Любовь в Силоме | Глава 16: Момент, когда звучат песни о любви
Период мучительного ожидания, казалось, длился вечность, но он наконец подошёл к концу — Крит пришёл в себя.
Я никогда в жизни не испытывал такого всепоглощающего счастья. Последние три недели были похожи на бесконечный кошмар, из которого я не знал, удастся ли когда-нибудь выбраться или я обречён страдать вечно. Но когда увидел Крита, лежащего на больничной койке, слабо, но искренне улыбающегося нам, весь накопившийся страх, вся боль последних недель в одно мгновение рассыпались в прах.
Мир, в котором я жил, казался серым и безжизненным, но теперь он вновь озарился светом — как в те дни, когда мы были влюблены, когда Крит ещё не порвал со мной. И пусть наша связь по-прежнему оставалась для его семьи трудноприемлемой, ничего уже не имело такого значения, как то, что мы оба были живы и могли снова бороться за наше «мы» — вместе. И не важно победим мы или проиграем.
В день, когда Крит открыл глаза, мы были вне себя от радости. Я вскочил и крепко обнял Роуз, а его мать разрыдалась, на этот раз от облегчения. Я был так счастлив, что даже не заметил, как вошёл в палату вместе с его семьёй, пока не поймал на себе пронизывающий взгляд его отца.
Всё моё тело напряглось. Голова опустела. Я не знал, убежать мне или остаться.
Но, к моему изумлению, отец Крита отвёл взгляд. Он не стал ни выгонять меня, ни говорить что-то резкое. Я взглянул на Роуз, и в её глазах было то же удивление. Это было своего рода маленькое чудо. Выздоровление Крита поставило войну на паузу.
Врач сказал, что хоть Крит и очнулся, ему понадобится время, чтобы полностью восстановиться. Услышав это, я испытал почти болезненное облегчение. Я тихо вышел из палаты, решив, что этот момент должен принадлежать только его семье.
Я дождался, пока его родители уйдут, и только тогда воспользовался возможностью вернуться. В палате остались только мы с Критом. Наконец, мы были вдвоём.
Я сел рядом с его кроватью. Смотрел на него и не мог вымолвить ни слова.
Переживания захлестнули с головой. Он выглядел истощённым, бледным, но в глазах всё ещё жила та самая, родная, тёплая и спокойная мягкость, та, что я хранил в памяти.
Крит протянул руку и мягко провёл по моей голове.
Это были первые слова, которые он сказал мне после того, как вырвался из лап смерти. Я едва не расплакался, но всё же сдержался.
— Не надо, — покачал я головой. — Тебе не за что извиняться. Я понимаю, почему ты сделал то, что сделал. Почему ушёл. Главное, что ты жив. Я счастлив.
— Мама сказала, ты приходил ко мне каждый день?
— Да, — я улыбнулся. — Твоя мама потрясающая. Такая добрая. Совсем как ты. А вот твой папа… он строгий. Очень. Но я понимаю его.
— Раз уж я такой хороший, ты должен ценить меня ещё сильнее. Больше не бросай меня. Ни за что. Я ни за что тебя не отпущу.
Крит слабо улыбнулся. Я взял его руку и прижал ладонь к своей щеке.
— Я так рад, что ты идёшь на поправку. Когда я услышал, что в тебя стреляли… я просто онемел. Даже не понял, как добрался до больницы.
После рейда, когда арестовали всех, кто участвовал в той вечеринке, начались громкие судебные разбирательства. Это дело прогремело по всей стране. Помимо улик против известных и влиятельных преступников, полиция помогла многим жертвам наконец обрести справедливость и вырваться из замкнутого круга.
На фоне этой волны поддержки имя Крита стало символом — символом отваги и самопожертвования. Когда нападавший выскочил с оружием и прицелился, Крит не стал уворачиваться, а выстрелил в ответ. Он знал: если отпрянет, девушка на диване за его спиной примет пулю на себя.
— Знаешь, почти вся страна молилась за тебя, — прошептал я. — Наверняка твой стол сейчас завален корзинами и подарками. Родители той девушки даже сделали подношения в храме. Если бы ты её не защитил… их семья потеряла бы самое дорогое.
— Крит, ты невероятный. Я смотрел новости каждый день — и все только о тебе. О твоей храбрости. Но, знаешь, если бы я мог выбирать, я бы хотел, чтобы ты был чуть менее героем. Лучше бы тебя вообще не ранили. Я не хочу, чтобы страдал ты. И чтобы страдала она тоже.
— Наверное, меня спас мой талисман, — пробормотал он.
Крит кивнул в сторону тумбочки у кровати.
— Ваю, открой ящик и достань мой телефон.
Я послушался. Внутри лежали телефон и кошелёк.
Я снял чехол и замер. Большинство людей хранят за чехлом карточки или деньги. Но не Крит.
Там лежало кольцо. Точнее, венок, сплетённый из травы. Тот самый, что я сделал для него во время нашей поездки в Чиангмай.
Он был высохшим, стал коричневым, но для меня оставался самым красивым и ценным кольцом в мире. Потому что кто-то хранил его так бережно.
— Сколько времени оно у тебя лежит здесь? — голос дрожал.
— С того самого дня, как я подумал, что должен отпустить тебя.
— Ты никогда не переставал меня любить… правда?
Я посмотрел на него. Вы когда-нибудь видели любовь в чьих-то глазах? Ту, что заставляет вас чувствовать себя нужным и любимым? Которая согревает сердце и пробуждает желание любить — себя и его — ещё сильнее?
Я наклонился и аккуратно обнял Крита. Хоть и пришлось быть осторожным, чтобы не задеть его раны, для нас обоих это было самое тёплое и настоящее объятие.
— Ты сильно похудел. Не ел нормально? Или не спал совсем?
Я был на грани слёз, и вдруг чуть не рассмеялся. Он ведь только что вышел из трёхнедельной комы, конечно, он ослаб… и всё же беспокоился о том, как выгляжу я.
— Обещаю, в следующий раз поем побольше, — улыбнулся я.
Когда спустя некоторое время в палату зашла медсестра, чтобы осмотреть Крита, я незаметно вышел и отправился в закусочную неподалёку, чтобы перекусить. И к моему удивлению, гамбургер оказался неожиданно вкусным. В последние дни я ел через силу, не чувствуя вкуса, не зная, голоден ли вообще. Только теперь я по-настоящему понял, почему людям желают вкусной еды и спокойного сна — это не просто вежливость, это отражение внутреннего мира, душевного и телесного покоя.
Насытившись, я вернулся в больницу. Осторожно приоткрыл дверь, думая, что Крит, может быть, спит… но тут же застыл, увидев широкую спину его отца, стоящего у кровати.
— Ни о чём больше не думай. Сначала поправься. А потом уже работа, — произнёс отец Крита всё тем же глубоким, непреклонным голосом, даже обращаясь к сыну, лежащему в больничной палате. — А насчёт остального… — он замолчал на секунду. — У меня только один сын. Неважно, кто ты. Ты всё равно мой сын.
Я медленно прикрыл за собой дверь, затем отступил назад и прижался к стене в коридоре. Впервые за долгое время мир перестал казаться таким жестоким.
В день выписки Крита из больницы я стоял чуть поодаль, за массивной колонной в зоне ожидания, наблюдая, как он садится в машину. Мне хотелось подойти, попрощаться как следует, но я боялся, что, если его отец меня увидит, всё разрушится. Поэтому я остался на месте. Этого было достаточно. Мы ещё поговорим. У нас впереди будет время, чтобы укрепить то, что между нами.
Но, как это часто бывает в моей жизни, момент настал неожиданно. Я уже почти слился с колонной, когда вдруг в кармане зазвонил телефон. Как назло громко. Семья Крита как раз искала его телефон и решила позвонить, чтобы найти. Я забыл, что всё ещё держал его у себя.
Все обернулись. Мне ничего не оставалось, кроме как выйти из-за колонны с уликой в руках и вернуть владельцу его мобильник.
Я не решался даже взглянуть в сторону его отца. Подошёл к Криту и протянул телефон, весь скованный, как робот.
Даже не глядя, я чувствовал, что отец сверлит меня взглядом. Но стоило мне повернуться, чтобы поклониться и уйти, как он заговорил.
— Спасибо, что заботился о Крите эти недели.
Я рефлекторно поднял голову и встретился с его взглядом.
Вы когда-нибудь видели лицо, на котором нет ни намёка на улыбку, где каждая черта словно высечена из камня, а мышцы напряжены до предела? И всё же эти слова... Слова благодарности за то, что я сделал для его сына.
Я тут же покачал головой, поклонился и выпалил:
— Это не было в тягость. Я рад, что смог. И… если я когда-то позволил себе лишнего — простите. Этого больше не повторится.
На лицах Крита и его мамы появилась улыбка. Мама смотрела на меня с тёплым выражением, а сам Крит с трудом сдерживал смех. Мне и в голову не пришло надувать губы или строить обиженное лицо, я был слишком занят тем, чтобы искренне поблагодарить его отца.
Когда машина тронулась с места, я помахал Криту, выглядывающему из окна. Моё сердце было так полно, что, казалось, вот-вот лопнет. И тогда я понял, не всё так безнадёжно, как мне казалось. Всегда остаётся хотя бы крошечная искра надежды, за которую можно уцепиться.
Надежда, даже такая хрупкая, как свет от спички, даёт силу пережить всё, что ни выпадет на твою долю. Я верил, что мы с Критом сделаем всё, чтобы построить наше общее будущее.
Я глубоко вдохнул и поднял голову к небу. Оно показалось мне особенно прекрасным — глубоким, ярко-синим, с пушистыми облаками. Хотя, может, оно было таким же, как всегда. Просто я сам начал видеть мир иначе.
Я достал наушники и включил на телефоне тот плейлист, что когда-то сделал для Крита. Лёгкий ветерок принёс прохладу под ярким солнцем. Я улыбнулся и зашагал прочь, под песню о любви, что только начинала звучать.