Глеб Лихачёв, одетый в свежевыглаженную белую рубашку и чёрные брюки из хлопчатобумажного твила, выглянул в отворённое окно. Листва тополей шуршала от ветра, как обёрточная бумага. Мальчики на игровой площадке играли в футбол в лучах заходящего солнца. Когда один из них забил мяч в ворота и, вопя как сирена, ринулся к приятелям, за спиной у юноши раздался встревоженный голос Иры. – Глеб? Дорогой, что с тобой? Он сунул руки в карманы, и, продолжая наблюдать за игрой мальчишек, промолчал. – Всё в порядке? Как тебе спектакль? По-моему, всё портила та швабра, ну, которая Лизавету Ивановну играла. Она жутко переигрывала. Нет, серьёзно, с тобой всё в порядке? Ира присела на диван, подложив под себя одну ногу. Голая пятка розовела из-под...
I Теперь, когда я стою (парю?) над своим бездыханным телом, посреди руин кирпичного завода, возле стылой печи для обжига, припорошенной щебнем и грязновато-красной крошкой, кое-что представляется мне в новом свете. Так, вынужден признать правоту жены, потому что усы мои, которые Лизонька не выносила и называла пошлыми и д’артаньяновскими, больше не кажутся мне грозными, острыми, как стрелы — со стороны они похожи, пожалуй, на свалявшуюся мочалку, и нисколько не придают мне мужественный вид. А левое, оттопыренное ухо (чего я всегда стыдился — настолько, что всерьёз подумывал об отопластической операции) выглядит не так уж уродливо и по-ослиному; пожалуй, даже наоборот, не помешало бы откорректировать ту ушную раковину, что справа...
Когда я проснулся, за окном уже зеленело, голубело воскресное утро. По всей квартире витал восхитительный запах яичницы. Из кухни доносились приглушённые голоса, звенела посуда. Немного понежившись в солнечном свете, я встал с кровати и, как был в трусах, прошлёпал на кухню.
Этот наголо стриженный парень в халате качает головой. Он говорит, что вчера сильно надрался и у него башка трещит от боли. Двадцать минут — это слишком много, говорит он. И захлопывает передо мной дверь.
Они познакомились в баре, где-то час назад, и едва знали друг друга. Фредерик, швейцарец, допивал третий бокал пива и решил, что ему хватит. Мэтт, уроженец Штатов, хлебал из горлышка и давно потерял счёт выпитому. Как только он опустошал очередную бутылку, подходила официантка, без лишних слов забирала её, а взамен ставила новую, только что из холодильника.