Легион чести
Иван, рыцарь Марианны
Впрочем, об истории русских бригад, воевавших в те годы во Франции, стоит рассказать с самого начала.
Уже на четырнадцатый день войны, которую позже окрестили Первой мировой, русские войска, выполняя свои союзнические обязательства, перешли границу Восточной Пруссии. Между тем неподготовленность русской армии к большой и затяжной войне была очевидна. В этом признавался и сам главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич: «История меня осудит, но я не мог поступить иначе. Раз французы просят — надо им помочь».
Очень русский аргумент. Старомодный. Старорежимный. Но столь бесхитростный, что у нынешнего поколения историков уже и язык не поворачивается осуждать. «Не мог поступить иначе», — вот и все. Но можно ли полагать, что тогдашнее российское правительство бездумно бросалось жизнями своих подданных, считая русских солдат пушечным мясом? Известен и такой факт: англичане еще в августе 1914 года обратились к России с предложением перебросить часть русских войск на Западный фронт — с тем, чтобы помешать Германии стягивать силы на востоке. Ведь солдат у России много! В обмен на это Англия обещала увеличение своих военных поставок. Но тогда Россия категорически отвергла это предложение.
Осенью 1915 года с тем же предложением в Петроград прибыла французская миссия. В обмен на увеличение военных поставок — в частности, ружей — союзники запросили 400 тысяч мобилизованных россиян. В российском штабе были возмущены моральной стороной предлагавшегося обмена. (Сегодня это удивляет нас: думать о морали, когда речь шла о беспрецедентной по своему размаху военной мясорубке!) Однако пришлось соглашаться: в вопросах технического оснащения, как сказали бы сегодня, дела у русской армии обстояли катастрофически. История зафиксировала беспощадные цифры: во время весенних поражений в русской армии зачастую складывалась ситуация, когда на батарею приходилось по пять снарядов, на винтовку — по пять пуль, на двух солдат — по одной винтовке.
И вот осенью 1915 года была достигнута договоренность об отправке на запад одной (поначалу — только одной) русской пехотной бригады. Позже разговор стал идти об отправке четырех особых пехотных бригад, двум из которых предстояло принять участие в битвах на Салоникском фронте на стороне Антанты. Они и вошли в историю под названием Русского экспедиционного корпуса.
Эти люди покинули Россию накануне тех непоправимых событий, которые навсегда изменили облик их страны, да и всего мира... Высочайшим указом командующим особой пехотной бригадой был назначен будущий кавалер ордена Почетного легиона генерал-майор Николай Лохвицкий. А одним из полков в этой бригаде командовал будущий советский агент Павел Дьяконов.
История уже готовилась развести этих солдат и офицеров — вернее, тех из них, кому суждено уцелеть, — по разные стороны баррикад. Но пока они вместе, пока они еще искренне верят в то, что предстоящий бой — действительно святой и правый. Потому что есть друг и есть враг, и с общим врагом надо бороться, помогая в беде другу. А как же иначе? Они уезжают из России, в которую больше никогда не вернутся. Нет, кто-то, конечно, вернется — но это будет уже совсем другая страна.
Можно представить: по железной дороге — через всю Русскую равнину, через Урал и Сибирь, через Маньчжурию, до русского порта Дальний, временно оккупированного японцами! И там полковник Нечволодов, ветеран Русско-японской войны, скажет перед солдатами зажигательную речь о том, что каждый камень здесь положен русскими людьми, поэтому Россия сюда непременно вернется. А ведь действительно — вернется. Один из молоденьких солдат, слушавших тогда полковника, — Родион Малиновский — спустя тридцать лет разгромит в этих местах Квантунскую армию...
В тихоокеанском порту — на корабли, и — по южным морям, через экзотические восточные страны, через остров Цейлон, Красное море и Суэцкий канал — в море Средиземное, прямехонько в город Марсель! Два месяца занимал тот путь. По нынешним меркам — почти путешествие на Марс, особенно для нижних чинов, вчерашних крестьян, которые и Францию-то называют не иначе как «Хранция».О
Ехал в неведомую Францию в числе новобранцев и будущий советский маршал Родион Малиновский, который позже опишет это путешествие в своих воспоминаниях. В «Хранцию» (котоставался,
однако, и чисто техрая, как потом выяснилось, малюсенькая такая, за неделю пешком прошлепать можно) поначалу новобранцы ехать побаивались. Однако, как свидетельствует история, русские солдаты быстро тогда освоились на полях Шампани. Тем более что встречали их французы с неописуемым восторгом, дарили вино, фрукты, деликатесы, а на первом параде в Марселе, как вспоминают очевидцы, русские колонны маршировали, усыпанные цветами.
Особенно солдатам пришлось по вкусу какао. Даже, говорят, быстро привыкли к замене чая — кофием, а водки — коньяком. Говорят, наш человек ко всему привыкает. Особенно к хорошему.
Не в первый раз нога русского солдата ступала на эту землю. Еще за сто лет до того «Ивану показали Европу, Европе показали Ивана» — во время похода против Наполеона. Тоже ведь была почти «мировая» война, если уж на то пошло! Однако в чем-то столь явственно другими были те войны, те битвы начала века XIX. Наверное, присутствовали в них и жестокость, и боль, и кровь, и предательство, и вероломство, но все же не только фантазия потомков разукрасила те времена сочными, чистыми цветами. Была в тех войнах некая рыцарская куртуазность, некое само собой разумеющееся благородство. И в день битвы за Париж даже рестораны во французской столице никто не подумал закрывать. Гусары праздновали победу, заедая шампанское устрицами, и потом один из гусарских полковников оплатил скопом все счета своих подчиненных, едва не разорившись (а не заплатить — позор!). «Диким казакам» их казацкое начальство, конечно, объявило приказ, чтоб местное население не обижать, «мадамов и мамзелей не трогать, разве что по взаимному согласию». Но, видать, во взаимном согласии недостатка не было, коли спустя девять месяцев после вступления русских войск в Париж каждый четвертый новорожденный парижанин был казаком. Так что с бывшими врагами, что называется, расстались друзьями — и разошлись восвояси, друг другом довольные.
Но то, что полыхнуло в Европе спустя сто лет, было уже чем-то иным. Наступали новые времена, в которых все меньше оставалось места для беспечной куртуазности. Все несовместимей с духом времени звучали слова о чести и благородстве.
Союзники торопились заполучить свежие русские части, и поэтому путь остальных трех бригад пролегал уже по северным морям, через Архангельск. Конечно, этот маршрут был опаснее, но к риску нашим было не привыкать. Так что уже к сентябрю 1916 года Русский экспедиционный корпус во Франции был полностью сформирован. Сражался он в составе Шампанской армии под командованием генерала Гуро, который оставил о наших военных самые восторженные отзывы. Несколько недель ушло на адаптацию к новым условиям и освоение французского оружия, ведь в русской армии пользовались другими винтовками. Впрочем, как уверяют историки, русская трехлинейка тех времен была технически сложнее, чем французский аналог, так что зря каркали скептики из числа французских офицеров: мол, неграмотные солдаты из дикой России вообще не смогут освоить новую европейскую технику.
Обычными действиями русских на французском фронте были разведка и внезапные удары по соединениям германской армии именно в те моменты, когда немцы меньше всего этого ожидали. Французов потрясала выдержка наших солдат: те могли лежать в засаде до пяти суток, чтобы потом внезапно ударить по врагу.
31 января 1917 года позиции 3-й бригады подверглись газовой атаке. Сначала на русских поползло бесцветное облако газа, от которого солдаты теряли сознание, не успев надеть противогазы, а вслед за ним — облако хлора. В тот день было отравлено около 300 человек. В их числе и любимец солдат, привезенный в Шампань с Урала, — бурый Мишка. Талисман бригады, как сказали бы сейчас. Мишка долго болел, но все-таки выжил, что дало повод французам шутить: «Вот ведь русский медведь — ничто его не берет!» Однако война — это не веселая заморская прогулка с цветами и шампанским. Позже историки оценят: в грандиозном поражении русско-французских соединений на берегах Реймса, унесшем в общей сложности 5 тысяч жизней наших солдат, виноваты просчеты французского командования. Операция, спланированная в штабах, оказалась бессмысленной, а ее последствия — катастрофическими для наших частей.
И вот докатилось эхо российской гражданской смуты до экспедиционных частей — не могло не докатиться. Солдаты взахлеб читали большевистскую газету «Голос правды», а в окопах начались братания с противником. Не только русские части были тогда подвержены пацифистским настроениям: волна протеста против войны была воистину интернацио-нальна, она смущала умы по обе стороны фронта — и русским, и немцам, и французам. Однако особенно сильны были эти настроения в русских частях.
Были ли эти настроения ложью и соблазном? Нет, это тоже была правда, только другая. Не зря же вспоминали бойцы Русского экспедиционного корпуса, как взяли в плен тяжело раненного немца, пытались его допросить, а тот только стонал. И потом, собравшись с силами, назвал свой адрес и попросил написать маме, что он честно погиб за Германию. По рукам в русских бригадах ходила пацифистская памятка Льва Толстого, в которой покойный гений напоминал своим еще живущим соотечественникам, что такое заповедь «не убий». Мол, нет в Евангелии оговорок, в каких случаях эта заповедь «недействительна». Так что нельзя ее переступать. Даже во время войны. Даже по высочайшему указу. И — все тот же вопрос: ложью это было или правдой?
Увы, сегодня с уверенностью мы можем констатировать лишь реальные события. Например, тот факт, что в 1917 году парижские власти несколько раз пытались закрыть знаменитую «Ротонду», ставшую местом встречи русских солдат с антивоенными агитаторами. И тот факт, что, боясь «антивоенной большевистской заразы», французы изолировали русские части от своих войск. Отправили ставших ненадежными союзников в идеологический карантин — в лагерь Ля Куртин.
Русские солдаты митинговали там три месяца, отказываясь присягать Временному правительству. В итоге 1-я бригада, отказавшаяся сдать оружие, осталась в лагере, а 3-я бригада покинула его, подчинившись требованиям правительства и союзников, однако при этом отказалась стрелять в своих мятежных соотечественников.
Президент Пуанкаре лично просил представителя русского военного командования генерала Сенкевича не сталкивать французских солдат с мятежными русскими частями. А тогдашний Верховный главнокомандующий русской армии генерал Корнилов требовал от Сенкевича решительных действий по отношению к взбунтовавшимся частям.
В итоге лагерь Ля Куртин был разгромлен по приказу Сенкевича при помощи русской артиллерии, следовавшей на Салоникский фронт. И, открывая эту страницу русской военной истории, краснеют за нее практически все современные исследователи. Наступало время двух правд и двух Россий. Время братоубийства. Мятежники из лагеря Ля Куртин были отправлены на каторжные работы в Алжир. Не Соловки, конечно, и не Сибирь, но еще неизвестно, что хуже.
Смыть позор России собственной кровью
После того как Россия заключила сепаратный Брестский мир, русские солдаты и офицеры во Франции становились так называемыми некомбатантами — лицами, не имеющими права участвовать в военных действиях. Солдаты, те самые вчерашние новобранцы и позавчерашние крестьяне, пополняли ряды французского пролетариата. Лишь немногие записывались в волонтерские русские части, командиры которых самостоятельно решили продолжить свою войну, невзирая на официальное решение России закончить ее от имени народа.
Ну да, конечно, «страшно далеки они от народа», как сказал бы вождь мирового пролетариата об этих старорежимных офицерах, почему-то упорно продолжавших считать продолжение этой войны — делом личным, делом собственной офицерской чести. Но, хотя нижние чины неохотно шли в волонтерские русские части, офицеры записывались туда почти поголовно, и главным мотивом в их поведении было именно стремление «смыть собственной кровью с России позор сепаратного мира».
И это тоже было правдой. Просто это была другая правда и другая история. И этих людей было меньше, намного меньше, чем тех, кто в те дни смотрел с надеждой и верой на обещавших построить светлое будущее большевиков. Но они были — и остались до конца верны своему варианту правды, своему пониманию зла и добра, предательства и благородства, черного и белого. Некомбатанты, не имевшие права на участие в боях, в случае плена подлежали немедленному расстрелу. Русские в те дни надели форму французской армии, но с нашивкой на рукаве в виде прежнего российского флага. Русский легион так и именовал себя, хотя и неофициально, — Легион чести. А поскольку офицеров в эти части записалось намного больше, чем солдат, то офицерские должности в них занимали по жребию.
Русские легионеры несли огромные потери в составе ударной марокканской группировки. Историей зафиксировано: после поражения французов под Суассоном, когда немцам оставалось лишь несколько десятков километров до Парижа, положение спас именно русский легион. Говорят, в той битве приняли участие даже врачи и священники. В одном из соединений, вспоминает очевидец, из 150 легионеров в живых осталось лишь 40. Но в Париж немцы так и не вошли.
Брешь, пробитая Легионом чести в стене последнего оплота германской армии — так называемой линии Гинденбурга — оказала решающее воздействие на ход войны. Германские части стали отступать. Может, именно этот факт, а может, все действия русских соединений, взятые вместе, побудили французского маршала Фердинанда Фоша признаться: «Тем, что Франция не была стерта с карты Европы, мы обязаны прежде всего России». А немцы были потрясены и возмущены сверх всякой меры, когда увидели, что их оккупируют русские войска и на берегах Рейна развевается трехцветное знамя прежней России, которой на карте мира уже не существовало.
В сентябре 1920 года в одесский порт вошел корабль, на борту которого возвращались на родину при содействии Международного Красного Креста оставшиеся в живых бойцы бывшего Русского экспедиционного корпуса. Они уезжали четыре года назад из одной страны, а возвращались уже совсем в другую. И даже потрепанная «старорежимная» форма прибывших смотрелась дико и непривычно для встречавших.
Для чего они вернулись? Что стали делать дальше? Ответ очевиден и страшен: вернулись, чтобы тут же разойтись по разные стороны баррикад и начать стрелять друг в друга. Солдаты записывались в красноармейцы. Офицеры становились под знамена Белой гвардии. Потом часть из них — опять-таки те, кто уцелеет, — снова вернется во Францию. Чтобы стать теперь уже пожизненными изгнанниками.
Часть из них еще была жива в 60-е годы. Собрание старых офицеров лейб-гвардии Павловского полка даже было заснято на любительскую кинопленку. Их потомки уже плохо говорят по-русски, хотя и продолжают носить русские имена и фамилии. Однако они до сих пор, вот уже 70 лет подряд, съезжаются на православную Троицу на кладбище Сент-Илер Лагран, что расположено на родовых землях барона Сент-Илера. Внуки, правнуки, а нынче уже праправнуки. Здесь похоронены люди с русскими именами и фамилиями, и под каждым именем подпись: «Погиб за Францию». Это кладбище уцелело, в отличие от тысяч других погостов, где покоятся солдаты Первой мировой. Для молодых французов, еще помнящих, что по крови они русские, это что-то вроде скаутского парада. Здесь звучат православные молитвы, здесь выносят старые русские знамена, а старшие дети следят, чтобы младшие не лопотали по-французски, а использовали только русскую речь.
Вот такая у нас с вами история. И кто возьмет на себя смелость сказать — чему она учит? Оглядываясь назад, мы способны лишь в смущении потупиться, признавая, что единой, всеобъемлющей правды в те дни не было ни у кого. Однако если пацифистские настроения начинались некогда с памятки Льва Толстого насчет заповеди «не убий», то можно вспомнить, какой кровавой бойней обернулась для России последовавшая за империалистической Гражданская война. И вообще — все, что было дальше со страной, в пацифистскую модель никак не умещалось.
А что же эти последние русские рыцари с их внеисторическим Легионом чести? Они сделали свой честный выбор. И, возможно, именно поэтому спустя полвека внезапно начали звучать в России, еще называвшейся Советским Союзом, ностальгические песни о благородном русском офицерстве: «Господа офицеры, я прошу вас учесть: кто сберег свои нервы, тот не спас свою честь». В них пелось о том, чего в стране и мире стало катастрофически не хватать. И до сих пор не хватает.
«Секретные материалы 20 века» №12(139). 2004
Источник: http://4bux.org/component/k2/item/90099
нический вопрос: как переправить на Западный фронт обещанные союзникам соединения? Самым простым, но и самым опасным выглядел Северный морской путь. Но там — немецкие подводные лодки. А кроме того, время-то еще зимнее, и для судоходства северные моря в эти месяцы пригодны мало — при тогдашнем-то техническом оснащении судов. И первая экспедиционная бригада отправляется во Францию чуть ли не вокруг света. Этот маршрут и сегодня может впечатлить, а тогда?Enter