«Производство безопасности»

Густав ди Молинари
перевод под ред. Вадима Новикова

Первоначально опубликовано под названием "De la production de la scurit" в Journal des Economistes (Feb, 1849), pp. 277-290. Английский перевод Дж. Хастона МакКаллоха впервые опубликован как Gustave de Molinari, The Production of Security, trans. J. Huston McCulloch, Occasional Papers Series #2 (Richard M. Ebeling, Editor), New York: The Center for Libertarian Studies, May 1977.

Примечание главного редактора Journal des Economistes, 1849

Хотя выводы этой статьи могут показаться утопическими, мы все же полагаем, что ее следует опубликовать, чтобы привлечь внимание экономистов и журналистов к вопросу, который до сих пор рассматривался лишь отрывочно и к которому в наши дни следует подойти с большей тщательностью. Сущность и прерогативы государства преувеличивают столь многие, что стало полезным строго формулировать границы, вне которых вмешательство власти несет анархию и тиранию, нежели безопасность и выгоду.

Введение

Есть два способа рассматривать общество. По мнению некоторых, развитие объединений людей неподвластно божественным, неизменным законам. Такие объединения, первоначально будучи организованными первобытными законодателями совершенно искусственным образом, впоследствии могут быть изменены или переделаны другими законодателями сообразно прогрессу общественной науки. В такой системе государство играет первейшую роль, поскольку именно на него как на блюстителя принципа власти возлагается каждодневная задача изменения и перестройки общества.

Другие полагают, что, напротив, общество – совершенно естественное явление. Подобно земле, на которой оно стоит, общество движется согласно всеобщим, предсуществующим законам. В такой системе, строго говоря, нет общественной науки; есть только наука экономическая, изучающая естественный организм общества и показывающая, как этот организм действует.

Мы предполагаем изучить, в рамках второй системы, функционирование и естественную организацию государства.

Естественный порядок общества

Для того, чтобы определить и разграничить функции государства, необходимо прежде всего исследовать суть и цель общества как такового. Каким естественным импульсам подчиняются люди, объединяясь в общество? Они подчиняются общественному импульсу, или, точнее говоря, общественному инстинкту. Человеческая раса, в сущности, общественна, подобно бобрам и высшим видам животных, и у людей есть инстинктивная склонность к жизни в обществе.

Почему возник этот инстинкт?

Человек испытывает множество потребностей, от удовлетворения которых зависит его счастье, и неудовлетворение которых влечет за собой страдание. В одиночку, будучи обособленным, он может удовлетворить эти потребности лишь частично, в недостаточной степени. Общественный инстинкт сводит его с такими же людьми и подталкивает его к общению с ними. Таким образом, под воздействием личных интересов индивидов, сведенных вместе, возникает определенное разделение труда, которое с необходимостью влечет за собой обмен. Коротко говоря, мы наблюдаем возникновение организации, посредством которой человек удовлетворяет свои потребности полнее, чем он мог бы сделать это, живя в одиночестве.

Эта естественная организация называется обществом.

Стало быть, цель общества заключается в наиболее полном удовлетворении потребностей человека. Разделение труда и обмен – вот средства, с помощью которых это достигается.

У человека есть один особый тип потребностей, играющий огромную роль в истории человечества, а именно потребность в безопасности.

Что это за потребность?

Живи они в одиночестве или в обществе, люди прежде всего заинтересованы в сохранении собственного существования и плодов своего труда. Если бы чувство справедливости на земле было всеобщим; если бы, следовательно, каждый человек ограничивался трудом и обменом плодов своего труда, не желая отнимать путем насилия или обмана плоды труда у других; одним словом, если бы каждый испытывал инстинктивный ужас перед любым действием, которое вредит другому, то, несомненно, безопасность существовала бы на земле естественным образом, и для ее установления не требовался бы никакой искусственный институт. К сожалению, это не так. Чувство справедливости, по-видимому, присуще лишь немногим выдающимся и исключительным характерам. Среди низших рас оно присутствует лишь в зачатке. Отсюда бесчисленные, с самого начала мира, со времен Каина и Авеля, преступные посягательства на жизнь и собственность людей.

Отсюда же и создание институтов, цель которых – гарантировать каждому возможность мирно распоряжаться собственной личностью и собственными благами.

Такие институты были названы государствами.

Всюду, даже среди наименее просвещенных племен, встречается государство, столь всеобщей и насущной является потребность в предоставляемой им защите.

Всюду люди обрекают себя на крайние жертвы, но не обходятся без государства, а значит и защиты, не сознавая, что делая такой выбор, они совершают ошибку.

Предположим, что человек обнаруживает себя самого и свои средства выживания под непрестанной угрозой; не будет ли его главным и постоянным занятием защита от окружающих опасностей? Это занятие, эти усилия, этот труд неизбежно поглотят большую долю его времени, а также потребуют самых энергичных и активных способностей его разума. Следовательно, удовлетворению прочих своих потребностей он сможет посвятить лишь недостаточные и непостоянные усилия, лишь часть своего внимания.

Даже если предложить такому человеку уступить значительную долю его времени и труда кому-либо, кто возьмет на себя задачу обеспечить ему возможность мирно распоряжаться своей личностью и своим имуществом, разве не будет такая сделка выгодной для него?

При этом, очевидно, приобретать безопасность по самой низкой возможной цене будет для него не менее целесообразным.

Конкуренция в безопасности

Если и есть в политической экономии достоверная истина, она такова:

Во всех случаях, для всех товаров, которые предназначены для удовлетворения материальных или нематериальных нужд потребителя, его интересам наилучшим образом служит свобода труда и торговли, потому что эта свобода имеет своим необходимым и постоянным результатом максимальное снижение цены.

И такова:

Интересы потребителя какого бы то ни было товара должны всегда господствовать над интересами производителя.

Следуя этим принципам, мы приходим к таком строгому выводу:

Производство безопасности в интересах потребителей этого нематериального блага должно оставаться под действием закона о свободе конкуренции.

Откуда вытекает:

Ни одно государство не должно иметь права препятствовать другому государству вступать в конкуренцию с ним или заставлять потребителей безопасности обращаться за этим благом исключительно к нему.

Тем не менее, я должен признать, что до настоящего времени это логическое следствие принципа свободной конкуренции вызывало у людей содрогание.

Один экономист, сделавший не менее прочих для того, чтобы расширить применение принципа свободы, г-н Шарль Дюнойе, полагает, «что функции государства никогда не смогут попасть в сферу частной деятельности». [В своей замечательной книге De la libert du travail (О свободе труда), Vol. III, p. 253. (Издано Гильоменом.) ]

Вот пример ясного и очевидного исключения из принципа свободной конкуренции.

Это исключение тем более примечательно, что оно единственно.

Без сомнения, можно найти экономистов, которые приводят более многочисленные исключения из этого принципа; но мы категорически заявляем, что они не чистые экономисты. Истинные экономисты в целом согласны, что, с одной стороны, государство должно ограничиться гарантиями безопасности для своих граждан, и что, с другой стороны, свобода труда и торговли во всем остальном должна быть полной и абсолютной.

Но почему для безопасности должно быть сделано исключение? Каковы особые основания того, что ее производство не может отдано на волю свободной конкуренции? Почему она должна управляться иным принципом и быть организована по другой системе?

На этот счет мастера науки хранят молчание, и г-н Дюнойе, четко отметивший это исключение, не изучает почву, на которой оно основано.

Безопасность – исключение?

Следовательно, мы приходим к вопросу: действительно ли это исключение хорошо обосновано в глазах экономиста.

Для разума оскорбительно полагать, что достоверный закон природы может позволять исключения. Закон природы должен выполняться всегда и везде, или быть неверным. Я не могу поверить, например, что закон всемирного тяготения, который управляет физическим миром, может быть приостановлен в какой-либо момент или в какой-либо точке вселенной. Я считаю экономические законы сравнимыми с законами природы и верю в принцип разделения труда точно так же, как и в закон всемирного тяготения. Я уверен, что хотя этим принципам можно помешать, исключений они не допускают.

Но если это так, то производство безопасности нельзя исключать из юрисдикции свободной конкуренции; и если это произойдет, общество в целом понесет потерю.

Либо это логично и верно, либо принципы, на которых основана экономическая наука, неверны.

Альтернативы

Таким образом, тем из нас, кто верит в принципы экономической науки, a priori было показано, что указанное выше исключение не является оправданным, и что производство безопасности, подобно всему прочему, должно подчиняться закону свободной конкуренции.

Что нам остается делать, приобретя это убеждение? Нам остается изучать, как случилось, что производство защиты было подчинено не закону свободной конкуренции, а другим принципам.

Что это за принципы?

Это принципы монополии и коммунизма.

Во всем мире в индустрии безопасности нет ни одного института, который не основан на монополии или на коммунизме.

В этой связи добавим мимоходом одно простое замечание.

Политическая экономия равно неодобрительно относится к монополии и коммунизму в различных областях человеческой деятельности, где бы она их ни обнаружила. Поэтому разве не является странным и неразумным то, что она допускает их присутствие в индустрии безопасности?

Монополия и коммунизм

Рассмотрим теперь, каким образом все известные государства оказались либо подчинены закону монополии, либо организованы в соответствии с коммунистическим принципом.

Прежде всего исследуем, что понимается под словами монополия и коммунизм.

Можно наблюдать истинность утверждения, что чем более насущны и необходимы потребности человека, тем большими будут жертвы, на которые он согласится пойти ради их удовлетворения. Есть вещи, в изобилии встречающиеся в природе, производство которых не требует значительных затрат труда, но которые, удовлетворяя насущные и необходимые желания, могут из-за этого приобрести обменную стоимость, совершенно не соответствующую их естественной стоимости. Возьмем для примера соль. Предположим, что человеку или группе людей удается заполучить исключительное право на производство и продажу соли. Очевидно, что этот человек или группа могут увеличить цену этого товара до уровня существенно выше его стоимости, выше цены, которую он бы имел при режиме свободной конкуренции.

Тогда можно сказать, что этот человек или эта группа обладает монополией и что цена соли является монопольной.

Однако очевидно, что потребители не согласятся добровольно платить дополнительный неправомочный монопольный налог. Нужно будет заставлять их платить, а для этого потребуется применить силу.

Каждая монополия обязательно опирается на силу.

Что происходит, когда монополисты перестают быть столь же сильными, как эксплуатируемые ими потребители?

Монополия в конце концов исчезает либо насильственным путем, либо в результате дружественной транзакции. Что сменяет ее?

Если разозленные взбунтовавшиеся потребители захватят средства производства в соляной индустрии, то вероятнее всего они конфискуют индустрию ради собственной прибыли, и первой мыслью их будет не отдавать ее на попечение свободной конкуренции, а эксплуатировать совместно за собственный счет. Они назначат директора или совет директоров для управления соляными работами, которым будут предоставлены средства, необходимые для оплаты издержек производства соли. Затем, поскольку прошлый опыт сделает их подозрительными и недоверчивыми, поскольку они будут опасаться, что назначенный ими же самими директор ради собственной выгоды захватит производство и просто открытым или тайным путем восстановит прежнюю монополию, то они выберут делегатов, представителей, уполномоченных ассигновать средства, необходимые для производства, наблюдая за их использованием и удостоверяясь, что производимая соль распределяется поровну среди всех, кто имеет на это право. Таким образом будет организовано производство соли.

Подобная форма организации производства получила название коммунизм.

Если эта организация применяется к одному товару, говорят о частичном коммунизме.

Если она применяется ко всем товарам, говорят о полном коммунизме.

Но будь коммунизм частичным или полным, политическая экономия допускает его присутствие не больше, чем наличие монополии, продолжением которой он является.

Монополизация и коллективизация индустрии безопасности

Разве не применимо к безопасности то, что только что было сказано о соли? Разве не это история всех монархий и всех республик?

Сначала производство безопасности везде было организовано как монополия, а сегодня оно везде организовано коммунистически.

Вот почему.

Среди необходимых человеку материальных и нематериальных благ нет ни одного более необходимого, кроме, может быть, пшеницы, и поэтому ни одно благо не позволяет вводить такой большой монопольный побор.

И ни одно из них не является настолько доступным для монополизации.

В самом деле, каково положение людей, нуждающихся в защите? Слабость. Каково положение людей, берущихся обеспечить их необходимой защитой? Сила. Если бы было наоборот, если бы потребители безопасности были сильнее производителей, они бы обошлись без их защиты.

Теперь, если производители безопасности изначально сильнее потребителей, разве не будет проще первым ввести монополию для вторых?

Всюду, где возникают общества, мы видим, как самые сильные, самые воинственные народы захватывают исключительную власть над обществом. Всюду мы видим, как эти народы захватывают монополию на безопасность в некоторых более или менее обширных границах, в зависимости от своей численности и мощи.

И поскольку по самой своей природе эта монополия чрезвычайно выгодна, мы всюду наблюдаем, как народы, наделенные монополией на безопасность, заняты жестокой борьбой для того, чтобы расширить охват своего рынка, количество принужденных ими потребителей, а значит, и объем своих выгод.

Война является необходимым и неизбежным последствием установления монополии на безопасность.

Другим неизбежным последствием является то, что эта монополия порождает все прочие монополии.

Увидев положение тех, кто монополизировал безопасность, производители других товаров не могли не заметить, что в мире нет ничего выгоднее монополии. В свою очередь, они испытали искушение тем же самым образом увеличить выгоды от собственной деятельности. Но что им потребовалось для монополизации производимого ими блага в ущерб потребителям? Им потребовалась сила. Они, однако, не обладали силой, необходимой для принуждения потребителей. Что же они сделали? Они одолжили ее за вознаграждение у тех, кто ей обладал. Они попросили и получили исключительную привилегию продолжать свою деятельность в пределах некоторых установленных границ за оговоренную плату. Поскольку плата за такие привилегии приносила производителям безопасности большую сумму денег, монополии быстро охватили весь мир. Труд и торговля оказались в оковах, а положение масс оставалось в высшей степени жалким.

Тем не менее, после многих веков страданий просвещение мало-помалу распространялось по миру, и массы, которые душило бремя привилегий, начали восставать против привилегированных слоев и требовать свободы, то есть подавления монополий.

Этот процесс принимал разнообразные формы. Например, что произошло в Англии? Изначально народ, правивший страной и организованный по-военному (аристократия), имея во главе наследственного вождя (короля) и такой же наследственный административный совет (Палату лордов) по своему усмотрению установил цену монополизированной им безопасности. Между производителями безопасности и потребителями не было никаких переговоров. Это был абсолютизм. Но со временем потребители, осознав свою численность и силу, восстали против произвола и добились права обсуждать цену товара с его производителем. Для этой цели они направили делегатов в Палату общин для обсуждения уровня налогов, то есть цены безопасности. Тем самым они смогли несколько улучшить свое положение. Тем не менее, производители безопасности могли напрямую влиять на состав членов Палаты общин, поэтому дебаты не были совершенно открытыми, а цена безопасности превышала ее естественную стоимость. Однажды эксплуатируемые потребители взбунтовались против производителей и лишили их этой отрасли. Затем они занялись ей сами и назначили для этой цели директора, которому помогал Совет. Таким образом, монополию сменил коммунизм. Но схема не работала, и двадцать лет спустя первоначальная монополия была восстановлена. Только на этот раз монополисты были достаточно мудры, чтобы не восстанавливать абсолютизм; они согласились на свободу дебатов по поводу налогов, одновременно с этим непрестанно подкупая делегатов оппозиционной партии. Они предоставляли этим делегатам контроль над различными постами в управлении безопасностью, и даже позволили самым влиятельным из них попасть в недра высшего Совета. Такое поведение было самым умным. Тем не менее, потребители безопасности в конце концов узнали об этих нарушениях и потребовали реформы Парламента. Эта реформа, ставшая предметом длительных споров, наконец произошла и с этого момента потребители добились значительного облегчения своего бремени.

Во Франции монополия на безопасность, точно так же пройдя через различные превратности и изменения, только что была повержена во второй раз [Де Молинари писал год спустя после революции 1848 года – Перев.] Как это однажды произошло в Англии, монополия, существовавшая ради выгоды одной касты, а затем во имя определенного класса в обществе, в конце концов была заменена общественным производством. Потребители в целом, ведя себя как акционеры, назначили директора, ответственного за надзор над действиями директора и его администрации.

По поводу этого нового режима нам будет достаточно сделать одно простое наблюдение.

Точно так же, как монополия на безопасность логически должна была положить начало всеобщей монополии, коммунистическая безопасность должна логически положить начало всеобщему коммунизму.

В реальности у нас есть выбор из двух вариантов:

Либо коммунистическое производство превосходит свободное производство, либо нет.

Если да, то коммунистическим должно быть все производство, а не только производство безопасности.

Если нет, то прогресс требует его замены на свободное производство.

Полный коммунизм или полная свобода: вот альтернатива!

Государство и общество

Но мыслимо ли, что производство безопасности может быть организовано ни монопольным, ни коммунистическим образом? Можно ли представить его отданным на волю свободной конкуренции?

Ответ на этот вопрос со стороны политических авторов единодушен: нет.

Почему? Мы объясним, почему.

Потому что эти авторы, которых особенно заботит государство, ничего не знают об обществе. Они считают общество искусственным образованием и думают, что задача государства – постоянно изменять и переделывать его.

А для того, чтобы изменять или переделывать общество, необходимо обладать властью, превосходящей власть различных индивидов, из которых оно состоит.

Монополистические государства заявляют, что получили непосредственно от Бога эту власть, дающую им право изменять или переделывать общество по своему вкусу, и распоряжаться людьми и имуществом на свое усмотрение. Коммунистические государства апеллируют к человеческому разуму, явленному у большинства суверенных народов.

Но действительно ли монополистические и коммунистические государства обладают этой высшей, неодолимой властью? Имеют ли они на самом деле высшую власть по сравнению с той, которую могло бы иметь свободное государство? Вот что нам необходимо исследовать.

Божественное право королей и большинства

Если бы было правдой, что общество не организовано естественно, если бы было правдой, что законы, управляющие его движением, требуют постоянного изменения и переделки, то законодатели обязательно должны были бы иметь непреложную, освященную власть. Будучи продолжателями Провидения на земле, они должны были бы считаться почти равными Богу. Если бы все это не было правдой, разве не стало бы выполнение их задачи невозможным? Действительно, невозможно вмешиваться в дела людей, пытаться направлять и регулировать их, не затрагивая каждый раз самые разнообразные интересы. Если отсутствует вера в то, что власть обладает мандатом свыше, те, чьи интересы нарушены, будут сопротивляться.

Откуда же вымысел о божественном праве?

Этот вымысел, несомненно, представить легче всего. Если удается убедить многих в том, что сам Господь избрал некоторых людей или некоторые народы, чтобы дать обществу законы и управлять им, никто не станет и мечтать о восстании против тех, кто назначен Провидением, и на все, что делает государство, будет дано согласие. Государство, основанное на божественном праве, нерушимо.

Но при одном условии: в это божественное право должны верить.

Если кто-либо вдруг задумается о том, что вожди не получают свои идеи напрямую от самого Провидения, что они подчиняются чисто человеческим импульсам, то их авторитет исчезнет. Их суверенным решениям будут сопротивляться безо всякого почтения, точно так же как мы сопротивляемся всему, созданному человеком, если полезность этого не была ясно показана.

Поэтому заманчиво было бы посмотреть на усилия, предпринимаемые теоретиками божественного права для того, чтобы установить сверхчеловеческую природу народов, имеющих власть над людьми.

Послушаем, например, г-на Жозефа де Местра:

Человек не создает суверенов. В самом крайнем случае он может служить инструментом для того, чтобы лишить власти одного суверена и передать его Государство другому суверену, который уже сам является князем. Более того, никогда не бывало семейства суверена, чья родословная восходила бы к плебеям. Если бы этот феномен возник, то он означал бы наступление новой эпохи на земле.

...Написано: Я создаю суверенов. Это не просто религиозный лозунг, метафора проповедника; это не что иное, чем буквальная правда, это закон политического мира. Господь создает царей, слово в слово. Он подготавливает народы-правители, взращивает их, окружив туманом, скрывающим их происхождение. Наконец, они появляются, увенчанные славой и честью; они занимают свои места. [Du principe gnrateur des constitutions politiques. (О порождающем принципе политических конституций.) Предисловие.]

По этой системе, которая воплощает волю Провидения в некоторых людях и наделяет этих избранных, миропомазанных людей квази-божественной властью, подданные, очевидно, не имеют никаких прав. Они должны без сомнений повиноваться указам суверенной власти, как если бы они были указами самого Провидения.

Согласно Плутарху, тело есть инструмент души, а душа есть инструмент Бога. Если следовать школе божественного права, Господь выбирает некоторые души и использует их как инструменты для управления миром.

Если бы люди верили в эту теорию, то ничто не могло бы пошатнуть государство, основанное на божественном праве.

К сожалению, они совершенно утратили эту веру.

Почему?

Потому что в один прекрасный день им в голову пришла мысль усомниться и порассуждать, и в этом сомнении и в этих рассуждениях они обнаружили, что их правители управляли ими не лучше, чем они, простые смертные, могли бы справиться сами, не имея связи с Провидением.

Свобода расспросов сократила ценность выдуманной идеи божественного права до того состояния, в котором подданные монархов или аристократий, основанных на божественном праве, подчиняются им только в той степени, в какой, по их мнению, это в их личных интересах.

Продвинулся ли коммунистический вымысел сколько-нибудь дальше?

Согласно коммунистической теории, первосвященником которой является Руссо, власть не спускается сверху, а поднимается снизу. Государство больше не ищет своей власти у Провидения, оно ищет ее у объединенного человечества, у единой, неделимой и суверенной нации.

Вот что предполагают коммунисты, сторонники народного суверенитета. Они предполагают, что человеческий разум в силах открыть наилучшие законы и организацию, идеально подходящую обществу; и что на практике эти законы выявляются по завершении свободной дискуссии между противоположными мнениями. Если единодушия нет, а после дискуссии сохраняются разногласия, то большинство остается в своем праве, поскольку оно составляет большее количество разумных индивидов. (Конечно, предполагается, что эти индивиды равны, иначе все построение рушится.) Следовательно, они настаивают на том, что решения большинства должны стать законом, и что меньшинство обязано им подчиняться, даже если это противоречит его самым глубочайшим убеждениям и вредит самым драгоценным интересам.

Это теория; но действительно ли на практике власть решения большинства имеет столь непреодолимый, абсолютный характер, как это предполагается? Всегда ли оно соблюдается меньшинством в каждый момент? Возможно ли это?

Возьмем пример.

Предположим, что социализм успешно распространяется среди рабочих классов в сельской местности, как это уже произошло среди рабочих классов в городах; что затем он завоевывает большинство в стране и что, выигрывая от этой ситуации, он направляет социалистическое большинство в Законодательное собрание и выбирает президента-социалиста. Предположим, что это большинство и этот президент, наделенные суверенной властью, издают указ о введении налога на богатых в размере трех миллиардов, чтобы организовать работу для бедных, как требовал г-н Прудон. Может ли быть такое, что меньшинство мирно уступит этому чудовищно несправедливому и нелепому, но в то же время конституционному ограблению?

Нет, без сомнений, оно, не колеблясь, откажется признавать власть большинства и будет защищать свою собственность.

При таком режиме, как и при описанном ранее, люди подчиняются блюстителям власти только до тех пор, пока считают, что подчинение согласуется с их личными интересами.

Это подводит нас к утверждению о том, что моральные основания власти при монополии или при коммунизме не являются столь же прочными и обширными, какими они могли бы быть при режиме свободы.

Режим террора

Тем не менее, предположим, что правы сторонники искусственной организации, либо монополисты, либо коммунисты; что общество не организовано естественным образом, и что задача создания и переделки законов, регулирующих общество, непрестанно возлагается на людей, и посмотрим, в каком прискорбном положении окажется мир. В реальности моральный авторитет правителей опирается на рациональные интересы управляемых. Последние имеют естественную склонность сопротивляться всему, что вредит их интересам, и непризнанной власти будет постоянно требоваться физическая сила.

Более того, монополисты и коммунисты полностью понимают эту потребность.

Г-н де Местр говорит, что если кто-либо попытается умалить власть избранных Богом, то пусть он будет передан светской власти, и пусть палач делает свое дело.

Если кто-либо не признает власть тех, кто избран людьми, говорят теоретики школы Руссо, если он противится любому решению большинства, то пусть его накажут как врага суверенного народа, и пусть гильотина творит справедливость.

Эти две школы, которые принимают искусственную организацию как отправную точку, неизбежно приводят к одному и тому же: к ТЕРРОРУ.

Свободный рынок безопасности

Позвольте теперь сформулировать простую гипотетическую ситуацию.

Представим новорожденное общество. Люди, составляющие его, заняты созданием и обменом плодов своего труда. Естественный инстинкт подсказывает этим людям, что их личность, земля, которую они занимают и обрабатывают, плоды их труда являются их собственностью, и что никто кроме них самих не имеет права распоряжаться этой собственностью или прикасаться к ней. Этот инстинкт не гипотетический, он существует. Но поскольку человек – создание несовершенное, осознание права каждого на свою личность и свои товары не будет в равной мере присутствовать в душе у каждого, и некоторые индивиды будут предпринимать преступные посягательства на личность или собственность других путем насилия или обмана.

Из-за этого возникает потребность в индустрии, которая предотвращает или подавляет эти насильственные или мошеннические посягательства.

Предположим, что человек или объединение людей приходит и заявляет:

— За вознаграждение я займусь предотвращением или подавлением преступных посягательств против личности и собственности.

— Пусть те, кому нужна защита от любых нападок, обращаются ко мне.

Что сделают потребители, прежде чем заключать сделку с этим производителем безопасности?

• Прежде всего, они проверят, действительно ли он достаточно силен, чтобы их защитить.
• Во-вторых, не таков ли его характер, что им придется беспокоиться о том, что он станет подстрекать к тем самым посягательствам, от которых вызвался защищать.
• В-третьих, не может ли какой-либо другой производитель безопасности при таких же гарантиях предложить им эту услугу на лучших условиях.

Эти условия разнообразны.

Для того чтобы иметь возможность гарантировать потребителям полную защиту их личности и собственности и в случае нанесения вреда предоставлять им компенсацию, пропорциональную понесенным потерям, необходимо:

1. Чтобы производитель установил штрафы для тех, кто посягает на личность или нарушает право собственности, и чтобы потребители согласились подчиниться взиманию этих штрафов в случае, если они сами совершат преступление;
2. Чтобы он навязал потребителям некоторые неудобства, с целью способствовать выявлению авторов преступлений;
3. Чтобы для покрытия издержек производства и получения соответствующей прибыли за свои усилия он регулярно взимал некоторую сумму, изменяющуюся в зависимости от положения потребителей, их рода занятий, размера, ценности и природы их собственности.

Если эти условия, необходимые для данного занятия, приемлемы для потребителей, то сделка будет заключена. В противном случае потребители либо обойдутся без защиты, либо обратятся к другому производителю.

Если рассмотреть природу индустрии безопасности, то очевидно, что производители обязательно ограничат свою клиентуру определенными территориальными границами. Они не смогут покрыть свои издержки, если попытаются предоставлять полицейские услуги в населенных пунктах, состоящих лишь из нескольких клиентов. Клиентура будет естественным образом сосредоточена вокруг центра их деятельности. Тем не менее, они не смогут злоупотреблять своим положением, навязывая потребителям что-либо. В случае необоснованного повышения цены безопасности потребители всегда смогут отдать право защищать их новому предпринимателю или соседнему предпринимателю.

Сохраняющаяся у потребителя возможность приобретать безопасность где ему угодно порождает постоянное соперничество между производителями, в котором каждый из них стремится сохранить или расширить свою клиентуру, привлекая ее дешевизной или тем, что правосудие будет отправляться быстрее, полнее и лучше.

Напротив, если потребитель не может приобретать безопасность где ему угодно, тотчас же открывается огромное поле деятельности, связанной с произволом и плохим управлением. Правосудие становится медленным и дорогим, полиция – недобросовестной, пропадает уважение к индивидуальной свободе, цена безопасности произвольно повышается и распределяется несправедливо, в зависимости от силы и влияния того или иного класса потребителей. Защитники вступают в жестокие схватки, чтобы вырвать потребителей друг у друга. Одним словом, проявляются все злоупотребления, присущие монополии или коммунизму.

Под властью свободной конкуренции война между производителями безопасности совершенно теряет смысл. Зачем им воевать? Чтобы завоевать потребителей? Но потребители не позволят, чтобы их завоевывали. Они будут внимательно следить за тем, чтобы их не защищали люди, беззастенчиво нападающие на личность и собственность своих соперников. Если бы некий дерзкий завоеватель попытался стать диктатором, они бы немедленно призвали себе на помощь всех свободных потребителей, которым угрожает такая агрессия, и обошлись бы с ним по заслугам. Точно так же, как война – естественное следствие монополии, мир – естественное следствие свободы.

В режиме свободы естественная организация индустрии безопасности не будет отличаться от таковой для любой другой индустрии. На небольших территориях достаточно будет одного предпринимателя. Такой предприниматель может оставить свое дело сыну или продать его другому предпринимателю. На большей территории одна компания сама по себе сможет привлечь достаточное количество ресурсов, необходимых для занятия этим важным и трудным делом. При хорошем руководстве компания легко может продолжать свою деятельность в течение долгого времени, и безопасность будет сохраняться вместе с ней. В индустрии безопасности, так же как и в большинстве других сфер производства, второй тип организации, вероятно, в конце концов заменит первый.

С одной стороны, это будет монархия, а с другой стороны это будет республика; но это будет монархия без монополии и республика без коммунизма.

С любой стороны, эта власть будет принята с почетом во имя полезности, а не будет навязана путем террора.

Несомненно, будут споры о том, реализуема ли такая гипотетическая ситуация. Однако, рискуя быть сочтенными утопистами, мы утверждаем, что это неоспоримо, что при тщательном изучении фактов проблема государства будет все больше решаться в пользу свободы, точно так же, как это происходит с другими экономическими проблемами. Мы убеждены, что, насколько мы можем судить, однажды будут созданы общества для агитации за свободу государства, как они уже создавались во имя свободы торговли.

И мы без колебаний добавим, что после осуществления этой реформы и исчезновения всех искусственных препятствий к свободному действию естественных законов, управляющих экономическим миром, положение различных членов общества станет наилучшим из возможных.