Небо, которое полностью заволокло белыми тучами

Небо, которое полностью заволокло белыми тучами, в котором не было ни единой птицы и через которое, однако, умудрялось пробиваться солнце – первое, что я успел увидеть, открыв глаза. Чувствовал я также немного – небольшую щекочущую траву, на которой лежал, дуновение прохладного ветра, окутывающего моё бренное тело и адскую головную боль. Эта пульсирующая боль будто молотами отбивала на наковальне мою голову, а скрежетом ногтей по доске лица вычерчивала линии моей физиономии.
С трудом приподнявшись, я огляделся: за мной стоит лес, в который можно войти десятками протоптанных тропинок. Видимо, это место весьма популярное, оно и понятно, ведь перед моим лицом протекала беловатая из-за отражения река. У берега её колыхалась малых размеров пристань, на которой стоял суховатый мужчина, видимо, ловящий рыбу. По затылку не скажешь много, разве что волосы его были длинны, одежда проста до буквальности.
Делать нечего, с трудом встав, я поплёлся к нему. Голова тянула меня вниз, а желание отвлечься и хоть как-то забыть об этой боли тащила меня к этому мужчине. Сев в метре от него, я погрузил ноги в воду, она была чиста настолько, что можно было разглядеть дно.
- Бурный вечерок выдался? – спросил он.
И правда, я совершенно не помню, что было вчера.
- Понятия не имею, но, похоже, так оно и есть.
После небольшого смешка он продолжил:
- Меня Петром звать, вот, как видишь, рыбачу. Хочу детям рыбы наловить. Каждому по рыбине!
- Благое дело… - кое-как проговорил я.
- А я и не спорю! – отвечал Пётр, не поворачиваясь ко мне, а всё следя за поплавком.
Слушай ,– продолжил он, - мне тут скучно в одиночку, давай я тебе байку расскажу, она немного грустная и, наверное, её не так интересно слушать, но хоть отвлечёшься от своей головы, а я хоть чем-то займусь, пока рыбку поджидаю.
- Дерзай.
- Так вот, знавал я мужика, нечего о нем было сказать, мужик как мужик. Приехал он из города, видимо, надоело ему там. По нему и видно было, что городской парнишка: в грязи брезговал копаться, всё в светлой одежке ходил. Похоже, только отучился, а то вижу, лицо у него больное радостное, - после очередного смешка, он продолжил, - так вот, врачом в нашу больницу устроился. Работал исправно, не пил (да и повода не было), курил только, да и то не как наши. Ну это и не важно…
Рассказывали мне, как он к одной семейке на домашний, как говорится, осмотр к ребенку заходил. Всё спрашивал куда да что, лишь бы не помешать и не напачкать лишний раз. Всем в доме поклонился, где чадо спросил и пошёл к нему. Заходит он да мама дитятко этого, мать у него под руку и спрашивает, что да как, может священника вызвать да или ещё что.
Вот сейчас и из-за этого мне и рассказывали – неверующий он, как там он у вас по-новому то…
- Атеист, - выдал я, перебрав всё что можно в своей агонизирующей голове.
- Точно! Так вот, услышал он это, сразу фыркать да посмеиваться начал. Конечно, мать он эту задел, уж хотела, чтоб убрался он подальше, да с интересом решила прогнать. Начала она просить своё чадо то образок чмокнуть, ходит вокруг и причитает, что не получится ничего у этого студентика, добьёт только ребеночка. Неправильно это, конечно, хотя в бога я верю…
- В итоге-то что?, - спросил я.
- Да что-что, врач уж было злиться начал, таблеток дитю выписал, без разницы ему стало на то, что что-то где-то запачкает, обиделся, матери что-то прямо сказал и с криками в спину ушёл.
- Понятно, - ответил я, дослушав очередную историю о деревенской нелюбви к инакомыслящим.
- Ну что тебе понятно? Слушай ты! Все после этого его недолюбливали, а как известно, обиженные ещё и преувеличить свою обиду могут, поэтому по всей деревушке-то и разлетелось, какой он ирод. Вплоть до увольнения дошло почти, ведь у него даже лечиться не желали.
Но вот тут такое дело произошло, понравился он девке одной. Очень хорошая была, все её ласкали и любили, к себе звали, угощали чем есть, Мария её звали. Так они и сошлись, огонь да вода, ибо спокойная она была, но не умела ничего, только чувства показывала, а дела все с рук вон, а врачик этот-то наоборот – любое дело, да про душу забывал. Но дорожили друг другом, по рассказам, без ума. Он её учил всему, чему мог, она ему сердце размягчала, так и жили.
Поживали они так лет с пяток, уж точно не помню, хотя память у меня на слух хорошая… Ну и как оно бывает, детей парочку нарожали, да всё без икон жили, как говорили… Тут-то вот и было у них так. Уж не студентик, конечно, а врач этот на работу ушёл, Маша с детьми, ну обычно дело… Он ей да ребяткам своим, по слухам, как всегда подарок нес – сладкого что-то да по быту чего, уж любил он их, тьма тьмущая. Так вот поворот остался, слышит он крики, как мне пересказывали, да бежит. Там уж и видит: небо чёрное над домом, а сам дом в полымя, ни его детей вокруг народа, ни жены. Уж скорая да пожарные эти приехали, да поздно, оказывается. Тела чёрные выносили. Знаешь, вроде плакать надо, а он смеялся! Да таким смехом, что ещё больше плакать хотелось. Там уж снова слухи заходили, мол, нехрист, от бога наказание и получил, да либо завидники, ибо девка, как я говорил, многими любима была, да уж и на работе у него не все так гладко было…
- Что-то я сознание теряю, - прошептал я, как мог, в голове поплыло, боль стала глухой и, как крыса под медным нагревающимся тазом, пошла не на верх, а стала зарываться глубоко внутрь.
- О ты, Господи! Ты уж погоди, я не дорассказал!
Пётр достал откуда-то тряпку, прополоскал её в воде и начал намывать мне голову, что-то бормоча. Я сам протянул руку к реке и стал пить, поплохело мне изрядно, но через несколько минут стало лучше. Тряпка эта теперь служила головным убором и Петр уже, кажется, забыл про эту рыбалку и сел рядом со мной.
- Как врача-то этого звали?, - спросил я, желая, чтобы он продолжил.
- Андрей, - поняв моё желание, бодро сказал он, - в общем, нелегко ему стало, дали ему домик подальше от старого. Работать он почти перестал, люди жалеть его начали, денег ему давали да еды приносили и в принципе, захаживать стали, как дела узнавать.
Вот, русская душа! Как худо нам, так пусть всем худо. А как лучше нам, так, браток, крепись!
Так вот, жил он так несколько месяцев, да всё что-то плохело ему. Лицо наискось немного стало, слабел он, не понимал иногда, что ему говорят. Рак мозга ему потом диагностировали!
- Вот так да… , - с удивлением сказал я
- А то! Нелегка у мужичка жизнь, а ты думал, я тебе про религию что-то поведаю? В общем, тогда время было, знаешь, войны шли, ну он и подумал, будто терять нечего (а так, видимо, оно и было), да пошёл добровольцем, не сказав ничего про болячку. Взяли его, людей нехватка, даже не смотрели никуда, хочешь помереть – так мы с радостью тебе поможем!
Ну и уехал он куда-то далеко… Там он долго не просидел, приехал на фронт – сразу в бой. Всё он в штурм лез, вражину штабелями в плен брал - боялись, людей вокруг себя подлечивал – дело помнил, убивал, правда, много, не жалел, со злости, что ли… Ну, дослужился он так до командира отряда, всё никак не умирал. В отряде он скоро всех знал, всю жизнь их, для него это теперь семья новая стала. Вот и шли они по земле чужой, кровью её ихней окропляли. Послали их свыше на операцию – деревеньку зачистить, там человек двадцать противников, а остальные уж люди невиноватые… Делать нечего, пошли они туда, долго шли, сроднились ещё больше, уж точно как братья, друг за друга глотки порвали бы. Знали они все и про болезнь своего главного, да молчали… Не суть. Решили эту деревушку штурмом брать, наделали шороху там, будь там, я бы оглох, ей Богу! Вот перестреляли всех, вот провизию ищут, да видят, мужчина над женщиной слёзы льёт, задели, что ли, так отряд касочки снял, врач наш бывший осмотрел её. В сердце прямо пуля залетела шальная. Вспомнил он и свою беду. Водки нашёл (наше-то лекарство в каждой стране есть!) да забыться ненадолго решил. Братья по оружию его уж спать легли, а он всё сидит в домишке, посиживает. Слышит, в избу заходят, думает, проснулся что ли кто, звать спать пришёл. Ан-нет, видит, чужаки и дали ему прямо в голову чем-то тяжелым.
Просыпается, видит, один он. Опять. Выходит было на улицу, даже не связанный он был, представляешь? Так оказывается, пришла вражина мстить, тихо всех перерезала, а его оставили, чтобы мучился, а мужика того, что над женщиной плакал, не нашёл, сдал видимо.
Опять остался один, знаешь, что он сделал первым делом?
- Что?, - проснувшись от мыслей, спросил я
- Так образок нашёл наш православный, да помолился! А умер он на следующий же день, как обратно к своим шёл, в поле каком-то, от этой болезни своей.
- Вот ты, Петр, всё-таки про религию!, - пытался я отшутиться, чтобы не заканчивать всё на грустной ноте.
- Скажи мне, вот я тебе его жизнь поведал, ты бы его в рай пустил, али в ад скинул?, - спросил меня он, серьёзно и смотря прямо на в висок, хотя хотел в глаза.
Я задумался, повернулся к нему.
- В рай, намучился мужик, хватит с него, пускай и дел наворотил, - повернувшись к нему, сказал я, увидев его голубые глаза, излучающие свет и тепло.
- В рай, так в рай, Андрюша!, - сказал он, потрепав меня по голове и скинув тряпку.