Нигредо — первый этап Великого делания. Разложение, некроз, умирание для возрождения. Каждая тьма содержит в себе частички света, как и каждый свет, если долго вглядываться, может ослепить смотрящего. Тяжелые веки открылись, грудь сделала первый вздох, сама, и он разбился о стены с глухим звоном, словно кто-то ударил в огромный колокол. Женский голос вторил:
Шаг с каждым днем становился все легче, нужда в костылях появлялась только на крутых лестницах. Не однажды сменилось солнце над Тейватом, прежде чем принц-регент сам себе признался в бессмысленности борьбы с внутренним диссонансом, вызванным принцем мела. Легче было скрещивать детскую ревность, подростковое неприятие со взрослым смирением, зрелой снисходительностью и почти старческой мудростью. Хотя в сумме это напоминало маразм, который создавал такие крутые эмоциональные качели, что Альбедо, порой, улетал с них прямиком в землю лицом. Да и Кэйа ненадолго оставался в долгу, получая табакеркой по голове. Острить он учился у лучших — у своей дорогой матушки и своего родного братца.
Рассказать, каково быть королем, вершителем судеб, может любой шут, и в каждом своем умозаключении будет прав настолько, что аж страшно. Держать шутов при дворе перестали уже последние лет сто, оттого что король Хвитсерк Первый после очень уж жестокой шутки умер с горя. По крайней мере, так гласили книги, выпускаемые в массовый тираж. А вот «Подлинная история королевской династии Каэнри`Ах» весьма бессовестно и точно описывала то событие: сын Хвитсерка, Ниалл, страшно обозлился на отца за то, что тот не давал добро на брак с простолюдинкой по имени Калисто, так как считал ее уродливой и больной. В тот вечер Ниалл отравил вино, которым злоупотреблял его отец, и единственным, кто знал о покушении, был шут. Вкусивши безнаказанности...
— Без нас не разберутся, что ли? — в который раз переспрашивает Кэйа, лениво потягиваясь и сладко жмурясь.