дораханмы стекло
Небо серое, пасмурное, с тревожными оранжевыми проблесками закатного солнца сквозь тёмную пелену туч. Наверное, это было бы красиво, если бы не дикое, болезненное сочетание цветов, которое обычно вообще нигде не увидишь. Ветер раскидывает по земле сухие листья и комья пыли - холодный, уже по-настоящему осенний.
-Ну здравствуй, Кисаки, -тонкие пальцы нащупывают в кармане зажигалку, щёлкают кнопкой, поджигая сначала сигарету, потом - палочку благовоний.
Лишь спустя неделю после похорон Ханма нашёл в себе силы прийти на могилу друга - до этого болтался бесцельно по городу, заходил в случайные места, просто валялся на кровати, глядя в потолок и надеясь, что это какая-то ошибка, что вот-вот раздастся звонок и знакомый голос потребует куда-то срочно приехать. Но никто не звонит, и постепенно он свыкается с мыслью, что и не позвонит уже никогда.
-Расскажу тебе, как и обещал, -он садится прямо на землю и затягивается, -почему я так к тебе прилип.
Он шумно выдыхает дым и делает паузу, не зная, с чего начать.
-Когда ты предложил стать твоей пешкой, я удивился, конечно, но согласился, потому что одному, ну, скучно как-то, -Ханма затягивается снова и продолжает, -до этого всё время один болтался, иногда вообще не знал, чем заняться, да никто и не звал, -он горько усмехается. -Я думал, мы компанию соберём и станем самыми крутыми, и будем каждый день придумывать себе весёлые приключения, а оно вон как получилось. Ты один меня таскал везде с собой, остальные боялись, да и никому это было не нужно, Бадзи вон ушёл вместе со своим тигром поехавшим, а теперь и ты...ушёл.
Он запинается и сглатывает подступившие к горлу слёзы.
-Скажи, Кисаки...ты хотя бы...был счастлив? Хоть раз? Или всё это было зря?
Ханма замолкает, будто ждёт ответа, но слышит только унылое завывание ветра и противный скрип ограды где-то вдалеке.
-Не ответишь, да? -он снова затягивается и хрипло смеётся. -Потому что некому отвечать, да? Я всё это время надеялся, что ты позвонишь, как раньше, позовёшь куда-то, придумаешь очередное представление, и я как обычно сорвусь и приеду...а теперь совсем не знаю, что делать, наверное, я просто...я...подслушивать нехорошо, -запнувшись, произносит он, внезапно заметив рядом высокую тёмную фигуру.
Дракен смотрит на него сверху вниз, абсолютно не зная, что сказать. Точнее, сказать хочется много - что Такемичи прыгает во времени, что он старался, чтобы наступило лучшее будущее для всех, что Кисаки из-за своего дурацкого желания чуть не угробил половину его друзей, и его смерть - меньшее из зол. Но все слова застревают в горле, когда он видит взгляд Сюдзи - потерянный, обречённый и полный невыносимой тоски.
Ханме не нужны объяснения. Ханма отлично понимает, что Кисаки - никакой не друг, что таким, как он, вообще не нужны друзья, что он всегда использовал его как ценную боевую единицу, но никогда при этом не считал равным себе. И в том далёком будущем, которое уже никогда не наступит благодаря стараниям Такемичи, Кисаки оставил его рядом с собой и дал хорошую должность из чистого расчёта.
Но ещё лучше он понимает, что теперь стал не нужен никому вообще.
Дракен подходит к нему, садится рядом и мягко тянет на себя - возможно, зря, думает он, потому что более-менее спокойный до этого Сюдзи вдруг прижимается к нему и начинает плакать навзрыд, не в состоянии больше удерживать рвущиеся наружу слёзы.
Может, если бы они с Майки нашли его раньше, то всё сложилось бы иначе - Дракен своими глазами видел, каким он может быть верным, на какие грязные приёмы готов ради того, кто даст ему возможность стать частью чего-то важного - но не нашли, не успели, упустили, и сейчас счастливый Майки наверняка ужинает с братом и сестрой, такой же счастливый Бадзи - делит порцию лапши пополам с Чифую, а прямо перед ним в урне лежит сожжённое тело подростка и разломанная на куски, размазанная по холодной могильной плите душа второго.
Ханма уже не плачет - практически воет, вцепившись ему в плечи с такой силой, будто тот - его последняя надежда, хватается, будто утопающий за спасительную доску, и Дракен, который обнимает его и гладит по волосам, думает, что это - меньшее, что он теперь может сделать. Дать выплакаться, прижимая к себе и мелко вздрагивая от каждого холодного порыва ветра, потому что тонкая ткань хаори пропиталась слезами и уже немного промокла от начавшегося дождя, успокоить, увезти отсюда, в конце концов - где он живёт, Дракен не знал, а Ханма не то чтобы был в состоянии говорить, так что забрать его к себе казалось единственным выходом. К тому же останется один - ещё неизвестно, что с собой сделает, потому что ту фразу договорить он так и не успел.
Когда Ханма наконец перестаёт рыдать и пытается оттолкнуть его, всхлипывая периодически, часто моргая и хрипло кашляя, Дракен удерживает его за руку и чуть не плачет сам, увидев его выражение лица в этот момент. Он ищет глазами байк - на улице уже темно, и блестящий бок мотоцикла едва выглядывает из вечернего сумрака. С опаской смотрит на Ханму:
Тот слабо кивает, садясь ему за спину и обвивая спину Рюгудзи руками. За спиной едва слышно шипит потухшая палочка благовоний.
До дома они добираются быстро - пробки в это время уже рассосались. Девушки в коридоре кидают на них странные взгляды - Дракен практически никогда не приводил домой друзей - но ничего не говорят. Ханму приходится буквально раздеть и затолкать под душ - он устало садится на холодный кафельный пол и встать самостоятельно то ли не может, то ли не хочет, глядя стеклянными глазами на стену перед собой. Дракен думает, что лучше простудится сам, стоя на сквозняке в промокшей насквозь одежде, и поливает его тёплой водой из душа - трогать не решается, только следит, чтобы тот не наглотался воды.
Спустя пару минут Ханма оживает немного - поднимает на него все ещё пустой взгляд, дрожащими руками забирает полотенце, вытирается, роняя его пару раз на пол, с трудом влезает в сухую футболку. На этом силы Сюдзи заканчиваются, и он послушно позволяет дотолкать себя до кровати.
Дракен накрывает его одеялом и вздрагивает, слыша тихое хриплое «спасибо». И понимает, что хоть и не был рядом тогда, когда ещё можно было всё исправить, то теперь точно никуда не отпустит.