Каша
Каша. Холодная, липкая и с комочками. Ужасно нелюбимая всеми ребятами манка. Холодная она потому что Сашка опоздал. Липкая потому что манка всегда липкая. А с комочками потому что повариха родилась с руками из одного неприличного места, за обозначение которого вслух мама может по губам треснуть. Пока всех остальных воспитательница усадила рисовать, Сашка уныло ковырялся в тарелке, сжимая пухлыми пальцами кривую алюминиевую ложку. Доесть придется, иначе воспиталка начнет ругаться, а в тихий час вообще скажет Сашке лечь отдельно от Маруси и Коленьки, единственных и очень любимых друзей Сашки. С ними дни в садике кажутся куда светлее и ярче, особенно сейчас, когда рассветает поздно, темнеет рано. Сашка капризный. Он каждое утро выкореживался по дороге в сад. Мама ругалась, но потом поняла, что сына надо брать хитростью: скажешь ему про Марусю, тот и замолкает. Вспомнишь Коленьку - готов вперед галопом бежать. Впрочем, старший брат Сашки, Митя, прекрасно понимал, что садик, особенно утром, когда с трудом просыпаешься, пытка из пыток.
- А еще каша эта,- Митя кривился и Сашка выпучивал глаза: вот почему мама с папой не могут проявить хоть толику такого же сочувствия? Митя, впрочем, как никто другой мог прочувствовать всю боль Сашки. Он тоже ходил в этот треклятый садик и повариха так и не сменилась.
Пока Сашка завистливо поглядывал на ребят, которые в альбомах рисовали зайцев, елки и Снегурочек, к нему повернулась Маруся, помахала крохотной ручкой, перепачканной в красках. Коленька не решался поздороваться с другом. Все боязливо поглядывал на воспиталку и деловито поправлял очки с толстенными линзами.
- Воробьев,- раздалось над ухом и Сашка поднял глаза. Тучная женщина, напоминавшая ему бегемота из книжек с яркими картинками, недовольно смотрела на него сверху вниз. - Чего так долго возишься?
Сашка вжал голову в плечи. Сейчас начнет орать, наверное. Не было и дня, чтобы Варвара Степанна на них не орала. Мама часто возмущалась, нередко цапалась с воспиталкой, после чего последняя пару недель с Сашкой как со своим ребенком ворковала. А потом по новой. Сашка жаловался маме, мама шла и жаловалась папе и было слышно такие слова, по которым не просто по губам треснуть надо, рот зашить следует.
- Доедай скорее,- воспиталка в этот раз ограничилась лишь тем, что недовольно поджала губы и громко шмыгнула носом.- На музыку надо идти.
От последней фразы у Сашки живот скрутило. Каша еще куда ни шло, а вот занятия по музыке дополнительная причина остаться дома. Даже присутствие друзей не помогало. Два раза в неделю Сашка отправлялся в самый настоящий ад. Он бы так и сказал, но называл происходящее все тем же ужасным словом: каша. Этим Сашка заменял многие слова, за которые обязательно получил бы ремня. Да и воспиталка не особенно обращала внимания, когда в разговоре трех детей проскальзывало смешное и совершенно несуразное. Марусе данная замена пришлась по душе. Она и свою маму к нему приучила. Впрочем, быстро об этом пожалела. Если раньше можно было беспрепятственно подслушивать мамину телефонную болтовню с подругами и тихонько хихикать, вызнавая подробности и заставлять уши Коленьки краснеть на другой день, то теперь это… Сплошная каша. Сашка пытался оттянуть занятие музыкой, снизив скорость поедания каши вдвое, но воспиталка силком подняла на ноги из-за стола и потащила строиться перед выходом в коридор. Маруся взяла Сашку за руку и, понизив голос, заговорщицки зашептала:
- Знаешь почему от Бориски какашками воняет?
Сашка покосился на темноволосого мальчика, который стоял самым первым в строю. Бориска ковырялся в носу, с интересом разглядывая трещины на побеленном потолке.
Маруся приставила ладошку к уху Саши, чтобы важную информацию мог услышать только он. Оказывается, Бориска часто запускал руки в штаны и потом не мыл, а возил ими по лицу и волосам. Наверное, не мыл и все остальное. Саша сморщился, а Маруся издала тихий смешок.
- А завтра Олежка принесет свою черепашку. У Маруси водилась привычка изменять имена детей в группе. Она делала их чем-то милым и ласковым, как будто восполняла то, что воспиталка всех называла только по фамилиям. Бориска, хоть был вонюч и противен, часто превращался в Бореньку, если Марусе нужно взять кусок пластилина голубого цвета. Ленка становилась Леночкой, если Маруся забыла платок дома, а нос вытереть нечем. Леночка всегда-всегда носила с собой упаковку бумажных платков, потому что у нее постоянно текли сопли. Вообще Сашке казалось, что в группу набрали детей как на подбор: вроде бы все нормальные, но какая-нибудь противность у них найдется. У Коленьки - вечно грязные ногти. Маруся шепелявила. Но от Коленьки пахло конфетами, а у Маруси не текли сопли, потому выбор друзей для Сашки был очевиден. Вот они преодолели коридор, где выставлены шкафчики, где дети переодевались приходя в садик. Сашка с каким-то сожалением посмотрел на скамеечку, на свой шкафчик с нарисованной машинкой. Впереди лестница, где вечно пахнет рыбой и вареной картошкой, еще один коридор и встреча с тем, с кем не хотелось бы встретиться ни при каких обстоятельствах. Бабуля, которая обычно вела музыку, уже очень долго болела, потому на замену пригласили педагога помоложе, но не менее опытного. Родители сначала возмущались, что занятия будет вести мужчина, мол, как-то не положено, чтобы мужчина и в садике работал. Многие требовали лично познакомиться и оставались после встречи абсолютно очарованными. Чуткий, прекрасный человек, который к детям как к родным. Павла Григорича очень уж молодым не назвать. Вообще он был из тех людей, что относятся к безвозрастной категории. Вроде бы им и тридцать дашь, а вроде на все сорок выглядят. Немного сутулился, в одном и том же пиджачке расцветки “соль-с-перцем”, прихрамывал на левую ногу. Зато глаза какие лучистые, а говорит как! Заслушаться можно.
Рассказали бы это Сашке и он бы в жизни не поверил, что речь идет об одном и том же человеке. Сашка видел перед собой лицо, похожее больше на плохую резиновую маску. Мальчишке даже иногда казалось, что маска по бокам отклеивается, топорщится, видно белые пятна от клея, но это оказывались белесые шрамики, оставшиеся от ветрянки. Но нет-нет, да и снова лицо не лицом выглядит. Однажды мама пришла с работы в очень плохом настроении и накричала на Сашку за недоеденный суп. Он вообще отличался не слишком хорошим аппетитом, но все равно выглядел пухлым. Оттого его таскали по больницам. Потому и опаздывал в садик частенько. И каша холодная доставалась. Сашка хотел обидеться на маму, пошел к Мите жаловаться, а брат выдал:- Бывают дни хорошие. Бывают такие, как ваша воспиталка.
- Бегемотные?- не понял Сашка. - Не-а, плохие, глупые. Бестолковые, одним словом. Когда ничего не клеится. Потому на маму не злись. Сиди себе, конструктором занимайся. Мама поест, чаю выпьет, тогда и выходи.
И вот у Павла Григорича такие дни случались тоже, наверное. Хорошие, когда лицо смахивает на резиновую маску, но не отклеивается. И бестолковые, когда все совсем наоборот. Помимо лица, проблема заключалась еще и в руках. Учитель как будто всегда носил перчатки, на которых нарисовали человеческую кожу, и они собирались в складочку. Сашка морщился и отворачивался. Бориска уже не казался ему верхом мерзости. Павел Григорич орал на детей так, как не орала воспиталка. Если Варвариха, как ее Маруся называла, кричала обычным голосом человека, недовольного своей жизнью и всеми вокруг, то Павел Григорич как будто спрятал у себя в глотке миниатюрную сирену. Просто открывал рот, замирал на месте и издавал этот звук. Сашка слышал его каждый раз, когда в городе проходили учения. Митя говорил, что если воет сирена, то нужно сразу бежать домой, включать радио или телевизор. Только с музыки никуда не убежишь ведь. А еще у Павла Григорича кривые зубы и некоторые из них растут очень неправильно, словно решили наслоиться друг на друга. Вот он открывает рот, чтобы заорать на детей и Сашка видит зубы даже в нёбе. Почему видит?Потому что Сашка уверен: у Павла Григорича не рот, а пасть. Вот и растягивается так широко, что даже нёбо увидеть можно.
Мальчишка вспоминал про историю, рассказанную старшим братом. Городскую страшилку. Про уродливое создание, которое настолько сильно хотело стать человеком, что существо это начало похищать детей и забирать их лица. Но вот незадача: отобранные лица все равно старели, потому воровать приходилось постоянно, делать запас. Да и своровав лицо, человеком это создание так и не становилось. Митя, правда, утверждал, что создание могло не только лицо отобрать, но что еще уточнять не стал: Сашка и так напугался до ужаса, около месяца спал в кровати родителей, за что Митю на этот самый месяц оставили без карманных денег. Сашка спрашивал Марусю и Коленьку видят ли они то же самое. Спрашивал преимущественно в тихий час и украдкой от нянечки, бабы Кати, единственном приятном человеке во всей этой противной каше. Баба Катя ходила вразвалочку и напоминала Сашке его кошку Лизу. Пушистая была, с приплюснутым носом. Лиза не любила Митю и родителей, спала только у Сашки на кровати, удобно устроившись на его подушке. Вот и глядя на бабу Катю, Сашка вспоминал как кошка клубочком сворачивалась и начинала мурлыкать, а макушке становилось очень тепло. Так же тепло становилось, когда баба Катя гладила его по голове. Маруся в обсуждении учителя музыки участвовать не хотела. Ей бы поболтать о куклах, только не повезло с соседями. С мальчишками разве о куклах поговоришь? Коленька трусовато блеял, что ничего не замечает. Ага, вранье! С такими очками и не замечал?
Страх усугублялся тем, что некоторое время назад пропал мальчик из параллельной группы. Он допоздна досиделся в садике, потому что родители не могли забрать ребенка раньше. А когда родители все-таки приехали, мальчик будто испарился. Его вещи остались в шкафчике, за пределы садика он точно не выходил, очень уж боязливым был. Искали по сей день. А сразу после пропажи заболела учительница музыки и ей на замену пришел Павел Григорич. И вот они всей группой стояли в центре зала, где проводились уроки музыки. Воспиталка ушла, а Павел Григорич, у которого совершенно точно начался бестолковый день, бубнил что-то про хороводы и утренник, брызгал слюной, сутулился больше обычного. Учитель сел за пианино, но сначала рассказал о плане на занятие: дети становятся в круг, пару раз пройдутся, потом начнут разучивать песенку. Сашка взял за руку Свету, молчаливую девочку с привычкой начинать каждый редкий разговор с невероятно бесячего “привет-штиблет!”. Это ее так бабка научила. Взялся другой рукой за потную ладошку Кости, полупрозрачного задохлика, которого суетливая мама таскала по больницам чаще, чем таскали Сашку. - Воробьев,- зашептала Света, чуть наклонив к нему голову. От Светы пахло клубничной жвачкой и раствором для мыльных пузырей, что Митя купил брату летом.
Саша растерялся. Он вдруг понял: настолько пристально наблюдал за учителем, что сжал руку девочки очень сильно.
- Я нечаянно,- виновато сказал Сашка. Света не ответила, лишь кивнула. Как дети водили хоровод Павлу Григоричу не понравилось абсолютно. Сначала он играл на пианино, поворачиваясь и поглядывая на ребят, потом же перестал играть, подошел поближе. И у Сашки сердце в пятки ушло: он точно видел: маска отклеивалась у правого уха! Мальчишка аж рот открыл, замер на месте. Увидел, как что-то вытекает. Липкое и густое, как если бы манную кашу немного разбавили водой и подкрасили. Учитель запнулся на полуслове, поднес руку к тому месту, где виднелся теперь зазор. Вперился в Сашку маленькими злыми глазками. И мальчишке захотелось разреветься. Павел Григорич знает, что Сашка заметил. Тогда Павел Григорич сел обратно на крутящийся стульчик у пианино, накрыл клавиши крышкой, облокотился на нее, подпирая правую часть лица ладонью. Со стороны выглядит будто ему просто так сидеть удобно. Но Сашка понимал: остальные дети не увидят зазора. Больше всего мальчишку пугала мысль не о том, что учитель носит какую-то резиновую маску. Пугало то, что он под этой маской прячет. Когда воспиталка уводила детей обратно, Павел Григорич решил похвалить ребят за их старания. Особенно выделил Сашку и потрепал того по волосам.
За обедом Сашке есть совсем не хотелось. Маруся даже не стала просить, чтобы мальчишка поменял свой компот на ее пирожок. Маруся не ела пирожки, постоянно жаловалась на то, что находит в них чужие волосы, а однажды ей попался ноготь. Сашка кое-как осилил котлету. Он пытался прекратить думать о том, что увидел на занятии музыкой, но не получалось. Память подкидывала картинки воспоминаний, уже измененные, где учитель хитро ухмыляется и поглядывает на детей, как смотрят на добычу хищники: кого бы слопать первым?Сашку внезапно затошнило и он, прижав руки ко рту, вскочил из-за стола и под гневные вопли воспиталки понесся в туалет. Вышла только что съеденная котлета и утренняя каша, от вида которой Сашку затошнило еще сильнее. Позывы не прекращались, но больше ничего не вышло. Воспиталка сначала зашла в туалет, поглядела на бледного Сашку, бросилась звонить его родителям.
Валяясь дома в кровати, Саша смотрел в потолок, слушая, как мама дозванивается до врача. У него температура, но очень холодно, при этом одеяло не спасает. Послышалось как открывается замок, хлопает входная дверь в прихожей и спустя минуту в комнате появился Митя. Он только разулся, снимать куртку не стал, так и прошел. Даже шапку не тронул и на ней теперь серебрились крохотные капельки, оставшиеся от растаявших снежинок. Митя улыбнулся и сунул Сашке под одеяло пакет с холоднющими апельсинами. Сашка звонко расхохотался, попытался убрать пакет, но Митя прижал край одеяла и младшему брату оставалось только радостно визжать и смеяться. Пока его опять не затошнило. Сашка свесился с кровати, едва успел подтащить поближе пластиковый таз. Митя с ужасом смотрел и видел, что рвота стала темной.
- Саш,- испуганно пролепетал Митя, а затем бросился к маме с криком о том, что нужно вызывать “скорую”, не участкового. Мама сказала старшему, мол, все в порядке, просто она дала мелкому активированный уголь. Сашка же смотрел в таз и ему виделось, будто во рвоте что-то шевелится. Мальчишка оторопело хлопал глазами, вытирая рот. Через секунду в тазу плавала резиновая маска. У Сашки задрожали губы и он хотел зареветь в голос от страха, но примчавшийся обратно Митя пресек этот порыв на корню. Маски в тазу больше не было. Сашка часто моргал, затем опомнился и достал из-под одеяла пакет с апельсинами, протянул брату. Митя смотрел на младшего и не мог никак понять: очень худым казалось Сашкино лицо. Митя сидел возле Саши, постоянно ощупывая прохладными руками горячий лоб.
- А бывало, что ты смотрел на человека,- Сашка мялся, не знал как слова подобрать, чтобы выразить свою мысль получше,- и он ну вообще на человека не похож?
Митя вздернул брови в удивлении.
- Пару раз напридумывал себе всякого, да,- немного погодя сказал старший. Сашка приподнялся на локтях. У него глаза блестели так, как блестят у людей, которые в лихорадке по кровати мечутся.
- Ты, наверное, не помнишь, но у нас на первом этаже бабка жила. Горбунья,- Митя почесал в затылке.- Злая вечно. Обещала меня палкой своей побить, если еще хоть раз во дворе буду мяч гонять с ребятами. Сашку снова затошнило, но он стойко справился с позывом.
- Ощущение такое, что не горб на спине был у бабки этой.
- А чего?- Сашка аж вперед подался. Митя понизил голос до шепота:
- Не знаю. Но когда я встречал ее в подъезде, то казалось, что она на себе кого-то живого таскает.
Митя сделал паузу, радуясь произведенному эффекту.
Сашку от испуга стошнило прямо на одеяло. Вечером позвонила мама Маруси, а почти сразу после ее звонка - мама Коленьки. Митя читал Сашке вслух, пока тот не задремал и не провалился в мягкие объятия теплого одеяла. Чистого. То, на которое его вырвало, пришлось стирать и Митя отдал свое. Раз напугал, значит, ему и ответственность нести. Старший прекрасно и под пледом поспит. Митя удобно устроился на краю кровати, подставив под длиннющие ноги табурет. Пахло пирожками, которые мама решила приготовить впервые за долго время. Папа смотрел футбол, Сашка мирно сопел под боком.
Сашке снилось, что он водит хоровод в зале, где Павел Григорич занимается с детьми музыкой. Только теперь зал почему-то больше, а детей всего двое. И они чужие. Девочка с лицом старушки, которая стояла возле окошка. У нее не было глаз, но она делала вид, что смотрит на падающий снег. Мальчик без рук стоял на коленях на полу и ел из деревянной плошки. Сашка подошел поближе и увидел: в плошке ненавистная им манка, но мальчик ел так жадно, громко чавкая, словно ничего вкуснее в жизни не пробовал. Почему-то в середине зала стояла наряженная елка. И возле нее, среди ярких коробок с пышными бантами, копошился сгорбленный человек в пиджачке расцветки “соль-с-перцем”. Сашка замер на месте, но тот, кто копался в подарках, поднял голову и повернулся к мальчишке. Резиновая маска, перчатки. Перед Сашей определенно был Павел Григорич, только двигался он на четвереньках, поскуливая, словно побитая собака. Мальчишке вдруг стало жалко этого несчастного человека. Раз ходит в маске, значит есть веские причины. Сашка решил подойти поближе. И маска упала. Сашка бы зажмурился, да только, как это обычно бывает во снах, он и пошевелиться не мог. Носа нет, две широких щели на середине того, что можно назвать передней частью головы, но никак не лицом. Вместо ушей и глаз такие же щели, из которых сочилась темная липкая жидкость. Бледная тонкая кожа с узором из синих капилляров, обтягивающая кости черепа. И кости эти, по всей видимости, были очень мягкими, поскольку вмятины и трещины, просвечивающие сквозь кожу, напрямую говорили об уязвимости. Рот оказался самой большой щелью, и Сашка в очередной раз увидел странно растущие зубы. Благодаря мягким костям рот, вернее, пасть, открывалась очень и очень широко. Нечто, именуемое Павлом Григоричем, опрокинуло одну из коробок, откуда выкатились детские глаза, вывалились руки. На них не было кожи. Тогда Павел Григорич поднял свои кисти и оскалился.
Сашка проснулся от того, что его тошнит. В комнате горел ночник, за окном ночь. Не успев отойти ото сна, Сашка принял огромного плюшевого медведя в углу возле шкафа за существо из своего кошмара. Сердце стучало так, что ничего кроме этого стука и не слышно. Сашка свесился с кровати, только таза нигде не оказалось. Зато мальчик увидел два небольших белых шарика. Вспомнив про безглазую девочку из сна, Сашка тотчас покрылся холодным, липким потом и его мгновенно вывернуло на пол. Он подумал об истории про вора лиц. Где-то в самом укромном уголке сознания возникла неприятная мысль: а если Павел Григорич и есть тот самый вор? А если Сашка следующий, кого он обкрадет?
Мысль росла и ширилась, Сашка не мог спать спокойно. Все то время, что он провел дома на больничном, мальчишка терзал себя и старшего брата разными домыслами и некоторые из них пугали даже Митю. Сашке снились кошмары, где существо подбирается ближе, забирает у мальчишки ноги и Сашка сидит возле коробок с подарками, грустно глядя на лужу крови, возникшую под ним. Существо тем временем примеряет обновку: неуклюже пришивает ноги к своему телу, затем прохаживается перед зрителями. Безглазой девчонкой, которая хлопала в ладоши. Безруким мальчиком, который продолжал есть кашу из плошки и не особенно проникался происходящим. И Сашкой, который смотрел на свои сандалики со стороны.
Саша все не решался расспросить Митю о воре, но в один из вечеров попросил брата рассказать историю еще раз.
- Ты же не уснешь,- Митя не спешил приступать к повествованию, но Сашка вцепился в рукав его рубашки и почти что взмолился. У младшего глаза блестели, словно он собирался вот-вот расплакаться.
- Друзей напугать решил?- старший брат уселся рядом с Сашкой. За время больничного, связанного с пищевым отравлением, мальчишка сильно похудел. - Мить,- вполголоса протянул Сашка.
- Ты только не смейся,- Сашка шмыгнул носом.- Мне кажется, что этот вор у нас в садике завелся. Митя сдержал улыбку, поскольку вид у Сашки был крайне серьезным, ну и еще он попросил не смеяться. - И кто же это? Бориска?Сашка замотал головой, насупился. - Павел Григорич. Митя нахмурился. Имя учителя казалось смутно знакомым. - Павлуша что ли?- спросил он как будто у самого себя. - Павлуша?- Сашка поднял голову. Митя часто-часто заморгал, потом подошел к полке с книгами и достал фотоальбом, а из него - большую фотографию. На ней запечатлены ребята, с которыми Митя в садик ходил, женщины из персонала и единственный мужчина. Старик со сморщенным лицом. Лицом, напоминавшим плохо приклеенную резиновую маску.
- Я думал, что он помер давно,- Митя почесал в затылке.
- Пал Григорич моложе,- Сашка провел пальцем по снимку, рассматривая каждого присутствующего на нем.
- Мам!- закричал Митя, взял фото и пошел на кухню, где мама разговаривала по телефону с подругой. Сашка слышал, как мама с Митей начали ругаться. Она не любила, когда ее беседы прерывали таким вот образом. Но Митя что-то сбивчиво сказал, мама замолчала, а затем резко повесила трубку. Спустя время Сашке сообщили, что на больничном он подзадержится. И, наверное, это оказалось самым правильным решением.
Поскольку на другой день пропала Маруся. Ее мама надрывно кричала в трубку, когда звонила маме Сашки. Сашкина мама поглядывала на своего ребенка, оставшегося в целости и сохранности. Сашка рисовал восковыми мелками в альбоме человека в резиновой маске. Мама виновато посмотрела на сына, а затем вышла из гостиной, прикрыв одну из дверей, слушая, как в трубке воет женский голос. Павел Григорич тоже сильно заболел, как и его предшественница, не смог продолжить работать. А ему на замену пришла молоденькая девушка. Сашка не встретился с нею лично, мама настояла на переводе в другой детский сад. Но с Коленькой они продолжали видеться на праздниках. Коленька все время говорил, что у Анны Палны лицо как будто приклеенное.