"Руки" Шервуд Андерсон

Канал о литературе и манге: t.me/GlokayaKuzdra

Сборник рассказов Шервуда Андерсона "Уайнсбург, Огайо" недаром предваряет вступление под названием "Книга о нелепых людях". В оригинале "The book of grotesque".Ключевые темы рассказов: непонимание, обособленность, одиночество, неустроенность, неудовлетворенность. Причиной всему этому, как считает автор, являются нелепости (grotesque), которые герои рассказов сами же выдумали и вбили себе в голову. Помноженные на религиозный фанатизм (рассказ "Набожность") и отсутствие взаимопонимания ("Мыслитель", "Чудак"), эти нелепости приводят к тому, что люди годами ходят по кругу, а демоны у них внутри только растут.

Главный герой рассказа "Руки" – Крыло Бидлбаум, он же Адольф Майерс. Адольф Майерс был учителем от Бога, и упоминание божественного неслучайно: автор неоднократно делает намеки, позволяющие судить о духовной и моральной чистоте персонажа. Постоянное сравнение рук главного героя с крыльями дает читателям возможность говорить об ангелоподобной сущности бывшего учителя. В самом же конце рассказа в очередной раз отмечается сходство Адольфа Майерса со святыми:

В ярком пятне света под столом человек на коленях был похож на священника, справляющего какую-то церковную службу. Нервные выразительные пальцы летали из света в тень и обратно совсем как пальцы монаха, когда они перепускают, десяток за десятком, бусины четок.

Да и сам сюжет напоминает библейское сказание об Иисусе, пророке-учителе, посланном на Землю нести слово Божье, но преданном своим же учеником.

Однако остается открытым вопрос: где же здесь гротеск? Неслучайно же Адольф Майерс открывает галерею странных персонажей? Нелепость вырастает на противоречии из утопичных грез учителя и объективной реальности:

С этой мечты он рисовал Джорджу Уиларду картину. На картине люди снова жили в простоте какого-то золотого века. По зеленой равнине двигались стройные юноши - одни пешком, другие на конях. Юноши толпами стекались к ногам старца, который сидел в садике под деревом и беседовал с ними.

Учитель забыл сделать поправку на людскую греховность, порочность и банальную тупость. Не было никаких прекрасных, златокудрых юношей, стекающихся послушать откровения старца, а были "один придурковатый ученик" и "насекомые".

С отчаянными криками дети бросались туда и сюда, как растревоженные насекомые.

Нелепость, которая и послужила причиной несчастья и изгнания выпавших на долю бедного Адольфа Майерса. Но и Уайнсбург не принес утешения. Так и не поняв причину своих бед, замкнувшись в себе, Крыло Бидлбаум остался просто чудаком, а руки-крылья нашли себе, к сожалению, более приземленное применение:

В Уайнсбурге руки привлекли внимание только своим проворством. Ими Крыло Бидлбаум собирал до тринадцати ведер клубники за день. Они стали его отличительной особенностью, ими он прославился. Из-за них же еще нелепее выглядела эта и без того нелепая и неясная личность. Уайнсбург гордился руками Бидлбаума так же, как гордился новым каменным домом банкира Уайта или Тони Типом, гнедым рысаком Уэсли Мойра, победившим в забеге на 2,15 мили или на осенних состязаниях в Кливленде.

Перевод В. Голышева

По ветхой веранде деревянного домика, стоявшего над оврагом города
Уайнсбурга в Огайо, нервно прохаживался кругленький старичок. За широким
полем, которое было засеяно клевером, а уродило только желтую сорную
горчицу, он видел дорогу, по ней на телеге возвращались с полей сборщики
ягод. Сборщики - парни и девушки - буйно веселились и кричали. Парень в
синей рубашке спрыгнул с телеги и пытался стащить девушку, а она
пронзительно визжала и упиралась. Ноги парня взбили облако дорожной пыли, и оно наплыло на лик заходящего солнца. Над широким полем разнесся тонкий
девичий голос. «Эй ты, Крыло Бидлбаум, волосы причеши, они тебе застят», -
долетело до старика, который был лыс и нервно поводил ручками у голого
белого темени, словно приглаживая растрепавшиеся кудри.

Крыло Бидлбаум, вечно испуганный и осаждаемый призрачной оравой
сомнений, считал себя совершенно посторонним в жизни городка, где он обитал
двадцать лет. Из всех жителей Уайнсбурга лишь один с ним сблизился. Джордж
Уилард, сын Тома Уиларда, хозяина гостиницы «Новый дом Уиларда», стал ему
чем-то вроде друга. Джордж был единственным репортером «Уайнсбургского
орла» и, случалось, вечерами приходил по большаку к Бидлбауму. Вот и
сейчас, расхаживая по веранде и нервно шевеля руками, старик надеялся, что
Джордж Уилард придет и побудет с ним вечер. Когда телега со сборщиками ягод скрылась, он перешел поле густой горчицы, перелез через жердяную изгородь и стал с нетерпением смотреть на дорогу в город. Он постоял немного, потирая руки и оглядывая дорогу, но вскоре, поддавшись страху, убежал домой, опять ходить по веранде.

При Джордже Уиларде Крыло Бидлбаум, который вот уже двадцать лет был
загадкой для города, отчасти превозмогал свою робость, и потаенная личность
его, барахтавшаяся в море сомнений, выныривала, чтобы взглянуть на мир. В
сопровождении молодого репортера он осмеливался при свете дня выйти на
Главную улицу или же шагал взад-вперед по хлипкой веранде, возбужденно
разговаривая. Голос его, обычно тихий и дрожащий, становился сильным и
пронзительным. Согнутая спина распрямлялась. Вильнув телом, наподобие
рыбки, отпущенной рыболовом в ручей, Бидлбаум, безмолвный, начинал
говорить, силясь выразить в словах идеи, накопленные за многие годы
молчания.

Крыло Бидлбаум много говорил руками. Тонкие выразительные пальцы,
всегда подвижные, всегда норовившие спрятаться в карманах или за спиной,
становились шатунами в механизме его речи.

Рассказ о Крыле Бидлбауме - это рассказ о руках. Он и прозвищем был
обязан неугомонному их движению, похожему на трепет крыльев попавшей в
неволю птицы. Какой-то безвестный поэт из горожан подметил это. Руки пугали
его самого. Ему хотелось спрятать их, и он с изумлением глядел на спокойные
немые руки людей, которые работали рядом с ним в поле или правили сонными
упряжками на проселках.

Разговаривая с Джорджем Уилардом, Бидлбаум сжимал кулаки и стучал по
столу или стенам дома. Это его успокаивало. Если желание говорить
накатывало на него, когда они гуляли вдвоем по полю, он присматривал пень
или верхнюю доску изгороди и, колотя по ним, возвращал себе свободу речи.

История рук Крыла Бидлбаума сама по себе заслуживает книги. Написать
ее с сочувствием, и она откроет много удивительных прекрасных качеств в
неприметных людях. Это - задача для поэта. В Уайнсбурге руки привлекли
внимание только своим проворством. Ими Крыло Бидлбаум собирал до тринадцати ведер клубники за день. Они стали его отличительной особенностью, ими он прославился. Из-за них же еще нелепее выглядела эта и без того нелепая и неясная личность. Уайнсбург гордился руками Бидлбаума так же, как гордился
новым каменным домом банкира Уайта или Тони Типом, гнедым рысаком Уэсли
Мойра, победившим в забеге на 2,15 мили или на осенних состязаниях в
Кливленде.

А Джорджу Уиларду не раз хотелось порасспросить о руках. Порой его
охватывало почти нестерпимое любопытство. Он чувствовал, что неспроста они
так странно подвижны и норовят спрятаться, и лишь уважение к Крылу
Бидлбауму не позволяло ему выпалить вопросы, часто просившиеся на язык.

Один раз он чуть не спросил. Летним днем они гуляли вдвоем по полям и
присели на травянистом косогоре. Всю прогулку Крыло Бидлбаум разговаривал,
словно на него нашло вдохновение. По дороге он остановился у изгороди и,
стуча в верхнюю доску, словно гигантский дятел, стал кричать на Джорджа
Уиларда, упрекая его в том, что он слишком поддается чужим влияниям. «Вы
себя губите, - кричал он. - Вы склонны к одиночеству и мечтам, а мечтать
боитесь. Вы хотите быть, как все остальные в городе. Слышите их разговоры и
стараетесь им подражать».

На травянистом косогоре Крыло Бидлбаум снова пытался вдолбить эту
мысль. Голос его стал мягким, задумчивым, и со сладким вздохом он пустился
в длинные, бессвязные рассуждения, как человек, отдавшийся мечте.

С этой мечты он рисовал Джорджу Уиларду картину. На картине люди снова
жили в простоте какого-то золотого века. По зеленой равнине двигались
стройные юноши - одни пешком, другие на конях. Юноши толпами стекались к
ногам старца, который сидел в садике под деревом и беседовал с ними.

Бидлбаума обуревало вдохновение. Вот когда он забыл о руках. Медленно
прокрались они вперед и легли на плечи Джорджа Уиларда. По-новому, смело
зазвучал его голос. «Вы должны забыть все, чему научились, - увещевал
старик. - Вы должны научиться мечтать. С этого дня отвратите слух от
людского гвалта».

Умолкнув, Крыло Бидлбаум долго и внушительно смотрел на Джорджа
Уиларда. Глаза его горели. Он опять было поднял руки, приласкать юношу, и
вдруг на его лице отразился ужас.

Бидлбаум судорожно вскочил на ноги и запихнул руки глубоко в карманы.
На глазах у него показались слезы. «Мне надо идти домой. Не могу больше
разговаривать с вами», - нервно сказал он.

Старик, не оглядываясь, заспешил вниз по косогору и через луг, а
озадаченный и напуганный Джордж Уилард все сидел на траве. Поежившись от
страха, он встал и пошел по дороге к городу. «Не буду спрашивать его о
руках, - растроганно думал он, вспоминая, какой ужас был в глазах старика.
- Неладно там что-то, но я не хочу знать. Неспроста он боится меня и всех
на свете - и это связано с руками».

Джордж Уилард не ошибся. Заглянем в прошлое этих рук. Быть может, наши
пересуды побудят поэта рассказать сокровенную и чудную историю учителя, чьи
руки были всего лишь трепетными вымпелами обетования.

В молодости Крыло Бидлбаум был учителем в одном городке в
Пенсильвании. Тогда он звался не Крыло Бидлбаум, а менее звучно - Адольф
Майерс. Ученики очень любили этого Адольфа Майерса.

Адольф Майерс был создан для учительства самой природой. Он был из тех
редких, вызывающих недоумение людей, которые пользуются властью так мягко, что в них видят только милую слабость. В чувстве таких людей к их
воспитанникам есть что-то от любви чистой женщины к мужчине.

Но и это сказано приблизительно. Тут нужен поэт. Со своими учениками
Адольф Майерс гулял по вечерам или сидел до сумерек на школьном крыльце и
беседовал, будто мечтая. Руки его не знали покоя: то погладят мальчика по
плечу, то потреплют по взъерошенной голове. Голос его при этом становился
мягким и напевным. В нем тоже была ласка. И голос, и руки, которые гладили
ребят по плечам и касались волос, тоже участвовали в стараниях учителя
вселить мечту в молодые умы. Лаской, которую несли его пальцы, он
изъяснялся. Он был из тех людей, у кого жизнетворная сила рассеяна, а не
сосредоточена в одном месте. Под ласковыми руками мальчишеские умы
освобождались от сомнений и неверия, и дети тоже начинали мечтать.

А затем - трагедия. Один придурковатый ученик влюбился в молодого
учителя. Ночами в постели он воображал немыслимое, а утром рассказывал о
своих снах, как о событиях действительности. Жуткие, неслыханные обвинения
слетали с его отвислых губ. Пенсильванский городок содрогнулся. Смутно
тлевшие в людских умах сомнения насчет Адольфа Майерса вспыхнули
убежденностью.

Трагедия разыгралась быстро. Дрожащих ребят выдергивали из постелей и
допрашивали. «Он обнял меня», - говорил один. «Он всегда ерошил мне
волосы», - говорил другой.

Однажды днем к дверям школы пришел местный житель, хозяин салуна Генри
Бредфорд. Он вызвал Адольфа Майерса на школьный двор и стал избивать
кулаками. Чем дольше молотил он тяжелыми кулаками по испуганному лицу
учителя, тем ужаснее распалялся гневом. С отчаянными криками дети бросались
туда и сюда, как растревоженные насекомые. «Я покажу тебе, как хватать
моего сына руками, скотина», - ревел кабатчик и, устав бить учителя,
принялся гонять его по двору пинками.

А ночью Адольфа Майерса выдворили из пенсильванского городка. Человек
десять мужчин с фонарями явились к дверям дома, где он жил один, велели ему
одеться и выйти. Шел дождь, и у одного была в руках веревка. Они собирались
повесить учителя, но что-то в облике этого человека, такого маленького,
бледного, жалкого, тронуло их сердца, и они дали ему убежать. Когда он
побежал в темноту, они пожалели о своем слабодушии и погнались за ним, с
бранью, бросая в него палки и большие комья грязи, а он, крича, все быстрей
и быстрей убегал в темноту.

Двадцать лет прожил одиночкой в Уайнсбурге Адольф Майерс. Ему было
всего сорок, а выглядел он на шестьдесят пять. Фамилия Бидлбаум попалась
ему на ящике, на товарной станции городка в восточной части Огайо, который
он миновал по пути. В Уайнсбурге у него была тетка, старуха с черными
зубами, разводившая кур, и с ней он прожил до ее смерти. После истории в
Пенсильвании он год хворал, а когда выздоровел, стал поденно работать на
полях, стесняясь людей и пряча руки. Он хоть и не понимал того, что с ним
произошло, но догадывался, что во всем виноваты руки. Отцы учеников
поминали их беспрерывно. «Будешь у меня руки распускать!» - ревел на
школьном дворе кабатчик, приплясывая от ярости.

Крыло Бидлбаум расхаживал по веранде своего домика над оврагом, пока
не скрылось солнце и не пропала в сером сумраке за полем дорога. Он вошел в
дом, нарезал хлеба и намазал ломти медом. Когда смолкло громыхание
вечернего поезда, увозившего пассажирской скоростью сегодняшний сбор ягод,
и вернулась тишина летнего вечера, он снова принялся ходить по веранде. В
темноте он не видел своих рук, и они успокоились. Хотя он по-прежнему
жаждал увидеться с юношей - посредником, через которого он объяснялся в
любви к людям, - эта жажда опять растворилась в его одиночестве и его
ожидании. Крыло Бидлбаум зажег лампу, вымыл посуду после своего скудного
ужина, поставил перед сетчатой уличной дверью койку и начал было
раздеваться. На чисто вымытом полу, возле стола, валялись крошки белого
хлеба; он переставил лампу на низенькую скамейку и принялся подбирать
крошки, отправляя их по очереди в рот с непостижимой быстротой. В ярком
пятне света под столом человек на коленях был похож на священника,
справляющего какую-то церковную службу. Нервные выразительные пальцы летали из света в тень и обратно совсем как пальцы монаха, когда они перепускают, десяток за десятком, бусины четок.