Горчицею не огорчить

Паста сварена, заправлена соусом, засыпана тёртым Пармезаном и над тарелкой уже хрустит перцемолка, припудривая чёрным перцем аппетитную порцию отваренных твёрдых сортов пшеницы.
Хлеб в левую, вилку в правую...
Вкуснотишшша!
А если каплю кетчупа?.. Класс! А ну-ка теперь – майонеза да с ржаной корочкой ... Объедение! А теперь... теперь... Может, теперь горчицы, горчицы с хреном?.. Уммм!!! Дааа!!! Прохладная нотка в пламенной и пылкой серенаде вкуса – горчица с хреном. Попробуй, дорогая. Ну как? А? Аааа – то-то!..
Знаешь, дорогая, я помню, как во мне впервые проснулась страсть к горчице, - это случилось в школьном - не то шестом, не то восьмом - классе как раз в такую же вот ранне-весеннюю пору. Представляешь, мама приготовила на ужин сосиски, а на столе была нарезана свежая осьмушка Дарницкого, и аромат чёрного хлеба в сочетании с видом парящих, лоснящихся любительских сосисок буквально воззвал меня вмешать сюда же, положить рядом уравновешивающий мазок классической горчицы. Что?.. Да, да, дорогая, действительно, как художник вмазывает краску мастихином! В конце концов, я время от времени видел, как то же самое делал отец, и вот теперь – тогда - это пришло ко мне.
Я прошёл к холодильнику за охристо-зелёной банкой жгучей мази-на-кончике-ножа, которая – я знал! – стояла там уже давно и которую я до сих пор равнодушно отодвигал в сторону или вглубь полки ради майонеза, сыра или распечатанного малинового варения. Горчица в доме покупалась, наверное, не чаще раза в год, к отцовскому дню рождения, а иногда могла отметить и следующий его день рождения, если к тому моменту оставалась заполненной на треть. Ну да, года полтора в холодильнике, что в это такого? Я рассказывал тебе, дорогая, про поразительную бережливость и экономность моей мамы. Нет, это горчич-ни-ки через полгода становятся бесполезными, а горчи-цу, простоявшую в тёмном и прохладном месте, и через два года можно оживить каплей уксуса и чайной ложкой кипятка. Агай, хозяйке на заметку, журнал «Здоровье», не помню, из какого номера была эта вырезка в мамином блокноте.
Не смейся, дорогая, я не об этом, я о горчичной нотке.
Я свинтил с банки жестяную крышку (ближе к девяностым горчицу выпускали в тех же «анализных» банках, но уже с полиэтиленовыми крышками. Но это в скобках.) и, стараясь не нацепить подсохшую потемневшую корочку возле стеклянной горловины, черпанул масляным ножиком липкую ещё горчицу со дна, после чего основательно вымазал ею чуть прохладный ноздреватый хлеб. Ооо! Я сделал всё правильно, дорогая, и был вознаграждён роскошным вкусом! Кожица горячей сосиски сочно лопалась на зубах, смешивалась с – ага! – прохладной поначалу ноткой горчицы на кисловатом хлебе, и, пока язык волнообразно проталкивал изжёванное в пищевод, нечто пронзительное взлетало через верхнее нёбо прямо в переносицу, заставляя зажмуриться и прослезиться от радости...
Дай-ка я ещё горчички вмажу... Уммм!.. Ррррра!.. Отец зычно крякал и здорово рычал, когда горчица особенно едко вышибала слезу – позже и я научился этому восхитительному упражнению.
Дааа.
Вот тоже удивительно: не припомню, чтобы когда-нибудь женщины, отведав горчицы, ррррычали бы. Ну, ойкают, ну, охают, ну, могут даже манерно взвизгнуть или пискнуть, но чтобы зарычать – не слыхивал. Мама, кстати, в таких случаях тихонько ойкала и ещё реже говорила «Брррр», словно замёрзла.
Ох, хорошо! Спасибо, дорогая!
Завари-ка, пожалуйста, нам чаю.
Зелёного!