Доброй ночи!
Девчонка болтала ногами, пока возилась с восковыми мелками. Выбирала какие получше подойдут по цвету для разворота в раскраске.
— А ты правда дракон? — пробубнила она, не отрываясь от увлекательного занятия.
Я подался вперед, положил локти на столешницу, подпер ладонью подбородок, лениво вздохнул. В бочке с тухлой водой плескались куски почти сгнившего трупа, а плескались они потому, что девчонка не оставляла труп даже после весьма неприглядной кончины. Веки на обглоданном лице закрывались и открывались, рот расклячился в немом крике, пожелтевшие зубы клацали, а отрубленные кисти рук жестами хотели сообщить о чем-то важном.
— С чего ты взяла? — спросил я.
За грязным стеклом вспыхивали и гасли прямоугольники окон дома напротив, а здесь, в захламленной квартирке, единственным источником света служили огарки восковых свечей. И огоньки едва трепыхались, сообщая, что скоро все комнаты погрузятся в непроглядный мрак.
— Я видела хвост, — произнесла девчонка, высунув от усердия раздвоенный язык.
— У тебя тоже есть хвост, но ты же не дракон, — я улыбнулся.
На узкой улице внизу бурлила ночная жизнь, расцветающая с каждым заходом солнца среди нагромождения скворечников и птичьих клетушек, где ютились замученные бешеным рабочим ритмом офисные служащие. Они умирали прямо перед мерцающими мониторами, и их вещи безжалостно выбрасывались на помойки, как и сами служащие в пекло печей крематория. Иногда скворечники перемешивались с громоздкими зданиями со странными архитектурными решениями, например, чертова колеса вмонтированного в черепичную крышу, или перемежались с самодельными садами на незастекленных балконах, где выращивали крохотную, хрусткую капусту, больше похожую на соцветия хризантем с кружевными белыми или фиолетовыми оборочками. Желтыми пятнами в серые застройки вклинивались мимозы, похожие на нахохлившихся цыплят, заблудившихся среди капканов из толстых проводов, натянутых между зданиями. В ночи слышался посвист лезвий, но нет, то колыхались провода на ветру.
Город звенел бубенчиками на повозках торговцев, хрипел голосами старух с высокими прическами. Старухи зазывали туристов поглядеть на упругие тела молодых девушек, чьи силуэты проглядывали сквозь подсвеченные кабинки рядом с публичными домами. Тела извивались, подобно змеям, а в карманах старух оседала приличная прибыль, ведь туристы не только смотрели, но и трогали, раздевали, укладывали на холодные простыни, впивались пальцами в тугие волосы, наматывали их на кулаки, пока стоны забирались под кожу и оставались там очень долгое время, как самое яркое приключение за всю поездку. Никакой сезон дождей не мог сравниться с подобными впечатлениями, а именно на него приходился основной наплыв туристов, поскольку статьи в интернете пестрили призывами полюбоваться городом именно в это время. Сезон называли “сливовым дождем”, поскольку именно в это время поспевала слива. Не очень сладкая и в сыром виде несъедобная, ее использовали для солений. А вот цвела слива пышно, красиво и очень душисто. Впрочем, наверное, туристов понять тоже можно, на дождь купились, приехали и прозябали в гостиницах и маленьких капсульных отелях. Храмы закрывались на реставрацию и не слишком масштабные ремонты, обрастая лестницами, лесами и гомоном рабочих, ползающих туда-сюда в защитных касках, словно муравьи, трудящихся на благо всей колонии. Ремонты заканчивались к храмовым фестивалям, которые устраивались, чтобы задобрить божеств. Они спускались на землю, поесть, выпить и поразвлечься. И развлекать их, конечно же, должны люди. И есть, и пить, и делить ложе, если божество пожелает, устраивать представления, шествия и танцы. Туристы, пресытившись, потратив все деньги до последней купюры и увешавшись с ног до головы сувенирами, покидали город, дожди уходили, уступая место теплым вечерам и голосам цикад, гудящими циркулярными пилами. Каменные статуи украшались венками, на деревянные дощечки у храмов клеились короткие письма с желаниями, дырявые монетки бросались в колодцы, колодцы ухали эхом и отголосками плеска воды, лодочки плыли по рекам, а узкие традиционные одежды расшивались лотосами и многохвостыми зверьми. Зонтики украшались цветами, но до цикад, шествий и прочего еще долго, целый месяц.
— Зачем ты его растерзала? — спросил я, копаясь в кармане легкого плаща с пропиткой, призванной оберегать от намокания.
— Скучно было, — девчонка повела плечиком и подняла на меня глаза.
— Никакого, — просто молвила собеседница. — Так ты дракон?
— А в бочку зачем засунула? И даже не дала умереть полностью.
— Пока у него не расползлись связки, он рассказывал мне разные истории.
Девчонка наморщила лоб, пытаясь припомнить. Одета она была вроде и просто, а вроде и довольно изящно. Длинное шелковое платьице украшали чернильные разводы, складывавшиеся в затейливые узоры. На правом плече мне привиделась диковинная рыба с плавниками из клякс, а на широком правом рукаве притаился оскалившийся тигр. Никаких украшений, кроме заколки с самоцветами и тоненькой цепочкой, поблескивавшей в свете останков свечей. Сандалики из мягкой кожи черного цвета на миниатюрных ступнях да крохотные серьги с бирюзовыми камушками.
— Например, он убил и разделал свою жену, части тела сложил в холодильник и время от времени кормился. Жарил, варил, обрезки кидал собаке, а самые сладкие части тела подавал на стол гостям, и потчевал маленькую дочь.
— О, — только и сказал я, склонив голову набок.
Из-под платья снова показался хвост.
Длинный, похожий на хлыст. С него сочилась какая-то липкая дрянь, марала и так не слишком чистый пол.
— Ты помнишь как вообще очутилась в этой квартире? — снова подал голос я, внимательно наблюдая за движением мелка внутри контуров раскраски.
— Не помню, — девчонка почесала кончик носа.
Судя по тону, она начинала раздражаться. Линии на страницах задвигались. Крупный мужчина хватал за шею женщину, женщина плакала и на ее щеках расцветали порезы. Собака давилась слишком крупными кусками человечины, однако не оставляла попыток запихать их в глотку. Девочка сидела за столом и перед ней громоздились кулинарные шедевры. В супе плавал глаз, из отбивной торчали пальцы, в гуляше угадывались очертания женской груди.
— Что стало с дочерью? — я перегнулся через стол и перелистнул страницу.
Уже знакомый мужчина засовывал ребенка головой в кастрюлю с кипятком.
— Не знаю, — равнодушно отозвалась девчонка.
Девчонка сердито поглядела на меня исподлобья. А в следующий миг лицо ее оплавилось и сползло на стол, прямо поверх раскраски.
— Людям не нравится соседствовать с тобой и твоим отцом, — я вытащил из кармана чистую бумажную полоску.
Девчонка широко открыла рот, из него посыпались ногти, пережеванные части жареного мяса.
— ОН УБИЛ МЕНЯ! ОН УБИЛ МЕНЯ! ОН УБИЛ МЕНЯ!
Голос превратился в воющую сирену, а части тела продолжали выходить наружу. Я щелкнул пальцами, бумажка с чавкающим звуком приклеилась ко лбу девчонки. Платье расползлось на части, обнажив обгоревшую плоть, местами проглядывали кости.
Вой тотчас заглох, застряв в горле несчастного создания. Бумажка заскрипела, брызнув кровью. Проступали столбцы письмен, из открытого рта теперь доносился едва слышный хрип.
— И ты вернулась, чтобы отомстить за себя и мать.
Письмена вспыхнули оранжевым светом.
Существо оторопело, застыло, начало бешено вращать обугленными шариками в глазницах. Я бросил взгляд на бочку. Никакого трупа там больше не было. А затем испарилась и сама бочка.
— Уходи и больше не возвращайся, — тихо сказал я.
Я сидел один за столом, передо мной лежала детская раскраска с зайцами и лисами, поломанные восковые мелки. Мрак, шевелившийся в углах пыльной кухни, рассеялся, темное пятно на потолке рассосалось, осталась только потрескавшаяся краска и покачивающаяся лампочка на коротком проводе.
В коридоре, куда выходили обшарпанные двери других квартир, меня дожидался плюгавенький дедуля. Клянусь, в сверкающей лысине, обрамленной клочками седых волос, я на мгновение увидел свое отражение.
— Получилось? — с надеждой спросил он, таращась на меня сквозь толстые линзы очков. Из-за них глаза выглядели карикатурно огромными.
Я кивнул и протянул руку. На ладонь приземлился увесистый конверт красного цвета, перетянутый бечевкой. Жильцы наскребли и вышло достойное вознаграждение.
— Ох, наконец-то, — с облегчением вздохнул дедуля.
Он являлся владельцем здания и у него арендовали квартиры.
— Теперь уж заживем! — он как-то всхрюкнул и из его носа вылетела желтоватая сопля, повисла на усах.
Дедуля засмущался, вытер ее тыльной стороной ладони. И ею же захотел попрощаться через рукопожатие. Я брезгливо сморщился, покачал головой.
— Житья не давала, гадина такая, — домовладелец пригладил усы и бороду. — Каждую ночь измывалась!
— Доброй ночи, — я вежливо поклонился и двинулся к лифтам вдоль стен с ободранными обоями и непристойными надписями.
— Могу я ваш номер передать одной знакомой даме? Она жалуется на топот в спальне и голоса в шкафу.
— Можете, — ответил я, не оборачиваясь.
Лифт раззявил свои двери, с трудом раздвинув их в стороны. Пахло мочой и немытой псиной, маркером на стенах местные художники нарисовали всевозможные варианты мужского полового органа, дополнили табло с кнопками жвачками и плевками. Двери, к моему удивлению, бодро съехались и лифт покатил вниз, грозно протарахтев сквозь десять этажей.
У почтовых ящиков крутилась стайка подростков. Гикая, гогоча, они орудовали баллончиком, передавая из рук в руки, и новое произведение искусства появлялось в режиме реального времени. Вместо мужского полового органа появился бы женский, правда, завидев меня, подростки как-то растеряли запал и стыдливо выстроились вдоль ящиков, спрятав баллончик за спину.
— Доброй ночи, — буркнул один из ребят, за что получил тычок под ребра от товарища.
— Не разговаривай с ним, — прошипел тот.
Я прошел мимо них, остановился возле шедевра.
— Надо бы смыть, — тихо сказал я, указав пальцев на фиолетовый набросок.
Подростки тут же закивали, побежали кто в сторону лестницы, кто к лифту. Баллончик со стуком упал на кафельный пол, рядом с кучей рваных газет. Я понадеялся, что ребята побежали за тряпками и водой.
На улице меня приветливо встречали огни круглосуточного магазинчика, из динамиков которого по сотому кругу лилась навязчивая мелодия. Бодрый молодой голос вещал о новинках ассортимента и призывал попробовать сладости из клейкой рисовой муки с начинкой из манго и персика. Ноги сами понесли к стеклянным дверям, и они тотчас распахнулись, предупредив персонал магазина о покупателе звяканьем колокольчика над входом. В нос ударил едкий запах чистящего средства, с которым не так давно любовно надраили полы и отполировали витрины.
— Доброй ночи! — прыщавый студентик тут же вскочил со стула позади кассового аппарата, поправил ворот несвежей рубашки и бейдж на груди.
Я проплыл мимо, кивнув продавцу, махнул рукой, мол, не переживайте, занимайтесь своими делами. Парнишка недоверчиво осмотрел меня с ног до головы и только спустя несколько минут вернулся к чтению, правда, то и дело поглядывал в мою сторону поверх сборника рассказов. По яркому постеру с перечнем новинок я нашел рисовые пирожки с минтаевой икрой и копченым сыром, с тунцом и сыром, сыром и сыром, руки подхватили сразу несколько целлофановых упаковок, а глаза уже устремились дальше, к полкам с напитками. Пожалел, что не взял корзинку. Поджал губы, разложил пирожки обратно, вернулся за корзинкой. Студентик продолжал вести наблюдение, вероятно, не обращая внимания на сюжетную составляющую чтива.
Пирожки улеглись на дно корзинки, к ним присоединились несколько упаковок лапши быстрого приготовления. Завезли сырную, надо же, находка века!
Зрачки расширились, а сердце забилось быстро-быстро. Яичный сэндвич манил из холодильника. Рот наполнился слюной, хвост, кое-как запиханный в просторные джинсы, задергался. Не спустить бы весь гонорар на еду. Я быстро расправлюсь со всем, что имелось, даже не получится растянуть на неделю. Вздохнул.
Но кто я такой, чтобы отказываться от яичного сэндвича? Рецепт предельно прост, правда, воспроизвести тот самый вкус в домашних условиях не получалось. Яйца отвариваются до пограничного состояния, когда вроде и желток не совсем вкрутую, но и не слишком жидкий. До хруста обжаривается бекон, крошится, яйца разминаются вилкой в глубокой миске, натирается сыр, три ингредиента смешиваются между собой и к ним добавляется звезда программы — соус из майонеза и шрирачи.
Густая смесь намазывается на свежий хлеб, сметается за пять минут, готово, вы восхитительны.
Желудок предательски заурчал и несколько сэндвичей таки составили компанию прочей снеди в корзине. В последнюю очередь я побрел к стендам с напитками, уже заранее разозлившись. Обилие выбора усложняло выбор, как бы парадоксально это не прозвучало, потому я схватил пару банок с холодным кофе, не присматриваясь к остальным, и двинулся к студентику.
Тот с готовностью отложил книгу, нацепил дежурную улыбку, словно это не он сверлил напряженным взглядом мой затылок. Продавец быстро пробил покупки, аккуратно сложил в пакет, озвучил сумму. Я указал пальцем на прилавок за его спиной под пластиковым забралом и надписью “табак”.
— Две пачки мальборо, пожалуйста, — попросил я, прикидывая в уме сколько всего придется отдать за маленький ночной пир.
— Удостоверение личности, пожалуйста, — в свою очередь попросил парнишка.
— Вы мне льстите, — едва слышно проворчал я, похлопывая по нагрудным карманам плаща. Продавец развел руками. Оно и понятно, будь я даже дряхлым старикашкой на вид, с меня бы потребовали что угодно для подтверждения возраста, ничего не поделать. Никто не хочет неприятностей с законом.
Увидев дату рождения в поддельном документе, парнишка снова улыбнулся, на сей раз удовлетворенно. Извлек две пачки сигарет, пробил и их. Я протянул деньги. Студентик тщательно пересчитал купюры, выдал сдачу, вручил пакет.
— Благодарю за покупку! Приходите к нам еще! — отчеканил продавец.
— Угу, спасибо, — ухнул я совой, направился к выходу.
Снова звякнуло над головой, и душная, влажная ночь впилась в лицо моросью дождя.
Хорошо, что до моей квартирки недалеко. Можно пройтись пешком, а не куковать на остановке, дожидаясь автобуса. В лужах отражались фонари, напоминая маленькие луны, дрожащие от поветрий. Вдоль улицы стройными рядами выстроились крохотные едальни и от каждой валил пряный пар, гомонили голоса припозднившихся клиентов. Шуршали редкие автомобили, у столбов, щедро уклеенных объявлениями, переговаривались курильщики. Они высунулись подышать воздухом и скоро должны были вернуться в душные залы забегаловок, чтобы прикончить очередную порцию мясного бульона с лапшой, посплетничать о новых начальниках, посетовать на отсутствие личной жизни или обилие беспорядочных связей, опрокинуть в себя пару бокалов горького пива или нализаться до беспамятства с помощью лимонных настоек. В переулках тенями сновали кошки, и не слишком соображающие господа пристраивались отлить у кирпичных стен.
У высотки, увешанной указателями, вывесками, где находилась моя квартирка, я притормозил, достал из пакета рисовый пирожок, пристроился на скромную лавчонку перед подъездом. Вскрыл упаковку, принялся неторопливо жевать, глазея на билборд с рекламой услуг стоматологической клиники, открывшейся в соседнем квартале. Врач в белом халате демонстрировал идеально ровные зубы и хитро поглядывал на меня сверху вниз. Наверное, если я пришел бы к нему на прием, то он знатно удивился содержимому ротовой полости.
Не уверен вообще, что такие, как я, вообще посещали стоматологов. Больные зубы выпадали, а на их местах вырастали новехонькие, блестящие и крепкие.
— Чего тут сидишь? — щелкнула зажигалка над головой.
Я перевел взгляд на соседа, здоровенного детину в легкой майке, поверх которой он накинул ветровку для защиты от дождя. Я поднял руку, повертел пирожком, мол, поздний ужин на свежем воздухе.
Сосед затянулся, выдохнул дым, мечтательно посмотрел на затянутое тучами небо.
Сосед вздохнул, почесал оба подбородка: один врожденный, второй появился после проблем с гормонами.
— Почему ты всегда такой молчаливый? — прокряхтел мужчина, усаживаясь рядом.
Я доел пирожок, торопливо пожал руку соседу, выкинул упаковку в урну, пошел в сторону подъезда.
Люди часто интересовались почему я не слишком активно участвовал в беседах. По моему скромному мнению, с ними разговаривать довольно тяжело, если это не вынужденное общение. Ну, из вежливости, например. Или общение в деловых рамках. Нет, причина вовсе не в языковом барьере, человеческие языки выучить довольно просто, причина в самих людях.
Странные настолько, что готовы положить свою жизнь на алтарь чужого человека, а затем сокрушаться об упущенных возможностях. Странные настолько, что готовы пытать и убивать друг друга из-за сомнительных выгод. Наверное, можно их понять, но каждый раз, когда я встречался с разъяренным духом, со страшным чудовищем, которое возвращалось в мир живых для совершения мести и торжества справедливости, лишний раз убеждался: род человеческий день за днем воздвигал рукотворный ад. Замученные до смерти женщины, расчлененные дети, молодые парни и девушки с проломленными головами, старики, заморенные голодом из-за перспектив расширения жилплощади. Растерзанные и изорванные, эти создания приходили обратно, собирали себя по кускам, чтобы заглянуть в глаза убийцам и насильникам, задать единственный вопрос.
Но тогда убийцы и насильники менялись местами со своими жертвами, им воздавалось сполна.
И я не всегда хотел изгонять чудовищ. Мне было точно так же больно смотреть на то, что творилось в некогда чудесном месте, как им было больно от распирающего гнева и непонимания.
Жестокость, несомненно, всегда являлась неотъемлемой частью существования человека. Так они развивались, становились умнее, хитрее, придумывали новые способы взаимодействия не только друг с другом, но и с окружающим миром. Жаль только, что эти способы делали из них монстров пострашнее, чем те, которые хотели возмездия.
Мне бы уползти обратно в свою пучину и больше никогда из нее не показываться, забыться долгим сном, или сновать в водной толще, иногда подставляя чешуйчатое брюхо солнцу, барахтаясь среди волн. Но я не мог.
Люди звонили мне, чтобы я избавился от чудовищ, беснующихся по соседству. В особенно тяжелых случаях я слышал рыдания и мольбы о помощи на той стороне трубки, ведь одна квартира, где обосновалось существо, могла нарушить спокойную и размеренную жизнь всей многоэтажки. С частными домами тут немного проще, конечно.
Звонки обычно раздавались среди ночи, когда чаша терпения переполнялась из-за постоянного шума и душераздирающих криков, когда недосып наваливался тяжким грузом на плечи непричастных к возмездию.
Всегда один и тот же короткий диалог:
— Доброй ночи. У нас очень неприятная ситуация складывается…
— Доброй ночи. Адрес и контекст в текстовом сообщении, пожалуйста.
Они всегда знали кому звонили, ведь если раздобыли номер, значит, пришлось потрудиться и раскопать информацию, знали, что жалобы под прицелом эмоционального накала я пресекал еще до их начала. Их предупреждали заранее и говорили сколько денег нужно подготовить.
Мой сосед, однако, был не в курсе, считал меня каким-то узким специалистом в непостижимой области знаний. Я мысленно благодарил его за то, что не задавал лишних вопросов. Иногда он интересовался почему живу один, почему не заведу собаку или кошку. Почему у меня нет семьи, почему среди ночи я выходил из дома, уткнувшись в карту на экране смартфона.
— Руки никак не дойдут, — уклончиво отвечал я и предлагал угоститься лишним рисовым пирожком.
Многие животные меня боялись, они хорошо чувствовали кто представал перед ними в довольно заурядном облике. Сквозь слои плоти без ошибки угадывались настоящие очертания. Животные пугались, шипели, лаяли, вставали на дыбы, старались забиться в дальний угол, лишь бы никогда больше меня не видеть. И, пожалуй, наилучшей компанией для меня являлись как раз те чудовища, коих приходилось изгонять.
Чайник закипел и щелкнул, упаковка с лапшой вскрыта.
Кипяток превратил сыпучую приправу в жирный бульон, сухие комочки соевого мяса набухли. Я положил на упаковку блюдце, чтобы заварилось как следует, включил на фоне старый телевизор, пристроенный рядом с микроволновкой на шкафу с посудой. Оттянул ключ на алюминиевой банке с холодным кофе, уселся над лапшой сторожить. Когда лапша проводила слишком много времени в кипятке, она разваривалась и становилась похожей на сопли.
Еще немного и над горизонтом заалеет полоска рассвета. Я откинулся на спинку стула и он жалобно заскрипел.
Я с удивлением уставился на экран с трещиной, на котором высветился незнакомый номер. Обычно звонки поступали куда раньше. Под окнами дома дребезжали пустые трамвайные вагончики, где-то орала музыка, выясняли отношения бродячие коты.
— Доброй ночи! — торопливо выкрикнул голос и, не дождавшись моего ответа затараторил:
— Вы можете приехать прямо сейчас? Сегодня просто кошмар какой-то творится!
— Доброй ночи, адрес и контекст в текстовом сообщении, пожалуйста, — тихо молвил я.
— Нет времени! Записывайте и приезжайте!
— Ночь на исходе, — почему-то вырвалось у меня.
— И что?! — взвыл динамик. — Мне очень нужна помощь!
На фоне что-то громко треснуло и голос заверещал от ужаса. Затем выкрикнул адрес и звонок сорвался.
Я недоуменно смотрел на телефон. Почесал в затылке. Ехать недалеко, в принципе. Однако я старался не выходить из дома днем без необходимости.
Я вздохнул, переоделся, погасил свет в комнатах, вышел в подъезд, запер дверь. Может, повезет и небо будет в тучах.
Отказать нельзя. Иначе тогда все пойдет прахом.
Меня подбросил до пункта назначения сердобольный водитель автобуса, который припозднился, мягко говоря. Он рассказывал мне о злоключениях выпавших на его долю, но я не слишком вдумчиво слушал, воспринимая голос пожилого мужчины как фоновый шум. Вынырнул из своих мыслей только тогда, когда водитель поинтересовался почему из-под толстовки торчал длинный хвост. Я похолодел, отшутился, мол, костюмированная вечеринка, маску посеял, а вот хвост остался со мной, добротно приклеили. Я не знал поверил он мне или нет, узловатые пальцы только сильнее вцепились в руль и усталые глаза угрюмо смотрели на дорогу остаток пути.
Когда я выходил на нужной остановке в районе с частной застройкой, водитель буркнул:
Это то, что я меньше всего ожидал услышать от человека.
— Спасибо, — проникновенно произнес он, шмыгнул носом.
Я склонил голову набок, замерев на ступенях.
— Пожалуйста. Наверное, — недоуменно протянул я, особо не понимая за что именно принимал благодарность, а хвост мой нервно дернулся.
Покрытый лазурной чешуей, длинный и упругий.
Водитель вымученно улыбнулся, дождался, пока я выйду. Я махнул ему рукой, он махнул в ответ и автобус умчался дальше, в моросящую дождем полутемноту. Вдалеке забрезжил рассвет. Я вздохнул, поджал губы, двинулся к нужному дому, закурив на ходу. Наверное, один из тех, кому я так или иначе помог в прошлом. Память дурная, совсем в последнее время плоха стала.
На крыльце меня встречала насмерть перепуганная женщина, закутавшаяся в плед. Я разглядел пижамные штаны, промокшие тапочки. Наверное, позвонила мне и в спешке выскочила на улицу.
— Это ведь вы? — спросила она высоким от волнения голосом.
Обтерла ладонью лицо, убрала со лба прилипшие волосы.
— Там! Тварь! — она ткнула пальцем в сторону одного из окон.
Волосы растрепаны, дрожали руки.
Она торопливо ухватила меня за локоть, подвела ко входной двери и практически силком затолкала внутрь. От прикосновения я непроизвольно поморщился, раздражительно попросил больше так не делать, однако ошалевшая от ужаса клиентка пропустила слова мимо ушей. Дверь с треском захлопнулась за моей спиной. В крохотное круглое окошко возле вешалки я увидел, как несчастная хлопала по карманам пижамных штанов. Наверное, хотела закурить, только сигареты остались в доме. Я достал свои, вышел на улицу, протянул клиентке и зажигалку, и помятую пачку.
— Простите, — стыдливо произнесла она, втянув голову в плечи, явно почувствовав себя виноватой.
Я повел плечом, мол, ничего страшного. Женщина сделала глубокую затяжку, присела на корточки и расплакалась. Утешитель из меня так себе, потому я неловко похлопал ее по спине и вернулся в прихожую.
Разулся, неторопливо прошелся по коридору, поочередно заглядывая в каждую комнату. Чисто, опрятно, но не слишком богато.
Тварь буянила в маленькой спаленке, где из мебели обнаружились только продавленное кресло да старый комод, на котором возвели что-то вроде домашнего алтаря. Свечи, несколько игрушек, урна с прахом, две фотографии мальчишки лет двенадцати. Он улыбался, демонстрируя брекеты. Несколько свечей валялись на полу, содержимое ящиков комода бесцеремонно вытряхнули на потертый ковролин.
Я сел в кресло, удобно откинулся на спинку, закинул ногу на ногу, подпер подбородок ладонью. Тварь ползала по потолку, не сразу заметив, что в комнате находился кто-то еще.
— Поздновато уже, не находишь? — спросил я.
Тварь с хрустом повернула уродливую голову на неестественно длинной шее.
— Поздновато-о-о-о? — удивленно прогудело существо, моментально сползло с потолка по стене и плюхнулось возле кресла на пол.
— Скоро светать начнет, а несчастная хозяйка из-за твоего визита не выспалась. Не слишком-то вежливо, на мой взгляд.
Создание таращило скопища огромных желтых глаз, виляя головой из стороны в сторону, подобно змее, готовящейся к атаке.
— Давно сюда приходишь? — поинтересовался я.
— Не этот, а мо-о-ой, — мычало существо.
Я снова посмотрел на мальчика с фотографий.
— Что-то ищешь? — кивнул на вывернутые ящики комода.
Существо зашевелило когтистыми пальцами, словно перелистывая страницы невидимой книги.
— Моя голова-а-а-а, — пролепетало оно.
Тварь указала на кошмарное лицо.
Совершенно точно, что дом навещал покойный сын клиентки, только из-за неимения внятного описания ситуации было сложновато понять зачем он устраивал кавардак.
Существо как-то всхлипнуло и протянуло ко мне руки.
Тварь согласно закивала. Нет, искала не голову.
Создание ощерилось, затем стушевалось, снова поползло по стене, принялось корябать когтями потолок.
Мой взгляд вернулся к урне. Нет, точно не из-за нее приходит.
Я пообещал твари вернуться к разговору, оставил чудовище ковырять жилище, поспешил вернуться к клиентке.
— Ваш сын, — сердито пробормотал я, присев рядом с женщиной на бордюр.
Она как-то странно икнула, изумленно вытаращилась на меня.
— Не смотрите так, вы знали, — я жестом попросил вернуть зажигалку и сигареты.
Женщина повиновалась, опустив глаза, чтобы лишний раз не встречаться взглядом.
— Поэтому я всегда настаиваю на контексте вызова в сообщении вместе с адресом.
Я ненавидел прибывать на место неподготовленным.
— Что произошло? — зажал зубами сигаретный фильтр, чиркнул колесиком зажигалки.
Губы хозяйки дрогнули, некрасиво искривились, и на долю секунды почудилось, что она вот-вот расплачется. Однако у клиентки получилось совладать с эмоциями, лишь дернула головой, будто решаясь на отчаянный шаг и советуясь с самой собой в мыслях.
— Разве вы не слышали, не читали? — одними губами пролепетала она.
— Мне почти нет дела до того, что происходит в мире людей, до тех пор, пока в него не приходят чудовища.
Наверное, прозвучало чересчур резко, однако я сказал правду.
— Что сотворилось в доме, раз ваш сын переродился в это?
Женщина вытерла выступившие слезы рукавом, издала странный звук, похожий на всхлип.
— Его отчим, мой второй муж… — слова застряли в горле, она запнулась. — Злоупотреблял. Под раздачу попадали мы с сыном, но сыну доставалось всегда больше. Однажды я не выдержала, дала отпор, заступившись за нас обоих. Выгнала мужа из дома.
Клиентка спрятала лицо в ладонях.
— Я не думала, что все так обернется. Пока я была на работе, сын вернулся со школы. А муж поджидал…
— Он отсек ему голову, — процедил я сквозь зубы.
Не от раздражения, скорее, от досады.
Клиентка дрогнула всем телом и заплакала. Очень тихо и жалобно, как плачут новорожденные щенки в коробке, выставленной за порог.
— Голову нашли и кремировали вместе с телом, но существо продолжает возвращаться, пытаясь добраться до чердака, где вы и обнаружили место расправы.
— Почему он приходит? Почему он пугает меня?!
— Он приходит не за вами, — вздохнул я, достал новую сигарету. — Поджидает вашего мужа.
— Либо вы заманиваете на чердак бывшего супруга, ваш сын разделается с убийцей и уйдет. Возможно. Если здесь он только за местью. Но ведь ублюдок отбывает наказание, вытащить его из тюрьмы для такого аттракциона сложно, да и несколько, скажем, неправильно. Потому данный вариант не слишком рабочий.
— Я прогоню существо и оно больше вас не побеспокоит. Вы же этого и хотели, если позвонили мне среди ночи. И вы знали изначально кто именно вас навещает.
— Он больше не мой ребенок. В нем вряд ли осталось что-то от него прежнего.
— Ошибаетесь, — я потер подбородок. — Это существо все еще ваш сын.
Достал из кармана толстовки чистую бумажную полоску.
— Ему будет больно? — спохватилась женщина.
— Не так больно, как было при жизни. И не так больно, как было вам.
Я встал с бордюра, шагнул в сторону входной двери.
Снова коридор, снова дверь в комнатенку.
Тварь дожидалась меня возле кресла. Она тоскливо повернула голову в мою сторону, захлопала глазами. Я застыл на пороге, затем вздохнул и сел в кресло. Существо распахнуло огромную пасть с частоколом острых зубов.
— Моя голова-а-а-а… — грустно провыло создание.
Тварь непонимающе уставилась на меня, а затем из множества ее глаз потекли слезы при виде бумажки.
— Ты кто-о-о-о? — прогнусавило оно.
— Рю. Только никому не говори, хорошо? — я грустно улыбнулся.
Я поджал губы. Создание замолчало и с готовностью опустило шею.
Щелчок пальцами и бумажка приклеилась на его лоб.
Бумажка заскрипела, завращались на ней проступившие письмена.
Письмена вспыхнули оранжевым светом, тварь заверещала.
А спустя мгновение в комнате я остался один.
— Доброй ночи, — сказал я клиентке, которая попыталась впихнуть мне деньги.
— Доброй, — прошептала она в ответ.
Сверток купюр оказался очень внушительным. Но в этот раз я не смог взять ни одной.
Я кивнул женщине, она поклонилась в ответ, и двинулся обратно на остановку. И к моему удивлению, там меня поджидал тот же автобус, на котором я приехал. Пожилой водитель курил возле распахнутых дверей.
— О, — я приподнял брови в удивлении.
Водитель покраснел, то ли от смущения, то ли от стыда, ведь я знал, что следом начнется разговор. Но, к счастью, он оказался не неприятным.
Водитель просиял, избавился от окурка. Я зашел в автобус, примостился на сиденье ближе всего к выходу. Мужчина занял свое место за рулем.
— Вы, наверное, меня совсем не помните, — начал он издалека, — но мне так хочется с вами побеседовать.
Пелена ночных облаков постепенно рассеивалась под натиском солнечных лучей. Город начинал просыпаться, радуясь свободе от затяжных ливней.
— Увы, не помню, — подтвердил я.
— Зато я вас очень хорошо помню, — водитель завел мотор, двери захлопнулись и автобус неспешно покатился, шурша шинами по холодному асфальту.
— Я родом из крохотной деревеньки на побережье. В год, когда мне исполнилось шесть, прямо перед моим днем рождения, разразился страшная буря.
Зажигались прямоугольники окон в сонных домах. Выползали на балконы курильщики с чашками кофе, чтобы ни с кем не делить свое утро, чтобы набраться хоть каких-то сил перед грядущим днем.
— Дом моих родителей стоял на холме и до нас стихия почти не добралась, правда, мама в тот день отправилась на рынок, прикупить свежей рыбы. Взяла с собой нашу собаку.
В голове зашевелились воспоминания.
— Постройки на первой береговой линии превратились в щепки, и буря не остановилась, поползла дальше, сметая все и вся на пути.
И полные ужаса глаза пухлого мальчика, который открыл нам дверь.
Ласковый луч коснулся щеки, и я ощутил легкое покалывание. В смутном отражении, в окне автобуса, я увидел, как проступили лазурные чешуйки. Потому я не слишком любил выходить на улицу днем.
— Знаю кто вы, как вас зовут. Вы утихомирили бурю и спасли от жуткой гибели десятки людей.
— Моя мама дожила до преклонных лет, мы провели вместе очень много чудесных дней, и тихо отошла во сне. За это тоже спасибо.
Бездомные коты на одной из остановок делили скудное угощение, раздобытое где-то в переулках.
— Никто мне не верил, но верил я сам. Вы привели ее за руку и своим прикосновением избавили от болезней, мучений в пожилом возрасте, подарили ясность ума. И собака, которую вы погладили по голове, тоже ушла без болей и страха.
Автобус затормозил на моей остановке.
Я встал, повернулся к водителю.
— Спасибо, Рюдзин, — севшим голосом произнес он.
Я склонил перед ним голову, прикрыв глаза, и мужчина, спохватившись, ответил тем же.
Сидя на скамейке перед домом, я неторопливо курил, выдыхая сизый дым. Окно соседской квартиры распахнулось, явив привычные подбородки их обладателя.