Загулял клиент по буфету...
Моня появился на нашем сервисе в виде клиента. Этакий дяденька-дедушка ярко-семитской наружности и неопределенного возраста. От 50 до 80 включительно. Лысый смуглый черноглазый аид в костюмчике и на ВАЗ 2106 белого цвета. Обычно я тазоводов заворачивал с порога — но тут, из внутресемитской солидарности, нарушил свои принципы. И не прогадал.
Пока Моня (в миру Соломон Маркович) сидел в офисе-он очаровал весь коллектив. Вернувшись из ремзоны, я обнаружил его курящим сигару и пьющим кофе из любимой чашечки секретарши.
Причем мною лично дрессированная сук@-Арина, что рвала клиентов в мясо по первому «Фас!» — угодливо хихикала и подносила мэтру пепельницу.
Арина могла вышибить (и вышибала) в дверь солнцевских старших — за курение в помещении, а за покушение на свою кофейную китайскую чашечку с драконами могла запросто ушатать (и ушатывала) степлером. Коллектив нервно отмечал на календаре ее физиологические циклы и в опасные периоды старался без лишней нужды в контору нос не совать...
А тут, таки нате вам здрасьте...
Я пристроился с краешку стола и распустил уши. Потихоньку народ сползся на представление. Там было что послушать. Эдакая квинтэссенция одесского еврейского юмора. Что ни фраза-то перл.
Еле разогнал публику по рабочим местам.
Моня прижился в коллективе. Жил он в доме через дорогу, был одинок (жена умерла, дети в Америке) — и заходил в нашу «хевру» (его определение) просто за почесать язык с шлемазлами и босяками (как нас он именовал в своих монологах). Шлемазлом был я, а босяками — солнцевская братва, что квартировала у нас в помещении. Саня-Америка пытался перековаться (в барыгу перекраситься — Моня) и делал «шахер–махер» (Моня) мопедами с мотоциклами. С переменным успехом. «Имел бульон с яиц и был при деле», — так оценил Моня Санину негоцию.
С блататой Моня не тушевался, легко переходил на феню, юморил и вёл себя с ними, как с забавными умственно-отсталыми дитями.
Братва Моню чтила. Как выяснилось — его знали очень серьезные люди.
Мало того — Моня оказался директором (а ныне и владельцем) овощебазы. Жившему в СССР понятно, что это такое. Золотое дно...
— Ну шо, бандота? — заходил Моня к ним в малину. — Почем продаем идею? За какие филки мантулим на цырлах? Рогом упираемся? Барыш есть в лавке — или как всегда — одни слезы?
— Соломон Маркович, моциками торговать — это не морковку гноить для обирания трудящихся!
— Шоб ты так своими таратайками торговал, как я морковкой, босяк! Тебе б Ротшильд кланялся! Сам Гарант, шоб он был здоров, на твоем самокате б рассекал! — пророчил Моня ближайшее будущее...
На гвалт захожу я — в оставшейся от пейнтбола майке. Там написано SURVIVAL GAMES (игры на выживание)
— О, позор еврейского народа пожаловал! — переключается Моня на мою персону. — Ну? Где ты меня опять за себя краснеть заставишь? Что это ты напялил?
— Мальчик, ты шо, в игры не наигрался еще? Зачем еврею игры на выживание? У нас вся жизнь так называется! Знаешь, шо мы чемпионы в этой игре?
— Исход она называлась, шлема. О, Б-же, аид за Исход не знает! «40 лет в пустыне» — вот как эта еврейская SURVIVAL GAME звалась. Куда катится этот мир!
— АААААА! — орёт Арина из кабинета. — Как же я ЗАДОЛБАЛАСЯ РАБОТАТЬ!!!!
— Терпи, деточка, — откликается Моня.— Жизнь коротка, работа бесконечна. Придет время — помрешь не хуже других.
— Вот спасибо, утешили, Соломон Маркович!
— Арина, сердце мое, ты не в том теле родилась. В твоей тугосисей и крепкозадой тушке томится душа пирата. Тебе бы сейчас по тайге на рывок идти под хриплый лай овчарок, или нарядчика подрезать из капризного блатного озорства — а ты тут на стуле попу квадратишь!
— Так что мне себе яйца пришить..?!
— Яйца у тебя и так есть. Мало того, ты их сама у кого хошь оторвешь, деточка! Ты тут единственный путевый бродяга среди этих тароватых фраеров...
Моня оказался, как я уже упоминал, довольно зажиточным кротом. Но ездил на белой «шестёре» ВАЗ, в экспортном исполнении. Привычка. Страх перед преставившимся ОБХСС не давал Моне пофорсить... Единственный понт, что он себе позволял — менял машину каждый год. При этом номера оставались прежними.
Как-то Моня присмотрел себе дачку.
— Максим, у меня до тебе просьба.
— Для вас — хоть звезду с неба!
— Ой не бреши! Ты звезд с неба с детства не хватал — откуда они у тебя сейчас?
— Соломон Маркович- у вас ко мне просьба или вы таким макаром будете меня опять дискредитировать перед общественностью?
— Шо эта общественность за тебя не знает? Ладно — мне машина нужна шоб по говну полазить. Присмотрел себе фазенду, а на своей шохе я до неё, боюсь, не доеду.
— Мой Сабер в ремонте... крестовину ждет. Санин МЛ подойдет?
— Я не притязательный. Мерседес так мерседес. Давай ключи.
— Спроси. А то мне у босяков просить форс блатной не позволяет.
Звоню. Ставлю на громкую связь.
— Сань, Моня твой МЛ покататься просит.
— Бляд@й возить..? Нашел таки свой потертый обрез в шкарах?
— Кто о чем, а вшивый все о бане! — вклинивается в разговор Моня. Богатый, строится, Саша, — а бедный все в пиз@е роется...
Или, говоря другими словами — голодной куме все х@р на уме...
— Да нехай берет. Только пусть гон@оны не оставляет в машине...
— Ой, да твоему шарабану гон@онов возить не привыкать — не выдерживает Моня. Он никого, кроме гон@онов и не видел!
Потом звонит наследующий день. Судя по голосу — в нем идет какая-то мучительная борьба.
— Тут с этим шарабаном беда...
— Вы его таки ушатали, Соломон Маркович?
— Оставь свои пошлости при себе. Я хочу эту меркаву.
— Так купите себе другую такую же. Что вам эта — мёдом намазана?
— Максим, я старый человек. Я не хочу другую. Я хочу ЭТУ. Я как в нее сел — я отсюда вылезать не желаю. Я подумал — Шо ты все время боишься, Моня? Эти шойхеты так запугали тебя своим митвахом, что ты их ссышь, когда они все издохли. Сколько тебе жить осталось, Моня? — спросил я себя?! Так поживи эти годы как человек! Макс! Спроси у этого босяка, сколько шкур он сдерет со старого бедного человека...
— Саш, Моня запал на твою тачку.
— Оооо! Это начало большого пути! Я продам ему мерс за Божескую цену — пусть не ссыт. Он мне уже дважды сильно помог.
Это было правдой. Не знаю сути вопроса, но по Сашиным муткам Моня разок даже вора подтягивал. Такого же лысого невзрачного старичка, которого Моня подь@бывал в свойственной ему манере:
— Мотя, а шо они при твоем появлении все клифты поскидывали? Им от тебя душно?
— Положено так, Моня. Из уважения.
— Мотя, я тебя так уважаю, так уважаю, шо не смотря на мою подагру и варикоз я таки за ради тебя ща буду делать стриптизм! (суетливо дергая ремень)
— Маланский ты бивень, Моня, а еще директор! В цирке коверные рядом с тобой — серьезные люди!
Перелаиваясь друг с другом, деды походя решили Сашину проблему и пошли пить пиво.
Дальше — больше. Собирались в ресторан пожрать, позвали Моню — а тут вокруг запробило. Москва стала намертво. Народ предложил поехать на мотоциклах. Моню усадили сзади на Харлей и погнали...
В ресторане Моня блестел глазами, как мальчишка. Вспоминал, как в юности гонял на трофейном BMW-R35. Потом попросился за руль.
— Моня, ну тя нахрен, я Харлей не отдам!
— Ой да шо ты жидишься? Гою это не к лицу!
Моня очень резво дал с места и чуть не задрал машину на «козла». Приехав, долго молчал. Потом пошел к Саше и долго лаялся с ним за Харлей.
— Моня, что ты за мной все подбираешь? — орал Саша. Я с тобой к бля@ям не пойду — ты там точно подженишься, если вслед за мной на кого влезешь!
— «Ждули-зэкули» они зовутся. А мне они ни к чему. Меня и прежние мусора словить не смогли, а уж нынешние и подавно не сдюжат...
Сошлись на том, что Саня продал ему Honda Gold Wing — этот Кадилллак среди мотоциклов.
— Ну все, — заметил Саша. — Загулял клиент по буфету. Хрена теперь детки наследства дождутся. Моня нажитое непосильным трудом сам в притонах Танжера спустит.
Лет 10 назад я случайно встретил Моню в Паттайе. Он меня окликнул — иначе б не признал. Куда делся этот сухонький старичок в дешевом совковом костюмчике?
На меня загорело щурился с Голд Винга татуированный драконами от ушей до жопы байкер — в косынке с черепами, перстнями, в кожаной жилетке и с тайкой за спиной.
— Эээ...а что ты...ээээ...вы...тут делаете, Соломон Маркович?!
Разговор не склеился — у меня выпадала челюсть.
Единственное, что я понял тогда: после 60-ти жизнь может только начаться.