. Откуда известно, является ли это иронией? Прислушайтесь.
3. Символ, что ты значишь?
Конечно. Некоторые символы ограничены в своем истолковании, но большинство имеют спектр возможных значений. Символическими могут быть не только объекты или образы, но и действия. Чтение — занятие интеллектуальное, но в значительной степени задействует также аффект и инстинкт. Зачастую то, что мы думаем о литературе, мы сначала чувствуем. Воображение — это не фантазия. Нельзя придумывать значение без писателя. Скорее, воображение читателя — это акт взаимодействия одного творческого разума с другим. Задействуйте свой творческий разум. Прислушивайтесь к своим инстинктам и к тому, какие чувства в вас вызывает данный текст.
Почти все является, на каком-то уровне, политическим. Эдгар По в своих произведениях «Маска красной смерти» и «Падение дома Ашеров» описывает аристократию. Эдгар По убежден, что Европа разлагается и приходит в упадок. Более того, он полагает, что это неизбежный и даже справедливый результат развращенной социальной организации. А это уже политика. Значит, каждое литературное произведение — политическое? Так далеко заходить не стоит. Писатели — это мужчины и женщины, которых интересует мир вокруг них. В этом мире существует много всего, и на уровне общества мир отчасти состоит из политических реалий своего времени. Поэтому политические и социальные соображения часто находят дорогу на страницы книг. Знакомство с социальным и политическим окружением писателя может только помочь в понимании его работы. Например, когда Вирджиния Вульф пишет о своих ограниченных в правах современницах, в этом можно увидеть социальную критику.
3.3 Да, она тоже фигура Христа
Ценности и принципы религий неизбежно заполняют литературные произведения. Часто эти ценности не религиозны по природе, но могут проявляться в роли индивидуума в обществе, в отношении человека к природе или в участии женщин в общественной жизни; часто религия проявляется в форме ссылок и аналогий. Вот некоторые черты Христа: 1) распят, раны на руках, ногах, в боку и голове; 2) в агонии; 3) самопожертвование; 4) добр к детям; 5) хорош с хлебом, рыбой, водой, вином; 6) тридцать три года от роду; 7) плотник по профессии; 8) использует скромные виды транспорта, предпочитает передвигаться пешком или на осле; 9) говорят, ходил по воде; 10) часто изображается с вытянутыми руками; 11) провел много времени в уединении и в дикой природе; 12) говорят, вступил в противоборство с дьяволом, возможно, подвергся искушению; 13) в последний раз замечен в компании воров; 14) создатель многих афоризмов и притч; 15) похоронен, но вознесся на третий день; 16) имел учеников, поначалу двенадцать, хотя не одинаково преданных; 17) легко прощал; 18) пришел искупить недостойный мир. Фигурам Христа не нужно соответствовать всем критериям. Им не обязательно быть мужчинами, христианами, даже положительными. Фигура Христа не обязана соответствовать Христу по всем параметрам. А зачем они нужны? Возможно, писатель хочет подчеркнуть этим особую суть.
Если мы видим человека в воздухе, то это значит, что он: 1) супергерой; 2) прыгун с трамплина; 3) сумасшедший; 4) вымышленный персонаж; 5) циркач; 6) подвешен на тросах; 7) ангел; 8) символ. Когда персонаж летает, это означает свободу, побег, возвращение домой, величие духа, любовь. Полет — это свобода. А что означают персонажи, которым взлететь не удается или чей полет прерван (Икар)? Это очень плохой конец. С другой стороны, не все крушения заканчивались гибелью. Тем не менее, факт падения с огромной высоты и выживания удивителен и полон символического значения. В литературе освобождение духа часто видится в образе полета. Понятие бестелесной души, способной к полету, глубоко укоренено в христианской традиции. Полеты фантазии позволяют читателям оторваться от земли и отправить в полет воображение.
Это все придумал Фрейд. Но двадцатый век не изобрел сексуальный символизм. Вспомните легенды о Граале. Молодой рыцарь с копьем ищет чашу, Святой Грааль. И причина для сведения в одном месте копья и чаши — это произведение потомства. Обычно рыцарь отправляется из страны, переживающей трудные времена: неурожай, засуха, скот и люди умирают или даже не рождаются, и королевство превращается в пустыню. Нужно восстановить плодородие, и старый король отправляет в путь молодого рыцаря. В старые времена писатели не могли открыто использовать настоящий секс из-за цензуры. Другая причина закодированности секса — таким образом он может проявляться на нескольких уровнях и иногда может быть более интенсивным, чем его буквальное описание. Эти уровни традиционно были предназначены для защиты невинности. Диккенс понимал, что его романы читаются за семейым столом, и он хотел защитить детей и домохозяек от шокирующей сексуальности. Даже в наш век вседозволенности секс не всегда появляется в литературе в своем настоящем обличии.
Вы когда-нибудь пытались описать сцену секса? Писатели уже знают, что описывать, как два человека вступают в интимный акт, это наименее стоящее занятие. Правда состоит в том, что в большинстве случаев, когда писатели имеют дело с сексом, они избегают писать о самом акте. Удивительно, что спустя менее века стандартной практики описания секса, кроме клише, почти ничего не осталось. Эти сцены означают большее, чем просто те действия, которые в них происходят. Так это и в жизни, где секс может быть удовольствием, жертвой, подчинением, бунтом, покорностью, мольбой, господствованием, просветлением, — целым набором всего.
3.7 Если она выплывет, то это крещение
Я иду по дороге и внезапно падаю в пруд. Что происходит? Значит ли это что-нибудь? Если вы тонете, то вы тонете. Если нет, то вы умеете плавать. Для персонажа романа это по-другому. Некоторые персонажи тонут, некоторые промокают насквозь, некоторые выныривают на поверхность. Персонаж рождается заново. В символическом значении это тот же образ, который мы видим при крещении: смерть и возрождение с участием воды. Не каждому персонажу суждено пережить воду. Крещение может означать целый набор действий, и возрождение — только одно из них. Крещение — это символический акт, и в нем нет ничего самого по себе, что делает человека более религиозным или заставляет Бога обратить на него внимание. Итак, в литературном произведении погружение в воду всегда означает крещение? Возрождение иногда означает крещение. Это может просто обозначать рождение, новое начало, лишенное духовной значимости. А когда персонаж тонет, что это значит? Он умирает. Возрождение и крещение имеют много общего, но у каждого утопления собственная цель: раскрытие характера, тематическое развитие насилия, неудачи или вины, усложнение сюжета, развязка. Как и крещение, утопление может многое рассказать. Так что когда персонаж уходит под воду, задержите дыхание. Но только до тех пор, пока он не вынырнет на поверхность.
Времена года всегда соответствуют одному и тому же набору значений: весна связана с детством и юностью; лето — со зрелостью, любовными романами, свершениями и страстью; осень — с упадком, средним возрастом, усталостью и урожаем; и зима — со старостью, негодованием и смертью. Нам даже не нужно задумываться об этом. Иногда время года специально не упоминается или упоминается не сразу, чтобы запутать нас. Связи возраста с временами года уже несколько тысяч лет. Почти в каждой мифологии есть истории, в разных вариациях объясняющие смену времен года, будь то греки, кельты, пикты, монголы или индейцы. Времена года могут воздействовать на нас волшебным образом, и писатели творят с ними волшебство.
Квазимодо — горбун, горбат также Ричард III у Шекспира, Франкенштейн составлен из частей, у Эдипа повреждена нога, Грендель из «Беовульфа» — еще один монстр. Когда в реальной жизни у людей есть признаки физического несовершенства, это ничего не значит. Но в литературе мы понимаем физическое несовершенство в символическом значении. В однообразии нет места метафоре, тогда как отличия всегда богаты возможностями. Еще одна функция уродства — различение персонажей. Значение имени Эдип — «раненая нога». Привлекающая внимание странность его имени подразумевает, что эта его особенность сыграет свою роль. Все ли деформации и шрамы несут в себе значение? Вероятно, нет. Иногда шрам — это просто шрам, а укороченная нога или горб только ими и являются. Но часто физические отметки по своей природе привлекают к себе внимание и имеют особую психологическую и тематическую значимость, которую хочет подчеркнуть писатель.
Что-то важное стоит на кону, когда в произведение вводится слепота. Очевидно, что кроме физического автор хочет подчеркнуть и другие аспекты зрячести и слепоты. Например, у Софокла Тирезий слеп, но видит правду, а Эдип слеп к правде и в конце концов ослепляет себя. Зрение упоминается в каждой сцене, в каждой оде хора — кто что видел, кому что не удалось увидеть, кто действительно слеп — и в образах света и тьмы, которые имеют отношение к возможности или невозможности видеть. Великое произведение учит, как себя прочитать. Мы учимся чувствовать его богатство, резонанс и глубину и отыскиваем те элементы, которые заставляют нас это почувствовать.
3.11 Это мой символ, что хочу с ним, то и делаю
До сих пор мы говорили об образах достаточно распространенных и известных. А что, если это что-то такое, что нам не так часто встречается, например, блоха? Общедоступный набор орнаментации — образных выражений, таких как символы, метафора, аллегория, олицетворение, сравнение, — позволяет нам обнаружить другие значения в тексте, помимо буквального. А что делать с элементами образа, которые не являются частью общепринятого набора? Блоха — это частный символ, как и циркуль. В ситуации, когда встречаются частные символы, мы, как опытные читатели, умеем переносить знания из одной сферы в другую. Образ циркуля нам никогда не встречался, но мы, например, знаем, что делать с образами расстояния. Используйте что знаете. Каждое произведение учит прочтению себя в процессе чтения. В новых или незнакомых формах литературы значительно помогает контекст, а также все, прочитанное ранее. Вы знаете больше, чем предполагаете. Сосредоточьтесь на том, что знаете, и используйте это.
Заключение
Нужно ли так верить писателям, интерпретируя их произведения особым и выразительным способом? Откуда известно, что это правда? Если вы читаете внимательно, то вы увидите, как дела обстоят на самом деле.
Как быть уверенным, что мы поняли замысел автора? У нас нет возможности расспросить писателя о его намерениях.
Будьте разумны, смелы, настойчивы.
Пользуйтесь подсказками из этой книги, они помогут вам быть уверенней, но они лишь инструмент вам в помощь. Доверяйте словам и только словам. И думайте. Формируйте свое мнение, свое восприятие. Оно уникально. Ваше мнение не менее ценно, даже если вы не правы.
Мы все учимся друг у друга, когда читаем и обсуждаем литературу, но это не значит, что вы должны отказываться от своей точки зрения.
Не позволяйте критикам, учителям, знаменитым писателям и всезнающим профессорам контролировать ваше мнение. Прислушивайтесь к ним, но читайте уверенно и настойчиво и не стыдитесь и не извиняйтесь. Доверяйте тексту и своим инстинктам. И читайте как можно больше!