Тронулся

Это странное чувство. Я провел в Москве слишком много времени, не выезжая никуда дальше Тулы (и то, это было два месяца назад, а значит уже как будто бы и не считается). Но только поезд в Питер тронулся, как я его ощутил.
Я как будто забыл эту часть меня, а сейчас она внезапно проснулась, и создаётся впечатление, что она никуда и не уходила вовсе. Наверное тем, кто никогда не проживал это сам, сложно будет перенести на себя то, о чем я пишу.
Два года поезда были для меня обыденной реальностью, в которой, конечно, есть какая-то своя романтика, но по существу это было похоже уже на поездки на метро. Я очень хорошо помню многие из них, например, самую первую, когда я ехал на сапсане, и Питер казался мне чужим, незнакомым, непонятным. Местом, которое очень далеко, откуда будет трудно возвращаться. Помню поездку через две недели обратно в Москву на день рождения деда, когда мы впервые выпили вместе с Михаилом Южаниновым, а затем поехали в сидячем вагоне, где я сидел на соседнем сидении с ужасно вонючим чуробесом, страдал от этой вони и не мог уснуть. Помню, как после того как я предложил отметить в Ромире день социолога, и мы по моей инициативе сильно напились всем офисом уже через две недели после того, как я устроился туда, я едва не опоздал на поезд в Москву, чтобы отметить день социолога там, в своём первом универе. Я буквально запрыгнул в трогающийся поезд после того, как бежал по длиннющему эскалатору на Ладожской, находясь в сильном подпитии и пытаясь поставить спринтерский рекорд.
Помню, как после этого ездил на поездах ещё много раз, но эти поездки были уже не такими примечательными. Возможно, это было уже связано с моей болезнью, когда все краски, которыми нарисована окружающая меня действительность, стали гораздо менее насыщенными. Из этих поездок помню, как ехал в поезде "Мегаполис" в одном вагоне с каким-то шизом, который ночью тянул ко мне руку, пытаясь меня начать душить, и сильно кряхтел при этом. Или как я ехал в двухэтажном вагоне на верхней полке (я всегда только на ней и езжу), которая скрипела, когда поезд покачивался, а мне казалось, что этот скрип похож на пение птиц за окном и я на секунду поверил, что это правда птицы, а потом пытался справиться с паникой, потому что посчитал, что у меня начались галлюцинации.
Пожалуй, самой запоминающейся поездкой из периода моей болезни была в тот раз, когда я ехал в вагоне с какой-то семьёй с маленьким ребёнком и его мать назвала меня "дядей". Когда я общался со своими бабушками на эту тему, то понял, что в жизни обязательно наступает шокирующий момент, когда кто-то обращается к тебе, как к человеку, чей возраст не соответствует твоим внутренним ощущениям, а явно его превышает. Так, одной бабушке в сорок лет сказали, что она "тетя", когда она была убеждена, что она девушка, а другая пережила этот кризис в тридцать. Обе они сильно переживали, когда это случилось, но как-то смирились со старением, а мне не хотелось мириться. Так вот, у меня этот момент настал в двадцать три. Как раз в том поезде. Я тогда уже сильно загонялся на тему старения, экзистенциальной пустоты, приближающейся старости и невозможности сохранить лучшие времена в жизни, а этот случай стал вишенкой на торте моих переживаний.
С тех пор поездки на поездах меня как будто бы угнетали. Я спал и мне было грустно,  я просыпался от резкого стука колёс или гудка и со страхом считал сколько мне лет, чтобы убедиться что ещё не семьдесят. Ездил я часто и грустить в поездке приходилось тоже часто.
Кроме перечисленных мне запомнились ещё несколько поездок, например, когда умер мой дед, и я ехал прощаться с его телом, мы всю ночь болтали с каким-то андроид-разрабом, который оказался единственным незнакомым мне попутчиком за всю мою жизнь, с которым я разговаривал и мне не было противно. Он ещё проводил меня потом до моей станции метро. Вообще удивительно, как это мне повезло поехать с ним в тот день. Мы были вдвоём в купе, он оказался удивительно интересным человеком, типичным андроид-разрабом, но способным пообщаться на экзистенциальные темы, легко поговорить о смерти, обсудить всякую ерунду и непринужденно беседовать всю ночь до самой Москвы, как будто вы друзья с пятого класса. Разговор начался с того, что он полчаса пытался угадать моё имя и отчество, а потом я его имя. Вадим. Удивительно, как судьба послала его мне в тот поганый день.
Помню ещё как ехал в Москву после тренировки по борьбе, на которой мне стало очень плохо, и я думал, что умру, мне было так лихо всю ночь, что я думал, что чудом выжил, когда утром сошёл с поезда. После того дня я долго не занимался борьбой.
Вот так поезда проходят совершенно незаметной линией моей жизни, но оказывается такой символичной и значимой. Моя история поездок начиналась как и этот рассказ с романтичных, молодых и весёлых вояжей, а продолжилась размышлениями о бренности всего сущего, тревогами, болезнями и страданиями. И весь этот поток воспоминаний и эмоций вылился на меня, когда поезд тронулся сегодня. Мне даже стало немного страшно, и я почему-то решил это записать. Может быть кто-то, кто будет это читать поймёт это сложное чувство,  которое я испытал. Приятной тоски по славным былым временам счастливой молодости, смешанное в пропорции один к одному с воспоминаниями о гнетущей депрессии и страхом, что она однажды вернётся снова.
Обе эти грани моей личности: беззаботный счастливый студент и отчаявшийся замученный молодой взрослый с депрессией снова проснулись во мне сейчас. Теперь я уже как будто другой, но это все равно части меня, которые резко напомнили о себе, когда поезд тронулся.