Галдан идет в Девачен
Оригинал взят у
sap в Галдан идет в ДеваченИногда он молчит, подолгу молчит, несколько дней, две, три недели, месяц. Иногда рассказывает истории своих длинных-длинных жизней, и тогда меня не оставляет ощущение, что я катаюсь на бешеной монгольской конной карусели из Цевенов, Церенов, Цеденов и Цеценов. Иногда сидит, зажмурившись и слегка скосив свои и без того раскосые глаза, и ловит маленьких светлячков, мельтешащих под веком.
- Это дхарма, - говорит он. – Надо ощущать ее присутствие всегда, но да, можно и не всегда именно ощущать, просто всегда знать, что можешь ощутить.
Его зовут Галдан Чорос, даже лучше так: он привык, что его зовут Галдан Чорос.
- У тебя водка есть? Настоящий святой может ведро водки выпить. Дандарон мог ведро водки выпить. Как-то, прослышав о такой его способности, разбойники украли у него всю одежду, когда он спал, а взамен оставили ведро водки. Дандарон выпил ведро водки, вышел, а мороз был лютый, градусов пятьдесят. И он прошел почти десять километров до дома, где была его одежда, совсем голый шел, голый, пьяный и святой, песни орал, хороший человек.
Он снова жмурится, ловя мелкие искорки дхармы.
- И Наропа тоже мог ведро водки выпить. А потом идти сто километров по Тибету, а там и трезвому дышать нечем, а он пьяный. Идет, дышать нечем, а он песни орет, руками машет, а вокруг последний мешок с воздухом из рук в руки передают, выпустить боятся. А он идет, орет и руками машет. А умер от трезвости, был трезвым уже два года, а потом идет по горе – а там весна пришла, первый тоненький росток зеленый пробился, и так он обрадовался первому ростку, что прямо им себе голову и отрезал. Но Наропа старый был, думали, что уже и не умрет никогда. Все даже вздохнули с облегчением, очень радовались на его похоронах, думали, переродится он вряд ли, уж больно святой был, так что не обидится.
Галдан сглатывает, я протягиваю ему стакан воды, он в изумлении поднимает бровь и пьет воду.
- А курить у тебя есть? Цаньян Джамцо считал, что если он хоть минуту не курит, то и вообще зря на земле переродился. Еще он стихи сочинял. Стихи сочинял, пил вино и курил. Тогда многие говорили, что он если бы не был потомок Пемы Лингпа, несущего свет учения Падмесамбхавы, то никто бы не нашел в нем Ченрезигового воплощения, да и не истинное, болтали, он воплощение, а, видишь, болтали зря, как повели его в долину, не давали ни пить ни курить ни стихи сочинять, так он вмиг сделался как пьяный, веселый, святой и пьяный, встал в танец Лам, вызвал песчаную бурю, сел в ее оке и перестал дышать, святой был человек, хотя и шебутной.
Галдан трясет старинный кисет, что-то там еще есть, и это его ненадолго успокаивает.
- Но Миларепа поэт был еще больше, даром, что не Далай-Лама, как Циньян Джамцо. Волшебник он был плохонький, хотел дядю убить, вызвал бурю, много людей убил, но не дядю, поэтому и раскаялся, ушел на много лет в пещеру и вернулся волшебником уже и вовсе никудышным, но таким светлым святым, что лихие Сэнге-одноглазый и Рабдан-потрошитель, убившие сыновей друг друга и таким зверством породнившиеся, увидев Миларепу, в одну жизнь достигли просветления, а его имя написали на флагах своего воинства.
Но волшебного эффекта табака хватает не то чтобы надолго.
- Ладно водка, а что вина даже нет? Вот гуру Ринпоче, которого звали Падмесамбхава, потому что он родился из лотоса, как это было обещано великим учителем Шакьямуни в утешение Ананде, перед тем, как отчим Мандаравы повел его на костер, он сказал, что его последнее желание – выпить столько вина, сколько сможет, раз уж все равно похмелье ему не светит. Его последнее желание было исполненно, влито в него было даже не ведро, а три - вина, на костер он всходил веселый, пьяный и святой, пританцовывал, песни пел, никто сразу не понял, чего он танцует, пьяный, что возьмешь, а когда костер разгорелся, он давай в него мочиться, сдерживался же пока пил, и залил костер, а потом вызвал бурю и улетел.
Тут начинается уже самое сложное. Шакьямуни уже упомянут, теперь самое важное, чтобы не было сказано ни слова о Гаруде, пока Галдан трезвый. Потому что в прошлый раз, когда я Галдану не дал выпить, а позволил довести рассказ до Гаруды, местности, где он когда-либо жил, на три дня накрыл такой густой и депрессивный туман, что все с кислыми рожами ходили, и даже, говорят, резко подпрыгнул процент самоубийств.
В холодильнике лежит припрятанная бутылочка белого. Стакан мне, остальное - Галдану. Он смотрит с подозрением, молча пьет.
- Это для того, кто ничего не понимает, Гаруда – это светлая мечта. А для святого – это обязанность. Перед нами всеми обязанность. Стать святым для нашего же блага.
И снова закатывает глаза. Теперь уже на пару недель, не меньше.
Он прикрывает глаза и видит меня своим незрячим зрением: безграничный свет красного лотоса на закате. Собственно, так я в бесконечной милости своей и выгляжу.
Тема: "Играли в Морской Бой на следующее перерождение, Галдан продул мне чистое рождение в каком-то не то золотом, не то алмазном лотосе, которое заработал за двести восемьдесят шесть праведных жизней, я его пожалел, не стал брать" от