Слово обличительное против празднования Календ.
Предисловие.
Астерий Амасийский - адвокат, проповедник, христианский писатель, митрополит Амасии Понтийской, а так же современник Иоанна Златоуста. Пишет об прародителе славянской "коляды", и нового года, языческом римском празднике Календы. О том как это беснование влияет на души и кошельки людей, и как называющие себя христианами отпадают от Христа, а верная часть остаётся непоколебимой празднуя в это же время Крещение Господне и Рожество.По юлианскому календарю Календы имели целый цикл. Начинался он с 24 ноября до 17 декабря - в честь Диониса фракийского. Сатурналии и Опалии с 17 до 23 декабря. Ежегодное празднование Вота, в честь языческого божка Пана с 23 декабря до 1 января. Празднования достигали своего апогея в конце — в январских календах с 1 до 5 января, этим же числом и завершался. Так же были Календы и других месяцев.
Слово обличительное против празднования Календ.
Два праздника совпали вместе во вчерашний и нынешний день, - (праздники) не согласные и сродные, а напротив во всем друг другу враждебные и противоположные. Один - праздник внешней безпорядочной толпы, собирающий большия деньги для мамоны и влекущий за собой другаго рода мелочную торговлю - праздную и непристойную. Другой - праздник святой и истинной религии, научающий единению с Богом и добродетели чистой жизни. Поелику же многие, предпочитая суетную роскошь и занятие, отстали от церковнаго собрания; то вот мы постараемся словом отогнать от душ эту глупую и вредную забаву, как некое сумасшествие, влекущее за собою смерть среди смеха и шуток. Благовременно было бы мне взять за образец в пользовании речью Соломона. Ведь и он, советуя юношам непоколебимо блюсти себя от сетей невоздержания, - с целию придать своему наставлению более силы и внушительности, - олицетворяет невоздержание в образе зазорной женщины: предавая позору каждый из его пороков, он таким путем выставляет его перед увлекающимися достойным отвращения. Так и я, показавши в речи суетность человеческаго праздника, попытаюсь отклонить любителей его от ложнаго увлечения.
Итак, относительно (каждаго) всенароднаго праздника (наблюдается) такой обычай и закон, чтобы во-первых была ясная цель торжества, и затем - чтобы была общая радость у всех, а не так, чтобы часть веселилась, другая же пребывала в печали и горести. Ибо это свойственно не празднику, а скорее - войне, где по необходимости победители величаются победой, а побежденные оплакивают поражение. Относительно же этих дней (праздника Календ) не ясно и первое, для чего т. е. совершается празднество: ибо басен, взаимно опровергающих одна другую, разсказывается много, а вернаго ничего. А затем, не много вижу я и радующихся, печальных же много, хотя эти последние и прикрывают свою печаль благовидною личиной, так что все я вижу исполненным шума и смятения, и толпа безразсудно волнуется.
Воспоминание и радость по случаю новаго года. Какая же радость, человек? Прежде всего, если поразмыслить о внешнем виде этого сходбища, то каков он? как подозрителен и чужд дружества! Слабым и нежным голосом выходит из уст приветствие, затем следует лобзание, подход к получению: целуются уста, а любятся деньги, на вид - благорасположение, на деле же корысть. А где дружба чистая и искренняя, там и благожелания безкорыстны и безмездны. Итак, много золота разносится и раздается всюду: но настоящаго и приличнаго повода к получению и не существует, и не высказывается. Это - не брачное торжество, когда вызывают на щедрость тщеславнаго жениха. Милостынею я не могу называть расточительность; ибо ни один бедняк (ею) не освобождается от своей несчастной доли. Сделкою никто не назовет то, что происходит (на празднике Календ); ибо большинство (тут) ничем друг с другом не обменивается. Подарком назвать уже совсем не справедливо; потому что тут с даянием связана принудительность. Чем же в таком случае мы назовем и праздник, и затраты, производимыя на нем? Я не нахожу. Скажите же вы, ревнующие о нем; дайте отчет, подобно тому как мы даем - относительно истинных и по-божески совершаемых торжеств. Рождество мы празднуем, так как в это время Бог показал нам Богоявление во плоти. Праздник светов совершаем, потому что по отпущении грехов мы как бы из некоей мрачной темницы прежней жизни возводимся к (жизни) светлой и невинной. Красуемся же опять и радостно торжествуем мы в день Воскресения, ибо оно являет нам нетление и преобразование в лучшее. Так празднуем мы эти праздники, так и все следующие. И всякому вообще человеческому делу предшествует известное основание; а у чего нет причины и цели, то - пустяки и болтовня.
О неленость! все бродят, разинув рты, в надежде (получить) что-нибудь друг от друга. Давшие печалятся, получившие не удерживают (полученнаго), ибо получка переходит от одного к другому: принявший от своего подвластнаго передает ее высшему себя. Неустойчиво золото этого дня, как игральный мяч, быстро перебрасываемый от меня к другому. Это новый какой-то способ приношения даров и общественной благотворительности, связанный с принудительным взносом. Ибо высший и знатный ожидает (подарка), а низший выпрашивает: и все как бы по ступеням движутся к лону более имущих. И что бывает при слиянии вод, то можно наблюдать и ныне. Ибо и там маленький ручеек, источая струи, соединяется с следующим за ним и большим, который в свою очередь скрывается в еще более обильном, несколько же небольших потоков, соединившись вместе, становятся притоком соседней реки, эта - другой большей, та - следующей - до тех пор, пока наконец последняя не вместит свою воду в глубине и широте морской.
Праздник этот, ложно так называемый, полон тяготы; так как и выход на улицу затруднителен и пребывание дома не спокойно. Ибо простолюдины - нищие и скоморохи со сцены, разделившись партиями по разрядам, безпокоят каждый дом. И подлинно уж поздравляют и шумят, оставаясь у ворот с большею настойчивостью, чем собиратели податей, пока наконец осаждаемый в доме, выведенный из терпения, не выбросит серебро, которое он имеет, но которым не распоряжается. Поочередно подходя к дверям, они сменяют друг друга, и до поздняго вечера нет ослабы этому злу: артель следует за артелью, крик - за криком, казнь - за казнью.
Праздник этот прелестнейший бывает у людей причиною долгов и процентов по ним, - поводом к обеднению и началом несчастий. А если кто-нибудь, вследствие недоверия к его состоятельности, не найдет заимодавца, то терзается, как царских податей не уплативший, - плачет, как лишенный имущества, - вопит, как попавшийся разбойникам, прячется, бичует себя. Если же хоть что-нибудь есть в доме для пропитания жены и несчастных детей, выбрасывает и это, и сидит голодный со всею семьей в веселый праздник. Новый закон дурнаго обычая - праздновать печаль и называть торжеством бедность людскую.
Этот день и малых детей, скромных и простодушных, научает быть сребролюбцами, побуждает их переходить из дома в дом и приносить новые дары - плоды, оплаченные серебром. За дар же дается двойное вознаграждение, и отсюда в нежных сердцах юношей начинает запечатлеваться нечто мелочное и низкое. А в какое настроение приводит этот день богобоязненных и самых лучших поселян! Они принуждены бежать из города и не подходить к нему, - и они избегают его более, чем зайцы - сетей. Ведь если они окажутся в городе, их подвергают бичеваниям, дерзко оскорбляют, разрушают то, что имеется у них в руках; - в мирное время делают на них вражеския нападения, осмеивают, издеваются словами и делами. Подвергаются всякой наглости они, - эти самые лучшие пророки наши, безхитростныя живыя существа, простые образы Божии, при свободе - верные рабы нашей жизни. Так вот (как ведут себя) сановники, вот как бедняки, вот как дети, вот как простолюдины: именно - одни мучатся, другие ропщут, иные учатся тому, чего лучше бы не знать.
Посмотрим еще, какую выгоду извлекают из этого праздника и вооруженные воины. В деньгах несут они убыток, и в плату за один стакан отдают военное жалованье. В дисциплине и нравах терпят вред; ибо научаются неприличию, занятиям актерским, распущенности нравственной и слабости, забаве, противной законам и власти, которую они поставлены охранять. Над верховной властью они насмехаются и издеваются, взбираясь на военную колесницу, как на сцену, набирая деланых копьеносцев и проделывая всенародно то, что свойственно шутам и комедиантам. Но это еще более почтенныя принадлежности торжественнаго шествия. А о прочих принадлежностях кто решился бы и упомянуть? Не подражает ли женщинам, сняв даже свои доспехи, этот удалец, этот льву подобный по отваге, в вооружении возбуждающий удивление у своих, страх у противников, и не спускает ли он хитон до пят, обвивает около груди пояс, надевает женскую обувь, возлагает на голову пук волос, как это в обычае у женщин; несет прялку с запасом шерсти, тянет нитку десницею, некогда носившею трофей, и переменяя твердое душевное настроение, не говорит ли он тонким и женоподобным голосом? Таковы блага этого торжества; таковы выгоды сегодняшняго всенароднаго праздника!
И восшедшие на вершину человеческих почестей, многославные сановники, попусту тратят богатство, расточая груды денег - безплодно для праведности, с прибылью для греха: безразсудство их тем виднее, чем выше их общественное положение. Ибо занимая много человеческих (служебных) мест и владея величайшими государственными должностями, они безпощадно берут от каждой как можно больше: одни - присвояя себе содержание бедных солдат, другие - часто продавая справедливость и истину, а иные - черпая несметное богатство государственной казны, и вообще отовсюду тщательно собирая и не пренебрегая никакой корыстью ни безчестной, ни неправедной. Прогневляя Бога, они занимают первыя места теперь, а спустя немного станут раздавать золото кучерам, злосчастным свирельщикам, актерам, плясунам, андрогинам и блудным женщинам, публично предлагающим продажное тело; а затем - нечистым и отчаянным борцам со зверями и даже самим зверям (ибо известно, как и зверей питает золото, на которое покупается для одних из них мясо, для других - хлеб). А все это происходит из одного стремления, чтобы имена их были написаны на первом месте в договорных записях. О безумие! о слепота! Бог обещает написать имена питателей бедных в книгах живых, безсмертных и не гибнущих, которых ни моль не истребляет, ни время не изглаждает . Но этих записей ты не любишь, нисколько не думаешь о блаженном обетовании и не стремишься быть записанным в памяти Божией (ибо это - книга живая). А важным почитаешь быть записанным у нотариусов, быть предметом болтовни среди работорговцев и получать рукоплескания от народных льстецов, - ты, дурной судья пригодности вещей и неразумный ценитель пользы. Давай убогому нищему, а не распутному музыканту; дари вместо блудницы - вдове, вместо публичной - скромно живущей в уединении. Разузнай, где дева святая, поющая Богу, и возненавидь безстыдную певицу, которая не видом, так пением уловляет в сети безстыдников. Помоги сироте, уплати долг неимущаго, и узришь славу нескончаемую. Ты опустошаешь много кошельков на гнусную забаву и безпорядочный смех, не соображая, сколько расточаешь ты нищенских слез, ценою которых собрано это богатство. Сколько было ввергнуто в узы, сколько подвергалось бичеванию, сколько близки были к задушению и петле (для того только), чтобы сегодня пляшущие получили. И какой конец? Пустота. После всего - небольшой могильный холмик, одежда в несколько оволов, прикрывающая жалкий труп; а спустя не много - забвение, необходимое зло времени, покрывающее все, о чем ты так старался. За сим - суд Божий и неизбежное наказание дурнаго изволения.
Где великие сановники? Перечисли тех, которые были вчера и третьяго дня. Не подвергся ли один из них, подобно злодеям, отсечению головы, попавши в массовое движение вооруженной толпы, хотя по смерти он был почтен большею торжественностью, чем когда носимый на носилках гордился своим достоинством? Другой в звании полководца, удостоившийся той же самой чести, жалко погиб на границах Египта и Ливии, избегая наказания по суду и потом умерши в песках, так как вся страна, чрез которую он бежал, была безводна и необитаема. А что сказать о том отставном полководце и сановнике, подобным же образом проживающем и теперь в стране Колхидской, и спасающемся только благодаря человеколюбию тамошних варваров? Этого бывшаго областеначальника, считавшагося непобедимым и подобным льву по решимости, какая превратность жизни постигла! Сначала он видел, как сын его был обезглавлен, потом и сам получил смертный приговор, и когда уже была веревка поднесена к устам его, царское человеколюбие воспретило палачу совершить действие. Но поживши немного в скорбях и несчастиях, старик, одряхлевший под ощущением бед, в безчестии отошел из жизни, нашедши такой конец своего высокаго сана. А тот, - человек сомнительнаго пола, - который в прошлом году мнил себя больше гигантов? Избегая палок своих господ, он возжелал жезлов консульских; завладел таким количеством земли, что и сказать трудно, а погребен на таком клочке, какой уделил ему кто-то из жалости. Итак все это, раз оно таково, не есть ли, по мудрому Екклезиасту, суета сует? - и сановныя достоинства не суть ли призраки несбыточных сновидений, на короткое время повеселившие, а затем изчезнувшие, разцветшие и увядшие? А мы, здесь полагая конец своему слову, воздадим славу Спасителю.