Гриша, твою мать, ты серьёзно?!

— Гриша, твою мать, ты серьёзно?!
— Угу.
— Вы, блять, встречались три года, а ты взял и убил её?! Нахрена?
Гриша посмотрел на меня пустым взглядом и буркнул:
— Я устал от неё.

***

С момента нашего знакомства — а это, ни много, ни мало, шесть лет — Гриша удивлял меня, совмещая в себе черты как экстраверта, так и интроверта. Человек, способный неделю без перерыва кутить с компанией, откуда он в лучшем случае знал двух-трёх человек, после таких загулов неизменно уходил в себя.

В такие периоды, длившиеся от пары дней до полумесяца, трогать его было себе дороже: Гриша затягивал в воронку своей депрессии любого, кто пытался помочь, ненароком во время диалога ударяя по самым больным местам собеседника, напоминая ему обо всех его проблемах и заставляя упасть в то же уныние, в каком находился сам.

Но как только оно оканчивалось, Григорий вновь превращался в гиперактивное привидение с моторчиком, наводил активность, суматоху и суету везде, где мог — а потом пропадал на несколько дней, из которых возвращался с пачкой веселых фото, уймой историй и, иногда, незначительными изменениями внешности: от свастики на руке, исполненной хной, до покрашенных в ярко-розовый волос на голове.

Стоит отметить, что Гриша пользовался популярностью у девушек, но несколько своеобразно: имел в каждом городе по паре-тройке особей женского пола, готовых прогуляться с ним по городу и даже пустить к себе переночевать, но френдзона неизменно обходила его стороной, а сам Гриша не спешил пытаться построить отношения или влюбляться.

Однажды мое терпение уступило место любопытству и я поинтересовался: мол, Гришаня, тебе уже двадцать, а ты не то что нецелованный — за ручку не держался даже, не пора ли уже? Ответ был прост и лаконичен: «А зачем?»

Но, как говорится, судьба — та еще сволочь. Да и шила в мешке не утаишь. И у всех есть скелеты в шкафу... В общем, к произошедшему чуть больше трёх лет назад можно применить тысячу и одну пословицу и поговорку.

***

Как только официантка пиццерии, уточнив заказ, отошла от столика, за него плюхнулся Гриша. Товарищ выглядел крайне взволнованно и, упав на диванчик, принялся нервно стучать пальцами по столу. Я вежливо молчал, ожидая словесного потока. Долго ждать не пришлось.

— Тоха.
— Чтоу?
— Я влюбился.

Казалось, что воздух в помещении перестал шевелиться. Даже начало третьей мировой войны казалось более реальным, нежели это.

— Ты... Что? — сипло отозвался я.
— Да. Её зовут Карина и она от меня без ума.
— Подожди, стоп, стоп. Серьёзно? Влюбился? Не шутишь?
— Не шучу.
— И... Как вообще? Ты же не планировал и не хотел, да и...
— Не знаю, как. Ничего не знаю. Ничего не понимаю в этой гребаной жизни, — Гриша облокотился о стол, уткнувшись лбом в ладони, прошептал что-то вроде «Это конец» — и резко выпрямился, вновь задорно улыбаясь, словно ничего и не произошло.
— Ну... Поздравляю, что ли. Что теперь планируешь делать?
— Как что? Делать её жизнь лучше, чтобы не я один был счастлив! — с этими словами приятель сцапал ломтик только что принесённой пиццы, кивнул в благодарность и умчался, оставив меня наедине с ароматным блюдом.

С тех пор привычный для окружающих Гришу людей аттракцион, состоявший из колебаний между «Григорий отрывается» и «Григорий депрессует», лишился обеих частей, превратившись в ровную дорогу под названием «Гриша пропал, и где он — знает лишь Карина». Знает она потому, что товарищ проводил с ней все свое свободное время. Девушка, судя по найденной мной информации, не была избалованной, да и вообще чудом оказалась в этом городе — и сразу попала в Гриш-ураган: походы в кино, на концерты, несметные горы подарков и прочего... Разумеется, она была рада. А когда радовалась она — радовался и Гриша.

Но, как обычно и бывает, во всех красивых историях бывает кто-то недовольный. На сей раз листок с этой частью сценария достался мне. И на то были весомые причины. Я сам, будучи интровертом, прекрасно понимал, насколько важно иногда сесть в углу, послушать что-нибудь тяжёлое, покопаться в себе — иначе говоря, восстановить силы на общение с внешним миром. А Гриша об этом совершенно забыл. После того случая в пиццерии никто не видел его без улыбки на лице, но беспокоило это лишь одного человека. Я сидел и высчитывал дни до того момента, когда он сорвётся.

Ждать пришлось долго. Очень. Через три года Григорий объявился в моей квартире без тени былой радости на лице. Молча пожав руку, кинув куртку на вешалку и пройдя на кухню, он уверенно вытащил сорокоградусное лекарство от душевных переживаний из холодильника и сделал пару внушительных глотков прямо с горла.

— А я все ждал, когда же ты выдохнешься, — не упустил я случая съёрничать, хоть и понимал, что ситуация сейчас не из тех, в которых можно пошутить. Товарищ кинул на меня мрачный взгляд и упал за стол, уткнувшись лицом в руки.

— Я заебался, — сорвалось наконец с его губ.
— Выкладывай, раз пришел, — опустив на стол две стопки, я разлил по ним «беленькую», однако Гриша выхватил у меня бутылку и уменьшил уровень жидкости еще на сто-сто пятьдесят миллилитров.
— Это пиздец, — следом в желудок Гриши отправилось содержимое стопки, после чего он шумно выдохнул, жестом показал мне на второй стул и, выдержав паузу, начал повествование:
— Я не понимаю, что в ней нашёл, Антох. Просто не понимаю. Она красивая, да. Умная. Понимающая, добрая и всё такое... Но это не то. Всё не то, не то, понимаешь? Она не то, что мне нужно.
— И ты это понял только спустя, м-м-м... Три года?
— Нет. Я это понял в первый же день.

Повисла тишина, нарушаемая лишь звуком наливаемой водки.

— То есть «в первый»? Тогда какого чёрта ты бегал с ней три года?
— Дураком был. Да что там дураком, долбоёбом, — Гриша поднял взгляд на меня и я отчётливо увидел в его глазах букет из страха, отчаяния и нервозности в крайней её степени. — Думал, что смогу пересилить себя. Буду счастливым с ней, все вот эти романтические сопли, сюси-муси, все вот это вот... Да ничерта. Это красиво и приятно, но лишь поначалу. Понимаешь? Приедается. Надоедает. Наскучивает.
— Так и действует романтика, ты разве не знал? Ты делаешь для дамы все, она — не всегда, конечно — отвечает тебе тем же, вы насыщаетесь друг другом настолько, что становитесь способны переносить друг друга в быту...
— Да в пизду этот быт! — взорвался друг, хлопнув ладонью по столу и снова хватаясь за бутылку. — Просто нахуй и в пизду, я не хочу! Уж точно не с ней!

Умение придираться к формулировкам меня никогда не подводило, и этот случай не был исключением.

— Не с ней, говоришь? А с кем?
— С Лерой, — нехотя бросил Гриша, опустошая бутылку до дна.
— А это ещё кто? — едко поинтересовался я, ожидая худшего в моем представлении развития событий, в котором Лера была девушкой, которую цепкий Григорьевский взгляд выцепил в толпе день-два назад.
— Боже, ты же не знаешь... — закатил глаза приятель. — Пошли на балкон. Сигареты есть?

С трудом подпалив сигарету трясущимися руками и вздрагивая от холода — февраль, как-никак — Гриша глубоко затянулся и заговорил:

— Помнишь, ты меня спросил, почему я не хочу девушку заводить? Я тогда ещё сказал, мол, «А зачем?»
— Было дело, да. Ну и?
— Я ж не с бухты-барахты к такой мысли пришёл. Была у меня девушка давно. Очень давно. Лет... Шесть назад, наверное. Лерой звали. Там был тот же сценарий, что сейчас с Кариной. Ну, почти тот же. Мы разошлись, когда она уехала учиться в другой город. Не сама, по требованию родителей. А у меня не было возможности часто ездить к ней. А раз в месяц — сам понимаешь, мало. Чертовски мало. Ну так мы постепенно и стали отдаляться, и в итоге расстались. Но она у меня засела глубоко, там, — Гриша ткнул кулаком в область сердца. — И я у неё, видимо, тоже. Потому что однажды я получил от нее смс... Сейчас, оно у меня даже осталось где-то. Вот, смотри.

Прищурившись, я вгляделся в экран, черным по белому гласивший:
«Я не знаю что будет с тобой и что будет со мной, но в тридцать лет ты приезжаешь и мы идем расписываться в загс. Бросаем своих половинок, свои семьи, работу, жильё и остаемся вместе до конца жизни».

— Понимаешь, да? — Гриша затянулся еще раз, содрогаясь от холода, и закашлялся.
— Не очень, если честно.
— Я тоже на самом деле. Но это... Черт возьми. Мы не общаемся с того момента, как расстались. Эта смска — исключение. И она как клеймо висит у меня на душе, понимаешь?
— Не думал, что это штучка из категории тех, которыми заманивают во френдзону? — Осторожно поинтересовался я, щелбаном отправляя окурок в полет с двенадцатого этажа.
— Нет. Я тесно с её подругой общаюсь, и та мне время от времени сливает информацию. И знаешь, что?
— М?
— Леру сейчас ломает так же, как и меня. Синхронно, Антох, понимаешь? С погрешностью в пару дней разве что. До грёбаной тридцатки в графе «Возраст» еще семь лет, а мы уже ломаем дрова независимо друг от друга.
— Э... То есть...
— Ай, ладно. Забей. Алкоголь в голову ударил, — внезапно встрепенулся Гриша, третьим затягом добивая сигарету и выбрасывая окурок следом за моим. — Пойду домой, надо Карине позвонить. Я с ней сегодня не виделся. Гудбай!

Захлопнув за другом дверь, я впал в тяжкие раздумья.
Вроде бы я ему друг? Друг.
Я должен помочь другу в беде? Должен.
Это беда? Ну... Смотря как посмотреть. Ладно, допустим, беда.
Как ему помочь? На этом вопросе мои размышления неизменно заходили в тупик.

Следующий день начался для меня вечером — со звонка в дверь.
За порогом стоял крайне хмурый и озлобленный Григорий, бросивший вместо приветствия три слова:
— Я убил её.
— Ты... что? Стоп, что?!
— Я. Её. Убил, — так же мрачно повторил Гриша и, не дожидаясь разрешения, ввалился в квартиру, привалившись спиной к стене коридора.

— ... Ну ты и дурак, конечно, Антох. Я в жизни не убивал ничего крупнее комара или паука-косиножки, а ты подумал, что я Карину пришил. Серьёзно?
— Блять, ну посуди сам. Вваливается в квартиру тело мрачнее грозовой тучи и выдает «Я убил её». Что я должен был подумать, связав вчерашние твои откровения и это вот?
— Да, тоже верно. Нет, Карина жива. Лера тоже.
— А кого ты тогда убил? — с нервной ехидцей в голосе поинтересовался я. Гриша, посмотрев на меня пару секунд, ткнул пальцем в грудь и сухо проговорил:
— Любовь я в себе убил, Антох.
— ...Чего?
— Чего слышал, — покупая утром новую бутылку водки «на всякий случай», я не ожидал, что «всякий случай» уже этим вечером будет разливать спиртное в стопки. Преимущественно в свою. — Заебало это, сил нет. Чувства, отношения, признания, романтика, прочие бредни... Нет, хватит с меня. Возвращаюсь к доктрине «А зачем мне девушка?»
— Надолго ли?
— Надеюсь, что надолго.
— Ну смотри. Сам понимаешь ведь, что рискуешь сорваться снова.
— Вот сорвусь — тогда и буду думать, что делать. Надо сегодняшним днём жить и решать текущие проблемы. С Кариной я еще днём расстался, наплел ей чепухи про то, что мы не пара, что она не та, кто мне нужна, и всё такое. Переживет, не страшно.
— А с Лерой что?
Рука Гриши дрогнула, разлив водку по столу.
— Давай не будем про неё. Вообще. Нет и не было её.

***

После тех двух дней Гриша вернулся в привычное русло, перекатываясь от «марафонов» веселья к посиделкам наедине с собой и своими мыслями. Ничто не намекало на то, что он снова готов сорваться или влюбиться в очередную девушку, повстречавшуюся на его жизненном пути — вот только круг его общения стал стремительно сужаться. Вскоре из этого круга выпал и я: мы просто перестали как-либо контактировать и он, возможно, забыл о том, что когда-то у него был друг по имени Антон.

Но я не забыл.

И спустя семь лет после этой истории от общих знакомых я узнал, что Гриша продал всё, что у него было в этом городе, собрал небольшой запас вещей и уехал, не сказав никому ни слова ни о цели поездки, ни о том, куда едет.

Знал о его пункте назначения лишь я. Но будет ли кто-то у меня про это спрашивать?