Старинный особняк
2. Самоотречение
Ким Намджун, устроив омег, вернулся в Герхард.
Ким Сокджин и сын-омега поселились в небольшом особняке, принадлежавшем графу: на первом этаже — просторный холл, уютная гостиная с камином и арочными окнами, выходящими в сад, и парадная столовая на двенадцать персон; поднявшись по широкой лестнице на второй этаж, оказываешься перед высокими массивными дверьми, за которыми таились книги, а по обе стороны от дверей — господские покои: справа — альфья половина, слева — омежья.
Выйдя из здания и спустившись по гранитным ступеням, оказываешься перед небольшим фонтанчиком, от которого в разные стороны разбегаются парковые тропинки, присыпанные мелкой галькой и обсаженные кизильником и чайными розами.
Дом окружён аккуратно постриженными кустарниками и высокими пышными деревьями. Он, спрятанный от любопытных глаз, утопал в глубине сада, так что это самое идеальное место для омеги, готовящегося к замужеству.
— Я хочу принять веру, — тихо молвил омега графу, как только перешагнул порог дома.
Папа и альфа удивлённо переглянулись.
— Милый, ты уверен? — папа обеспокоенно смотрел на сына. — Это серьёзный шаг, и должен понимать, что обратно пути не будет!
— Я знаю, — он бросил украдкой печальный взгляд на мужчину, что хранил молчание. — Но тогда нас не обвенчают. Так ведь?
— А малыш не глуп! — думает про себя альфа и положительно кивает, но вслух добавляет: — Завтра я вас отвезу в церковь.
Тоску по родному дому скрашивал весёлый, расторопный омега Дэнни — его приставили прислуживать будущему молодому господину поместья Герхард. Дэнни постоянно тараторил, жестикулируя и вертя рыжей макушкой и в красках описывая особняк, сад, парк, рассказывал о лабиринте, прекрасной коллекции арабских скакунов — в общем, юный омега не может не влюбиться в столь прекрасное место, ведь теперь вся его жизнь связана с особняком и пройдёт там.
Приняв католичество, Чимин исправно посещал службы, находя в них покой и умиротворение. Каждый вечер, заходя в спальню юного господина, Дэнни заставал того сидящим на полу перед своей постелью и читающим молитву: глаза прикрыты, ладони соединены вместе и приложены ребром ко лбу, а губы чуть слышно шептали.
Однажды он не выдержал и воскликнул:
— Ох, и чудной Вы, Ваше сиятельство! И как только не надоело изо дня в день молиться?! Так и недолго колени загудят!
Чимин удивлённо вскидывает брови и даже прекращает читать молитву. Слуга идёт в будуарсмежная комната со спальней, где обычно мылись и одевались, а Чимин, быстро перекрестившись, вскакивает и бежит за ним:
— Что ты такое говоришь?! — в его голосе сквозит обида. — Это же грех, так рассуждать!
— Почему же грех? — слуга смеётся, не оборачиваясь и раскладывая одежду господина, в которую он облачит его после вечернего купания. — Колени заболят, это я Вам точно говорю.
— Я не об этом, — Чимин обегает Дэнни и встаёт прямо перед ним. — Разве ты не молишься каждый день? — он искренне удивлён.
— Ох, и наивен ты, мой господин, — омега даже не обращает внимания на обращение к себе. — Нет, почему же, я молюсь, но не столь часто, как Вы.
— А разве можно пропускать молитвы?
Дэнни прекращает свою работу и долго смотрит в удивлённые ясные глаза.
— Чист ты, мой господин, — слуга вздыхает, поглаживая ладонью щеку Чимина. — Ох, и тяжко Вам придётся, тяжко!
— Это почему же мне будет тяжко, Дэнни? — он хватает ладони слуги, отчего тот громко охает. — Я чего-то не знаю? Ты что-то от меня скрываешь? — слуга лишь виновато отводит глаза, осторожно освобождая свои руки из оков пухлых пальчиков, и тихо бурчит:
— Ничего я не скрываю, мой господин. Не наговаривайте на меня. А если и надобно, чего знать, то уж точно не я Вам должен поведать о том. Не я.
Чимин изучает лицо, но молчит.
— Ну чего же мы стоим, мой господин? — спохватился Дэнни. — Вода стынет! Ну-ка! Скорее полезайте, иначе замёрзнете и заболеете, и не сносить мне тогда головы! Знаете, как Его сиятельство разозлится на меня!
Чимин смущается, но поворачивается к нему спиной, позволяя себя раздеть.
Поначалу стыдился он чьего-то присутствия: в родном доме сам купался, никто над душой не стоял, не пыхтел и уж тем более не прикасался к его телу.
Шёлковый халат заструился с плеч по бёдрам и лёг розовым облаком у ног. Юный омега, стыдясь и отводя взгляд, прикрыл обнажённое тело руками и ждал, пока слуга за ширмой проверял воду — не горяча ли. Потом он протянул руку Чимину, и омега, поочередно ступая в эмалированную ванную на коротких изогнутых ножках, полностью погрузился в тёплую воду.
Слуга закатал рукава, схватил со столика белую ткань, намочил, намылил и принялся тереть тело до порозовения кожи. Чимин понемногу привыкал к купанию, но вот мыть там… Он не позволял. Дэнни всегда усмехался над краснеющим омегой, но молча отворачивался, пока Чимин себя домывал.
— Кстати, мой господин, об этом хочу поговорить.
— О чём? — Чимин не понимает, продолжая себя намыливать, окутывая ароматом лаванды.
— О том, что сейчас моете, — слуга слышит, как копошиться за спиной перестали, и поворачивается: — Его сиятельство не любит, чтобы там был волос! — и пальцем тычет в омежий пах.
Чимин растерянно моргает и опускает взгляд — кончики ушей горят, щеки пылают.
— Завтра будем из Вас ангела делать! — по-доброму смеётся Дэнни. — Вы, конечно же, и так ангел во плоти, мой господин, но после волшебных ручек Зейнав пер. с араб. «убор, украшение, краса», — слуга довольно мычит, — м-м-м-м, Вы не узнаете себя и своё тело!
— Я не хочу никакого Зейна! — возмущённо дует губки Чимин, но больше спорить не решается: вера же учит смирению. Но в душе юный омега возмущён. Что-то внутри него протестует, негодует и не соглашается. Почему какой-то Зейн должен завтра его трогать? И почему его будущий муж так хочет, чтобы он удалил эти волоски? Разве любят за наличие или отсутствие волосяного пушка в паху? Церковь разве этому учит?!
Чимин потом долго над этим раздумывал после ухода Дэнни. Он не выдержал, схватил свечу, что была единственным источником света в огромной спальне, и, прикрывая ладонью дрожащее пламя, подошёл к зеркалу. Поставив подсвечник на туалетный столик, он потянул за завязки на шее и, подхватив подол длинной ночной сорочки, стянул её через голову.
Юноша прошёлся изучающим взглядом по нагому стройному телу. Молочная кожа, розовые бусины сосков и маленькое аккуратное достоинство. Он провёл ладонями по бокам и замер на округлых бёдрах, повернулся спиной к зеркалу, осматривая себя через плечо. Обхватил ягодицы и сжал их. Потом вновь стал лицом к столику, а ладони положил на живот. Живот… Сейчас у него тонкая талия, плавные изгибы и упругий живот. А что же с ним станет, как он… забеременеет? Омега вспыхнул от столь неприличных мыслей! А ведь он даже не знает, как внутри него окажется ребёнок! И как он поместится в таком хрупком тельце?
— О, боже! — испуганно стонет омега. — Это Сатана испытывает меня! Это всё Дьявол! Падре предупреждал! — с силой обхватывает ладошками щёки.
Наспех натянув сорочку, он всё же решает помолиться перед сном — страстно, с жаром и истинно открытым сердцем.
Приготовления к венчанию шли полным ходом. Всё в свои руки взял счастливый папа омеги.
Особняк до назначенного дня ходил ходуном! Портные вереницей приходили, подбирая ткани, снимая мерки, потом уходили, обещая вернуться завтра же с утренней зарёй. И снова приходили, опять примеряя, подгоняя, исправляя, и всё это сопровождалось либо недовольным цоканьем, либо радостным гвалтом вокруг прелестного жениха. А потом опять уходили из особняка, погружая его в спасительную тишину. Но каждым утром всё повторялось, повторялось и повторялось.
— Господин Чимин! — Дэнни битый час ходит по дому в поисках молодого господина, но безуспешно. На улицу не выбегал — в этом его заверили! — Чимин! — слуга распахнул двери библиотеки: заглянул за диванчики, обошёл стеллажи и покинул комнату. — Где этот несносный мальчишка! — прокричал он в коридор.
Он сегодня сбился с ног — молодой хозяин пропал. Прислуга облазила кухню и заглянула в чуланы, искала в гостиной и проверяла в столовой и личных покоях Ким Сокджина и жениха, но он как в воду канул!
— Всех выдворю! — не на шутку злился Дэнни. — Если вы мне сейчас же не найдёте Его сиятельство, то можете собирать свои пожитки и проваливать из этого дома навсегда! — он перегнулся через перила и ещё громче добавил: — И не надейтесь на хорошие рекомендации! — и отправился на поиски. Встав посреди коридора в ступоре, он растерянно смотрел то в одну сторону, то в другую.
— Так! — потирая переносицу и успокаивая самого себя, заговорил. — Начнём по новой, — и зашагал к спальне омеги: ведь именно там он вчера оставил его. Сильнее обычного толкнул дверь: та аж со всего размаху ударилась массивной ручкой о стену. И готов поклясться, что в этот миг он услышал тоненькое «ой!». Слуга замер, озираясь:
— Господин? Вы здесь? — но, естественно, ему никто не ответил.
Постояв, он резко сорвался с места и, припадая грудью к полу перед кроватью, задрал покрывало и крикнул:
— Ой! — омега под кроватью со страху дёрнулся и громко пискнул, зажимая рот ладонями, но его уже схватили за руку и потянули на свет божий.
— Вот же негодник! — кряхтел Дэнни, пододвигая к себе по полу омегу. — Вы зачем туда спрятались? — омега наконец-то выполз. — Святые угодники! Да что же это такое? — запричитал он. — Босой! В одной сорочке! Ну вот зачем? — отряхивал сконфуженного юношу. — Ради бога, вот зачем Вы туда полезли? Разве я Вам чем-то не угодил? За что Вы так со мной, мой господин? А-а?
— Прости! — Чимин обнимает себя за плечи и опускает голову. — О тебе я не подумал, — виновато лепечет, но тут же быстро вскидывает голову. — Ты не виноват, Дэнни! Нет! нет!
— А кто же Вас расстроил? Почему там прятались? — слуга машет рукой на кровать.
— Это всё они! — заплакал омега. — Зачем их так много? Зачем всё это? — он заламывает руки. — К чему так много одежды? — губы трясутся, а по щекам бегут дорожки слёз.
Дэнни в непонимании раскрыл рот и собирался уже что-то сказать, но в этот момент постучали, и оба омеги быстро повернули головы на голос:
— Портные прибыли, — лакей поклонился и удалился.
Чимин тихонько завыл, отчего нижняя губа оттопырилась, а по щекам уже катились крупные хрустальные слёзы:
— Заче-е-ем ты меня нашё-ё-ёл?
И только сейчас слуга понимает, что омегу съедает страх! Страх перед замужней жизнью. Весь скарб: брюки, смокинги, рубашки, сорочки, перчатки, платки, шляпки, халатики, белье — это только мизерная часть того, с чем предстоит справляться в повседневной жизни! А ведь у него будут и другие заботы и обязательства, как перед всем домом, так и перед мужем в частности.
— Да Вы боитесь! — шепчет Дэнни и обнимает всхлипывающего господина.
В то утро портных так и не допустили в покои Его сиятельства.
Следующий день омега провёл в церкви.
Ким Сокджин вживался в новую роль и потихоньку заправлял всем и всеми. На его вкус был составлен свадебный обед, который должен состояться уже в Герхард. Там же по своему усмотрению он обставил и личные покои, в которых будет жить после переезда, и отдельные покои своего сына, и покои новоиспечённой супружеской пары. Граф учёл его пожелания и предпочтения и внёс «небольшие» изменения в интерьер огромного особняка. Сокджин так увлёкся новыми обязанностями, что и совсем забыл про юного, неопытного омегу, которому в первую очередь должен был уделять внимание.
Утро тринадцатого ноября, а это был четвергсуеверие: свадьба в четверг — к гробам, встретило жениха серым хмурым небом и противной изморосью. Бледный омега, как неподвижная мраморная статуя, стоял посреди личных покоев — после венчания он станет делить их с мужем. Чимин с раннего пробуждения словно со стороны наблюдал за суетой, творившейся вокруг него: вот его ведут купаться, вот облачают в свадебный наряд, вот укладывают белокурые волосы лёгкими волнами, и на голову ложится полупрозрачное белое покрывало. Он даже и не замечает, что остаётся один. Омега смотрит на себя в зеркало и не верит, что это он, спрятанный под фатой, и что сегодня пойдёт под венец с самым завидным женихом Де́рбишира — графом Ким Намджуном. Только почему нерадостно от этой мысли? Почему, мечтая о пышной свадьбе и муже, он не испытывает того нежного трепета, что чувствовал ранее? Почему он не сгорал в томленьях прошедшие месяцы? Руки безвольно повисают вдоль тела, голова опускается, но никто не видит горьких слёз, слёз несчастливого омеги.
— Милый, — нарушает одиночество папа.
Чимин поворачивается всем телом к нему и прямо спрашивает:
Старший омега сначала теряется и даже сбавляет шаг, но, совладав с эмоциями, быстро отвечает:
— Что за вопрос, сынок? Конечно, я счастлив, ведь сегодня ты станешь мужем самого почитаемого в графстве альфы! Он умён, красив, добр и, что немало важно, богат! Он любит тебя! Слышишь? Я знаю это наверняка! Ты будешь с ним самым счастливым! — папа сжимает ладошки сына своими и подносит к губам. — Всё будет хорошо! Верь мне!
Чимин смотрит на своё отражение и примеряет всё услышанное на себя — богатство, почёт, любовь графа, его ум, доброту и красоту. Но от всего этого почему-то счастливее он не становится. Чего-то не хватает. Важной детали. Может быть, всё дело в том, что он… не любит своего будущего мужа?
— Я тоже буду счастливым, папа. Обязательно! — поник головой.
— Правильно! — папа обнимает сына.
Жениху вручают букет, и он покидает особняк — впереди взрослая жизнь.
Совсем крохотный, наверное, лет пяти-шести, омега, одетый в алое и с венком роз, украшенным красными ленточками, на маленькой русой головке, важно вышагивал перед Чимином. Малыш уверенно проходил между рядами дубовых скамеек, украшенных широкими кремовыми атласными лентами и букетами из белых лилий, по красной ковровой дорожке, протянувшейся от высоких распахнутых дверей к алтарю, где в ожидании стояли священник и граф Ким Намджун, и направо и налево разбрасывал белые лепестки роз.
Чимин смотрит только на распятье.
«Господи, об этом ли я мечтал? Этого ли я так страстно желал? А как же любовь? Не ты ли эти месяцы учил меня жить в правде и любви? Ведь обман — это тяжкий грех! Зачем? Для чего ты ведёшь меня по этому пути?»
Маленький омега приостановился, низко поклонился и продолжил шествие.
«Все вокруг улыбаются. Все радуются. Это я сделал их счастливыми? В этом есть моя заслуга?»
Чимин растерянно смотрел на гостей. Он видел перед собой лишь страшные лица. Ему казалось, что они обезображены оскалами, что вместо глаз у всех красные искры, вместо ровных белых зубов — искривлённые и изогнутые клыки, а на головах — рога.
В панике омега стал задыхаться и, забегав глазами по храму, искать родной образ, но не находил. Он остановился. Все охнули. Нахмурившись, граф понял, что омега может и не дойти до алтаря. Ким Сокджин мигом обернулся и встал так, чтобы сын его заметил. Чимин, уловив фигуру папы, которая расплывалась из-за нахлынувших слёз, заулыбался — его папа здесь! Он с ним! Он не предаст и не бросит!
«Я готов пожертвовать своим личным счастьем ради счастья других — ради мужа, ради папы! Я буду примерным сыном ради благополучия папы. Я буду любящим и достойным супругом ради спокойствия мужа. Я буду…»
Омега многого не помнил: как оказался у алтаря, как вместе с графом встал на колени перед распятьем, как читали главы из Библии и произносили проповедь.
— Явились ли альфа с омегой на церемонию по своей воле? — продолжил священник.
— Да, — уверенно отвечает альфа.
Все устремляют выжидающие взоры на омегу, что молчит, опустив голову, словно никого и ничего не слышит.
— Чимин? — он почувствовал, как его ладонь легонько тронули.
Омега заморгал и испуганно посмотрел на непроницаемое лицо графа, а потом на хмурого священника:
— Простите, — чуть слышно молвит.
— Явились ли альфа с омегой на церемонию по своей воле? — прокашлявшись, повторяет вопрос служитель храма.
— Да, — тихий, но уверенный ответ.
— Готовы ли вы дарить друг другу любовь и верность всю оставшуюся жизнь?
— Готовы ли вы растить посланных вам Богом детей в заботе и по установленным Христом правилам?
— Если кто-то из присутствующих здесь знает причину, по которой эти двое не могут сочетаться браком, пусть скажет об этом сейчас или молчит до конца своих дней, — громкий голос священника уносится ввысь, под самый купол храма, ближе к Господу.
Чимин глядит на папу — тот молчит.
— Кто отдает этого омегу в супруги этому альфе?
Ким Сокджин поднялся со своего места:
Священник кивнул и продолжил, обращаясь к графу:
— Возьмите своего омегу правой рукой за правую руку и повторяйте за мной: «Я, Ким Намджун…»
— …Беру тебя, Пак Чимин, в свои венчанные супруги…
— …Беру тебя, Пак Чимин, в свои венчанные супруги…
— …Чтобы отныне быть вместе с тобой в горе и радости…
— …Чтобы отныне быть вместе с тобой в горе и радости...
— …В богатстве и бедности, в болезни и здравии…
— …В богатстве и бедности, в болезни и здравии…
— …Чтобы любить и заботиться о тебе, пока смерть не разлучит нас…
— …Чтобы любить и заботиться о тебе, пока смерть не разлучит нас…
— …Согласно воле Божьей. Для того даю тебе свое слово.
— …Согласно воле Божьей. Для того даю тебе свое слово.
— А теперь Вы возьмите своего альфу правой рукой за правую руку и повторяйте за мной: «Я, Пак Чимин…»
— …Беру тебя, Ким Намджун, в свои венчанные мужья…
— …Беру тебя, Ким намджун, в свои венчанные мужья…
— …Чтобы отныне быть вместе с тобой в горе и радости…
— …Чтобы отныне быть вместе с тобой в горе и радости…
— …В богатстве и бедности, в болезни и здравии…
— …В богатстве и бедности, в болезни и здравии…
— …Чтобы любить, повиноваться и заботиться о тебе, пока смерть не разлучит нас…
— …Чтобы любить, повиноваться и заботиться о тебе, пока смерть не разлучит нас…
— …Согласно воле Божьей. Для того даю тебе свое слово.
— …Согласно воле Божьей. Для того даю тебе свое слово.
Затем произносятся молитвы о сошествии на молодую пару Святого духа, и в самом конце обряда альфа с омегой обмениваются кольцами.
— Объявляю вас супругом и мужем. Граф, можете поцеловать своего супруга.
Ким Намджун поднимает с колен омегу и откидывает с лица подвенечное покрывало, обнажая красоту Чимина перед приглашёнными, одной рукой обнимает за талию, а другой касается лица, и припадает к горячим губам.
Перед богом и свидетелями Чимин стал законным супругом графа Ким Намджуна.
Назад | Содержание | Вперёд