LVIII. О языке, точности понятий и философии Платона (ч. 3)
Перед прочтением ознакомьтесь с частью 1 и частью 2.
Ты скажешь: "Какая мне польза от этих тонкостей?" - Если спросишь меня, то никакой. Но как резчик опускает и отводит на что-нибудь приятное утомленные долгим напряжением глаза, так и мы должны порой дать отдых душе и подкрепить ее каким-нибудь удовольствием. Однако пусть и удовольствие будет делом; тогда и из него ты, если присмотришься, извлечешь что-нибудь целительное.
Так и привык я поступать, Луцилий: из всякого знания, как бы далеко ни было оно от философии, я стараюсь что-нибудь добыть и обратить себе на пользу. Что мне все, о чем мы рассуждали, если оно никак не связано с исправлением нравов? Как Платоновы идеи могут сделать меня лучше? Можно ли извлечь из них что-нибудь для обуздания моих желаний? Да хотя бы вот что: все вещи, которые, как рабы, служат нашим чувствам, которые нас распаляют и подстрекают, Платон не считает истинно существующими.
Значит, все вещи - воображаемые, лишь на короткий срок принявшие некое обличье; ни одна из них не прочна и не долговечна. А мы желаем их так, словно они будут при нас всегда или мы всегда будем владеть ими. Беспомощные и слабые, мы находимся среди вещей пустых и мнимых; так направим свой дух к тому, что вечно, а свой взгляд - на витающие в высоте образы всех предметов и на пребывающего среди них бога, помышляющего о том, как бы защитить от смерти все, что из-за сопротивления материи не удалось ему сделать бессмертным, и победить разумом пороки тела!
<...> Будем же презирать все настолько лишенное цены, что приходится сомневаться, существует ли оно вообще. И подумаем вот о чем: коль скоро провидение обороняет от опасностей мир, смертный, как и мы, то и наше провидение может хоть немного удлинить срок этому ничтожному телу, если мы научимся обуздывать и подчинять себе наслаждения - главную причину нашей гибели.
Сам Платон своими стараньями продлил себе жизнь до старости. Ему досталось тело крепкое и здоровое, даже своим именем он обязан ширине плеч; но странствия по морю и опасности отняли у него много сил, и только воздержность, соблюдение меры во всем, что будит алчность, и тщательная забота о себе помогли ему, вопреки всем препятствиям, дожить до старости.
<...> Умеренность может продлить старость, хотя по-моему не нужно к ней ни стремиться, ни отказываться от нее. Приятно пробыть с собою как можно дольше, если ты сумел стать достойным того, чтобы твоим обществом наслаждались. Итак, нам надо вынести решение, следует ли, гнушаясь последними годами старости, не дожидаться конца, а положить его собственной рукой. Тот, кто в бездействии ждет судьбы, мало чем отличается от боязливого, - как сверх меры привержен вину тот, кто осушает кувшин до дна, вместе с отстоем.
<...> если тело не годится для своей службы, то почему бы не вывести на волю измученную душу? И может быть, это следует сделать немного раньше должного, чтобы в должный срок не оказаться бессильным это сделать. И поскольку жалкая жизнь куда страшнее скорой смерти, глуп тот, кто не отказывается от короткой отсрочки, чтобы этой ценой откупиться от большой опасности. Лишь немногих долгая старость привела к смерти, не доставив страданий, но многим их бездеятельная жизнь как бы даже и не пригодилась. Что ж по-твоему, более жестокая участь - потерять кусочек жизни, которая и так кончится?
Рассказав Луцилию о философии Платона, Сенека задается вопросом: "А какая вообще от этого польза?", подразумевая практическую. И действительно, в практическом смысле, как это себе представляют стоики, она не столь полезна. Ее невозможно использовать для исправления жизни и движению к мудрости. Однако, даже из сугубо теоретического знания Сенека пытается извлечь пользу, и находит её.
По Платону, все вещи окружающие нас - это бренные отпечатки (тени) вечных и божественных идей, их недолговечные материальные слепки. Удел всего материального - посуществовать какое-то время и кануть в Лету. А мы, - говорит Сенека, - цепляемся за них так, будто собираемся владеть ими вечно, хотя эти вещи суть иллюзия. Да и у нас ограниченный срок годности. Либо мы переживем ломающуюся вещь, либо она просуществует дольше нас, но мы в этой истории максимум арендаторы у судьбы, а не полноправные хозяева.
Что же тогда делать? - Устремлять взгляд к вечности, к тем наилучшим законам, мудрости, правилам общежития, что помогают возвыситься до уровня творца, и придать жизни хоть какой-то смысл. И если жизнь сопряжена с пользой, то хорошо бы её поддерживать подольше. Также как бог, - подмечает Сенека, - удерживает этот мир от гибели, также и мы можем удлинить срок нашему телу, обуздав стремление к наслаждениям.
Дольше побыть с собой - это хорошо, но стоит ли влачить старость до последнего вздоха или лучше закончить этот отрезок жизни, пока еще есть силы? Сенека приводит в пример того же Платона, который благодаря самодисциплине и умеренности дожил до преклонных лет в крепком теле. И это ключевой момент: если тело остается крепких, ум ясным, а жизнь достойной того, чтобы люди наслаждались твоим обществом и получали от него пользу, тогда и дожитие является долгом.
В исключительных же случаях допускается "выйти заранее", не плетясь до конечной. Например, если старость сопряжена с постоянной болью, страхом, или состояние человека обременяет других. Однако, перед любым решением нужно бороться до последнего, сделав всё возможное, чтобы еще принести пользу, порадовать друзей и близких, и просто насладиться подаренными днями как можно дольше.
Я не покину старости, если она мне сохранит меня в целости - сохранит лучшую мою часть; а если она поколеблет ум, если будет отнимать его по частям, если оставит мне не жизнь, а душу, - я выброшусь вон из трухлявого, готового рухнуть строения.
Я не стану бежать в смерть от болезни, лишь бы она была излечима и не затрагивала души; я не наложу на себя руки от боли, ведь умереть так - значит, сдаться. Но если я буду знать, что придется терпеть ее постоянно, я уйду, не из-за самой боли, а из-за того, что она будет мешать всему, ради чего мы живем. Слаб и труслив тот, кто умирает из-за боли; глуп тот, кто живет из страха боли.
Подписывайся на Telegram-канал Гераклитовы слёзы
