linlobariov @ 2006-09-06T20:12:00

А знаете что, дорогие френды. А поработайте-ка вы критиками, не сочтите за труд.

Под катом - готовый рассказ.
Рассказ тематический, но выражать соболезноваания не надо - актуальность его в изрядном прошлом.
Интересует, что нужно, чтобы сделать из него нормальное и самоценное художественное произведение.

Вась, ты тоже обрати внимание, ладно?

ЧУДЕС НЕ БЫВАЕТ

Первое чудо случилось со мной после первого на неделе рабочего дня, соответственно, в понедельник вечером. Это проблема теперь, чем занять вечер. То есть возможностей стало вроде и больше - теперь и водочку можно, и девочек, никто слова не скажет против. Но вот не хочется. Не хочется не только водку и девочек, но даже того, что раньше доставляло искреннее удовольствие: книжку там интересную почитать, вкусный салатик порезать и незамедлительно употребить, фильм новый поставить в компьютер... Не хочется. Одному не в радость, а компания... Да ну, при чем тут компания...

Так вот, в понедельник вечером, пятнадцатого июля я включил телевизор.

Наверное, тут надо объяснить, почему включенный вечером телевизор - чудо. Я себе говорю на эту тему так. Чудо есть событие с низкой вероятностью. Ну вот например, если превратить свинец в золото - это будет чудо. То, что в данной точке времени-пространства флюктуация частиц проявит себя именно таким образом - это теоретически возможно, но вероятность подобного события имеет невоспринимаемо крохотную величину. Можно встретить в лесу на прогулке Президента - вероятность того, что ему вступит в голову погулять именно здесь и именно сейчас, и вы встретитесь, несколько больше, чем для предыдущего примера, но все равно - это чудо. Можно выиграть в лотерею миллион долларов - это еще вероятнее, за историю лотерей бывала пара прецедентов. Чудо, но, так сказать, с менее отрицательной вероятностью...

Понятно? Ну, ладно, для начала сойдет...

Так вот, в понедельник вечером... Тьфу!

В общем, включил я телевизор.

Чудом - мелким, конечно, несерьезным, плевеньким, но тем не менее чудом - это было потому, что происходило подобное крайне редко. Примерно раз в несколько месяцев. Значит, вероятность у этого события была приблизительно одна девяностая.

Потом я пошел на кухню, начал наливать себе чай, и в этот момент заметил, что старая, полузасохшая декабристка на подоконнике цветет.

Напоминаю, на дворе июль месяц. А декабристку называют так не за пренебрежение временами года.

Это уж не говоря о том, что гумилевское “У меня не живут цветы” я мог бы повесить на плакатике над дверью - иероглифами и на рисовой бумаге. Ибо вид тех несчастных представителей домашней флоры, которые влачили существование в моей квартире, мог вызвать слезы и у человека никогда в жизни не слышавшего о Гринписе.

Бархатные на вид, против обыкновения густо-красные, очень молоденькие и нежные цветочки были у этой декабристки. Я замер над ними, не в состоянии даже отвлечься и поставить на стол чашку.

В это время в дверь позвонили.

Это было третье чудо. Дело в том, что последнее время социалку я оплачиваю превентивно, не оставляя ЖЭКу, ДЭЗу или Мосэнерго ни единого шанса застать меня врасплох. Я вообще с некоторых пор берегу свои нервы - все мои знакомые это знают, посему без звонка не приходят. Незнакомым же на четырнадцатом этаже высотки с двумя кодовыми дверями и консъержем делать нечего.

Тем не менее, звонок гремел. Вероятность этого события посчитайте сами.

Сначала я испугался. А потом подумал, что бояться мне в сущности нечего и пошел открывать.

Там стоял приятель с пивом. В авоське.

Вы знаете, что такое авоська?

Даже в литературе ее описывают все реже и реже.

Оставим за скобками исторические и семантические подробности. Смысл в том, что авоська - это сумка, сшитая из куска крупноячеистой сети. Будучи сложенной, легко помещается во внутреннем кармане пиджака. Выдерживает до пятнадцати кило. В живой природе не встречается уже лет двадцать.

Так вот, в авоське было пиво.

- Домофон у тебя не отвечал, так что я без звонка, - не очень понятно объяснил приятель. - А чего ты пиво под дверью оставил?

- Я не оставлял, - открестился я.

- Ну и ладно, - не стал спорить приятель. Он вообще отличался очень легким характером. - Это же не повод, чтобы не выпить?

Возразить было нечего, и мы пошли на кухню. Пока он выгружал на стол банки я стоял на пороге и пытался понять, что не так. Кухня была уютной, чуть подсвеченной теплым красноватым светом, - словно ненавязчивыми отблесками живого огня.

Потом я понял. Всего-то маленькое чудо. Цветок на окне.

Приятель лихо вскрыл банку, присосался к ней и вдруг заурчал. Глаза его стали огромными и перепуганными, но он не отрывался от банки, пока не допил до дна.

- Что такое? - я успел испугаться не меньше.

Он уставился на банку и оторопело сказал:

- Не понял.

- Чего ты не понял? - он молчал. - Да что стряслось?!

- Видишь? - приятель показал мне банку.

- Ну. Вижу. “Клинское” светлое.

В его руках хрустнул второй язычок, и он протянул откупоренное пиво мне:

- Пей.

Я плюнул и стал пить. Нормальное пиво, чертовски вкусное. Я похоже, был сильно не прав, равняя “Клинское” с прочими равнохреновыми сортами. Прекрасное пиво. Пьется просто здорово. Уж на что я не любитель, а пока баночку не добил - не оторвался.

- Ну?! - поинтересовался приятель.

- Чего “ну”? Классное пиво.

На лице приятеля отразилось страдание:

- Это же “Карлсберг”, лосяра! Ты хоть “Гинесс” от “Жигулей” отличаешь?!

- Да нет, в общем... Как это... Пиво делится на вкусное и невкусное:

- Ясно, - он помолчал, потом решительно сказал: - В общем, ты прав. Но налететь на “Карлсберг” в “клинских” банках - это везучка. Это надо отметить,- и потянулся к следующей баночке.

А я замер с открытым ртом. Я начал что-то понимать.

Нет, ерунда. Ничего я еще понимать не начал. Скажем иначе: мне что-то начало казаться.

Зацветшая декабристка.

Старый приятель, который не удосужился позвонить перед приходом.

Подброшенное под дверь пиво - в доисторической авоське. Причем не просто пиво, а “Карлсберг” в банках из-под “Клинского”. В герметичных, фабрично закатанных банках.

В общем, пиво мы допили. Приятель предложил продолжить чем-нибудь более тяжелым, но мне уже было не до того. Меня повело и я начал плакаться.

Это тоже было совершенно нереально. Я гордец. Я считаю, что раскрываться перед собутыльником в момент совместного распития адекватных напитков - невместно. Как только я чувствую, что начинаю терять контроль, я тут же старательно законопачиваю себя как можно глубже, и привычно впадаю либо в тотальную интраверсию, либо в шоу-клоунаду. Во всяком случае, до сих пор еще никто не имел счастья выслушивать мои пьяные откровения.

Короче, меня повело. Я рассказывал обо всем - и о том, как пусто и тошно одному в доме, где знакомо и неизменно все, кроме одного - еще совсем недавно этот дом был для двоих, а теперь ты в нем один. И о том, как хочется узнать о ней - хоть что-нибудь, и как страшно то, что ты узнаешь о ее жизни - в которой уже совершенно нет ни тебя ни какой-либо памяти о тебе... Приятель придерживал меня за плечо и настойчиво интересовался:

- Но ведь она ушла уже давно... Чего ж ты все по ней паришься-то?.. Ведь она уже давно от тебя ушла... Чего ж ты все по ней-то...

Дальше я не помню. Я порывался идти на улицу, чтобы найти кого-нибудь и подраться, потом я хотел вылезти на крышу и искать на небе Созвездие Кошки, потом...

Потом я осознал себя стоящим у телевизора. Меня шатало, краем глаза я видел приятеля, уютно свернувшегося в углу между диваном и шкафом, в руке была полная банка, хотя мне помнилось, что авоську мы опустошили уже давно.
Телевизор невнятно бубнил и швырялся бликами - голубыми, желтоватыми, оранжевыми и багровыми.

Я попятился и плюхнулся на край дивана. На таком расстоянии почему-то было слышно гораздо лучше.

- ...Целиком аннулирован внешний долг России, - говорил диктор странно высоким голосом, словно с трудом удерживаясь, чтобы не начать нервно подхихикивать. Вытянувшаяся физиономия его не влезала в экран. - Со своей стороны сорок шесть стран так называемого “третьего мира” заявили о своей готовности признать все долги перед Советским Союзом и выплатить их России еще до конца текущего года...

На этом я выключился.

Ночью температура на улице поднялась до двадцати восьми градусов, после чего пошел град.

Похмелья у меня не было.

Первая летающая тарелка приземлилась на Красной площади в девять утра. Из нее вылез представительный мужчина оранжевого цвета в гармонично-лиловых фраке и котелке и, с достоинством отмахнувшись от набежавших курсантов (у Спасской как раз менялся караул), пошел в “Табачную лавку” на Ильинке. Там он взял три блока “Примы” и подарочный набор трубок с хохломской росписью, расплатился несколькими горстями монет достоинством от десяти копеек до пяти рублей, и, вежливо поблагодарив, улетел, оставив над площадью только облачко белого дыма в форме двойного рогалика.

Московские ПВО, естественно, ничего не засекли.

К полудню тарелки пошли косяком, в основном туристы и фарцовщики, но это уже никого не интересовало, кроме фарцовщиков же и тех из милиционеров, кого Центральный Округ касался по долгу службы. Новостей хватало и без того. В одиннадцать утра из Штатов сообщили, что Совет Девяти объявил о начале Эпохи Просветления, по поводу чего господин Президент с супругой уходят в Ашрам, оставляя дела на наиболее надежного из коллег - господина Президента России, потому что ни на кого из говнюков в Белом доме или Пентагоне они положиться не могут. А чтобы никто из означенных говнюков не рыпался, коды к дистанционному управлению “серебряным кейсом” пересланы дорогому коллеге на его закрытый ящик.

В одиннадцать тридцать две поступил сигнал о ядерной атаке. С четырнадцати баз восьми стран (в том числе Ирана, Бирмы и Румынии) было выпущено общим счетом шестнадцать ракет с разделяющимися боеголовками. Ни одного взрыва зарегистрировано не было, а в одиннадцать пятьдесят девять на все пульты пришло сообщение без подписи - на разных языках, но симметричного содержания:

“Вам что, делать нечего?!”

Тему предпочли замять.

Два часа спустя Великий Самодержец Всея Галактики самолично прибыл, чтобы устроить на Земле всепланетное шоу с применением новейших технологий в области атмосферной музыки. В центральный офис “Гринписа” в Женеве пришла техническая документация, из которой следовало, что ни для озонового слоя, ни для микросостава воздуха, ни для биосферы, ни для (далее следовало еще полтораста тысяч известных параметров и около пяти миллионов неизвестных) планеты Земля планируемое шоу ни малейшей опасности не представляет.

На консультацию по вопросу психологии восприятия искусства жителями Земли были с величайшей вежливостью приглашены Жан Мишель Жарр и Зураб Церетели.

Шоу было запланировано на ночь.

Из одного не слишком известного шотландского озера вылез плезиозавр и, щеголяя чистейшим гарвардским произношением потребовал обеспечить ему возможность переезда в Калифорнию, так как пресное существование в материковых водах ему надоело и он хочет в океан.

В Казахстане на ролевой игре по сюжетам Джона Толкиена появились четверо назгулов и вежливо попросили принять меры к тому, чтобы в русских переводах книги была наконец исправлена досадная ошибка, касающаяся момента повреждения некоей части тела у Короля призрака.

В Гватемале две группы существ, именующих себя Ангелами и Бесами соответственно, и объясняющиеся на классической латыни, сообщили, что они готовы сесть за стол переговоров. Оным столом была выбрана плоская вершина знаменитой шестисотступенчатой пирамиды Великого Инки.

К вечеру мне вернули долг в четыреста рублей о котором я забыл лет пять назад.

Дополнительные, “вложенные”, как их почти сразу стали называть, комнаты появились уже в каждой квартире. Но почему-то только у меня это оказался трактирный зал. У других были спортзалы, бильярдные, даже кинопавильоны, но настоящий старый трактир был только у меня.

У меня и собирались на посиделки, тем более, что вина в этих бочках не кончались вообще, несмотря на наши титанические усилия.

За окнами давно было темно, но ночь была яркой и разноцветной. От этого все в комнате было отчетливо видно, хоть и окрашено в совершенно фантастические цвета. Из выключенного магнитофона ненавязчиво звучал Джо Дассен.

Музыку, впрочем, не слушали. Гудеж стоял капитальный, благо отсутствие похмелья уже было привычным, естественным чудом.

- А у меня заветное желание исполнилось!

- И не у тебя одного...

- Нар-рмальна! Так и надо!

- Действительно, нормально. Все шансы за то, что на отрезке луча от нормы до предела устойчивости найдется место и для точки, соответствующей вероятности свершения твоей мечты...

- Не нуди!

- Ой, мальчики, а у кого какие заветные желания есть? Давайте спорить, у кого быстрее сбудется! Я вот хочу, вы только не смейтесь, сняться в Голливуде с Кейджем! Он такой стильный!..

- А я хочу “Хорьх” двадцать девятого года!.. Тот, которых пятьсот штук было выпущено...

- Слушай, так у меня такой под окном стоит со вчерашнего дня! Я еще обратил внимание, что ключи прямо в дверце торчат... Если не угнали еще - забирай...

- Если это Валькино желание - значит, не угнали...

- Круто, парни!.. Зову всех на пикник на “Хорьхе”!

- Все не влезем!

- Плевать, придумаем что-нибудь...

- Тимур, погоди... Ты говоришь - если желание Валькино, значит не угнали... Почему?..

- Потому что иначе - какое же это чудо?

- А если хулиганы захотят разбить?..

- Значит, им что-нибудь помешает...

- А если кто-то еще о таком мечтает?..

- Тогда их стояло бы два...

- Вы что там в своем институте? Сбрендили? Считаете, что всем должно быть это... хорошо?

- Конечно. Иначе - какое же это, повторяю, чудо?

Стало тихо. Тишину осознали, ухмыльнулись, выпили, хрустнули закусками. Довольно посмотрели друг на друга: эк мизансцену разыграли!.. Потом снова загомонили и почти сразу затребовали у Тимки объяснений. Головы над происходящим ломали многие, кто-то уже разобрался не хуже, чем он и мог рассказать то же самое, но почему-то должность штатного объясняльщика получил дефакто именно Тимка. Докторский его статус, что ли, так на нас всех влиял?.. Тимка, впрочем, не отказывался и не зазнавался. Нормально.

- Конечно, если я тебе завидую по-черному, то твое чудо мне поперек горла встанет. Тут ничего не сделаешь. И если для меня единственное счастье - всех хачиков перерезать, тут я так и останусь при своих. Но в остальном...

- Да-а, а если мы с Люськой обе по Витеньке сохнем?

- Ты так уверена, что это мечта?.. Витька то еще чудо...

- Дурак!

- Ну, если суждено кому-то из вас быть с Виктором - одна из вас с ним и останется. А другая влюбится в кого-то другого, причем вполне вероятно станет счастливой раньше, чем соперница... Так что счастливы будут все, на то оно и чудо.

- А к-кто это высчитывает-то? Я б ему шепнул на ушко, как надо п... посчитать...

- Математика. Простой факт, что ситуация “при прочих равных” в жизни встречается крайне редко... Всегда то, что для одного - главная мечта, для другого - просто сильное желание... У первого сбудется, а второй плюнет и забудет - ведь у него свое главное осуществится, более важное...

- Бог не фраер!

- А если это не Бог?

- О, тогда тем более!

- Слишком логично и структурно все происходит. Это не Бог и не наоборот. Это какой-то еще один закон природы...

- Ты глянь! Тимур уже чудеса просчитал!

- Тимоха, плюнь. Рассказывай.

- Попробую... В принципе любая реальность старается остаться статичной. Инерционное сопротивление среды - стабильно высокий показатель. Где оно понижается - начинается всякая аномальщина. Вот мы и ввели понятие “индекс сопротивления реальности. А сейчас этот индекс катастрофически падает... И повышается с огромной скоростью обратный ему - тот, который можно назвать “индекс чудесности”...

- Что такое чудо?

Тимка поправил очки.

- Чудо - это событие, не входящее в цепи причинности... Не подкрепленное логикой событий. Причинно-следственные связи...

- Тимка, брось стакан... Ты чем больше выпьешь, тем туманнее изъясняешься...

- Н-ничего... Зато у нас каждым глотком воспримчивость повышается... Аут... тентично!

- Ну вот. У Земли “индекс чудесности” очень низкий. В норме. А всякая фэнтези, магия-шмагия - это где он высокий.

- И чего? Мы теперь все маги?

Наш лектор улыбнулся и посмотрел на нас ласково.

- Скорее - жертвы магического эксперимента... Мы тут ни при чем... И вообще, что все это значит, я пока не понимаю...

Лешкин крококот заполз хозяину на колени, свесил вниз зеленое рыло, подставив затылок под его руку, а пушистой усатой мордой стал тереться о лешкин подбородок. Мурлыканье и шипение были равно довольными и сливались в новый, весьма выразительный звук. Поскольку Тимка молчал, все смотрели на них.

Лешка перевернул монстрика и подул в нежно-зеленое пушистое пузо.

- Не скажу, что этот обормот - моя мечта, но очень-очень большое желание... С самого детства...

- А мечта у тебя какая?

Он улыбнулся.

- Прожить сто лет и стать знаменитым музыкантом...

- Годится!

- Молодец, так и надо!

- А я хочу встретить живого эльфа...

- А я - жить в “Доме на набережной”...

- А я - прочитать второй том “Мертвых душ”...

- А я - покататься на динозавре...

Потом кто-то вдруг обернулся ко мне:

- Пашка, а твоя какая мечта?

Я не успел отвернуться, спрятаться, исчезнуть. Только задохнулся и все силы ушли на то, чтобы не показать этого. Меня спас уже отключившийся Валентин. Я выхватил взглядом его утонувшую в кресле тушку и понял, что делать. Не выпуская стакана, я широко махнул рукой, едва не опрокинув столик.

- К-какая р-ра... зница? - надеюсь, получилось у меня не хуже, чем у Вальки. - Все равно чудес не... н-не бывает!..

И старательно рухнул лицом на стол под дружный хохот компании.

Становилось скучно. То есть, мир вокруг меня цвел и искрился, от лицезрения радостных рож на улицах во рту стоял привкус халвы, общее число счастливых людей на Земле перевалило за пятьдесят процентов, но мне явно и неотвратимо становилось скучно. Ничего не поделаешь, я это знаю о себе. Есть такие люди, с которыми как бы никогда ничего не происходит. То есть, со стороны их жизнь может выглядеть сколь угодно насыщенной, приключения могут сыпаться на них как из ведра, но сами они искрене считают, что с ними ничего не происходит. Просто у них не задействуется эмоциональная сфера. Что бы ни случалось с ними - ничего не доходит до той глубины, на которой возможно искренее “Ах!” всей душой. Вот и получается, что раз сила переживаний невелика, то и происходящее воспринимается мелким и неважным. Непробиваемая такая субъективка...

Про таких людей говорят - “перегорел”. Это бывает часто после какого-то сильного стресса. Или из самого детства - выбранный когда-то подсознанием способ защиты. Или еще что-то - не знаю, я ведь не психолог.

Про меня многие друзья тоже стали говорить: “перегорел”. Они правы. И то, что я об этом знаю, меня не спасает. Разумом понимаю - у меня активная и насыщенная жизнь. Но чувства однозначно утверждают: со мной ничего не происходит. Чувства говорят одно: скучно.

И чуда со мной не произошло. Нет, мелким волшебством я был не обделен, как и все остальные. Но вот ничего о чем бы я мечтал, не сбылось. Правда, спроси меня сейчас - а о чем я собственно мечтаю, я бы не ответил. Ни о чем, похоже...

Я брел по заснеженной Тверской. Снег был летним - все-таки на дворе стоял август. Я не знаю, можно ли так говорить - летний снег, но как еще скажешь, если он был разноцветным, мягким, прохладным (так приятно ловить снежинки горячими губами) и слегка сладковатым на вкус.

Машин в городе давно насчитывались единицы, причем те, что остались (или появились) уже не были банальными средствами передвижения. Валькин уникальный “Хорьх” выглядел здесь далеко не самым экзотичным. Вот чего стало больше - так это вертолетов. Время от времени очередной пролетал, стрекоча, над домами, поднимая вдоль по улице легкий сквозняк.

На проезжей части бурлила толпа. Прямо посреди улицы стояли огороженные столики летних кафе. Напротив Столешникова переливался неоновыми отблесками фонтан - насколько я разобрал, точная копия ГУМовского. Зачем - непонятно, но смотрелось здорово, разноцветные снежинки плясали в разноцветной подсветке, по красному фасаду Мосгордумы кружили феерические тени.

Я выпил стакан фанты. Автомат с газировкой явно попал сюда прямиком из советских времен. “Три копейки с сиропом, копейка - без сиропа”. Настроение не выправлялось. Хотелось странного. Танцевать под снегом, напиться и рыдать на плече полузнакомого собутыльника, взять что-нибудь огнестрельное и вволю позабавиться прямо здесь, в центре любимой столицы...

Напиться в этой ситуации было, видимо, безопаснее всего.

Я нырнул под тент очередной кафешки и налил себе чего-то винообразного из стоящей прямо на асфальте бочки-столитровки.

Сидя на пластиковом стульчике (они, как ни странно, не изменились), я испытал странное дежа вю. Показалось, что все это уже было. Я затревожился сперва, но потом вспомнил: действительно было, лет десять лет, во время последнего путча. Тогда широченную Тверскую каждые несколько сотен метров перегораживали баррикады, было совершенно безлюдно, и только на разделительной полосе горели в ночи костры - унизительно маленькие на огромном и ошеломляюще пустом полотне улицы.

Интересно, к чему бы это...

Жизнь в паре метров от меня вдруг взорвалась фонтаном веселья. Юная пара обрушилась за соседний столик. Воздух вокруг них цвел и пах, от горящих ясных лиц за версту разило бесстыдным и безоглядным счастьем. Они купались друг в друге и обоим явно казалось, что все кругом тоже молоды, сильны, веселы и поголовно влюблены.

М-да. Кто-то тут говорил недавно, что чудес не бывает.

Я поднялся, ухватил со столика недопитую кружку и побрел в Столешников. Там хотя бы было меньше народу.

Говорят, что начало и конец всякого события находятся в одной и той же точке. В одиннадцать вечера самопроизвольно заработал телевизор. Я бы не поленился выключить его или просто смотаться из комнаты, но, во-первых, на экране сразу же появился Тимка, а во-вторых первое что я услышал, когда включился звук, было:

- ...останемся с вами до финала и вместе посмотрим каков же будет конец всей этой сумасшедшей истории.

Говорил мужик, сидевший рядом с Тимкой. Мне смутно помстилось, что я уже видел в ящике его рожу, вполне вероятно, это был какой-нибудь известный ведущий, раз уж даже я его почти запомнил.

- Но обо всем по порядку, - говорил мужик тем временем. - И сейчас я предоставляю слово нашему гостю, доктору наук, руководителю кафедры теоретической статистики Института социологии РАН Теймуразу Ашлайчанову.

- Спасибо, Руслан, - невозмутимо отозвался Тимка и я сел слушать. Интересно, это у него такое желание было - по телевизору помаячить или все само собой произошло? Надо будет спросить потом. Он парень честный, ответит.

Где-то на периферии слуха, не исключено, что в студии, откуда шла передача, еле слышно звучала “Свадьба со смертью” Оксиковского.

- Начну с самого главного, - ровным голосом проговорил Тимур. - По расчетам нашей лаборатории конец света состоится сегодня в полночь. Через полчаса. Точнее - через тридцать пять минут.

- Ручаюсь, вы уже заинтриговали наших зрителей сверх всякой меры, - вклинился Руслан. - Не могли бы вы теперь пояснить, как вы пришли к этому сенсационному выводу?

- Охотно, - после еле заметной паузы отозвался Тимка. - Правда сперва придется сделать маленькое предисловие. Приготовьтесь к лекции, - Руслан с готовностью кивнул. - Наша планета, или иначе говоря наш мир, как всякая сложноорганизованная система, стремится сохранить себя. Это закон природы, и именно из него, в частности следует, что всякого рода волшебство - это фантастика и досужий вымысел. Сопротивление среды здорового мира не даст совершиться тому, что мы называем чудесами. Как вы понимаете, в последнее время этот закон дал сбой. Сопротивление среды стало крайне низким. Чудеса стали... обыденностью.

Я хмыкнул. Тимка как обычно подобрал чертовски точное слово. Обыденные чудеса. Так и есть. А значит, разве это чудеса?

Так, флюктуации причинно-следственных связей, не больше.

- Но это не значит, что наш мир болен или пуще того готовится к гибели, - строго уставившись на зрителя говорил тем временем Тимур. - Ситуация кажется нам несколько менее одномерной.

- Что же может спасти нас от гибели? - азартно блестя глазами подхваитл Руслан.

Тимка откинулся в кресле и скрестил на груди руки. Теперь в его взгляде отчетливо прочитывалось презрение.

- Полагаю, ничего, - спокойно ответил он. - Ваша гибель не связана с теми механизмами о которых я говорю. А вам для начала надо попробовать хоть во что-нибудь поверить. Хотя бы в то, что происходящее с этим миром касается и вас. Однако, с вашего разрешения я продолжу. Дело в том, что за сорок один день Эры Чудес фантастичность происходящих событий постоянно росла. Порой равномерно, порой скачкообразно - этому есть обоснование, но в рамки нашей беседы это не входит. Мы построили кривую роста... И вот по нашим расчетам сегодня наступит момент, когда интенсивность флюктуации достигнет максимально допустимого значения. Предельно допустимого для нашего мира я имею в виду. И дальнейший ее рост за пределы этой точки приведет к неизбежному разрушению структуры...

- И что это значит для нас, простых смертных? - Руслан по-прежнему профессионально улыбался, но глаза его стали холодными. Видимо, Тимка его зацепил.

- Это значит, что сегодня в ноль часов произойдет самое большое чудо, которое возможно в нашем мире. Это должно быть что-то совершенно невероятное. Невозможное. Все люди начнут летать, или изменится рисунок созвездий... Нет, не представляю. Собственно, по нашим прогнозам, все предыдущее возмущение было лишь “раскачкой” вероятностного поля Земли. Нарастанием амплитуды, разогревом мышц для решительного рывка... Свершись такое чудо без подготовки, система бы разрушилась сразу. А сейчас среда стала куда более податливой, и у системы есть шанс... Но если мы ошибаемся, никакого Главного Чуда не произойдет, значит аналитики работали впустую и все происходящее вызвано не подготовкой к какому-то разовому событию, а является изменением законов существования вселенной. И тогда... Чудеса - вещь опасная. Тогда не исключено, что в одну минуту первого мы с вами превратимся в пару мирно беседующих птеродактилей...

Похоже, Руслана наконец проняло. Он подался вперед, выговорил почти мимо микрофона: “Правильно ли я понял, что...” и начал пересказывать услышанное своими словами. А я чувствовал облегчение. Я уже знал, чувствовал, что Тимка прав, все же он умница, молодчина, самая светлая голова в этом городе, я уже давно нешуточно гордился нашей дружбой... Он молодец, он все посчитал правильно. Только он добрый и хороший человек, и как все хорошие люди верит в чудеса. Он всерьез считает, что есть какое-то Главное Чудо ради которого неведомые мне законы Вселенной превратили целую планету в сумасшедший дом.

Смешно. Немного грустно - и смешно.

Я снова увидел маленькие костры на огромной пустой Тверской.

Как оно будет? Птеродактиль с лицом телевизионного Руслана погрозил мне пальцем с портика Большого Театра. Только не мне. А стаду кентавров, гарцующих на газонах сквера...

- Собственно говоря, ждать осталось не так уж и долго, - теперь у Руслана был очень напряженный голос. - Оставайтесь с нами, в интеллектуальном шоу “Первый шанс” - и через... - он бросил взгляд куда-то за камеру. - Через одиннадцать с половиной минут мы с вами вместе встретим конец света. В студии ведущий Руслан Миусский и специально приглашенный сегодня эксперт Теймураз Ашлайчанов.

Я повернулся спиной к экрану и пошел за вином. У меня было еще целых одиннадцать минут. Почему-то я точно знал, что в том новом мире, который воцарится после полуночи, меня не будет. Может мое исчезновение и есть то главное чудо? Я ухмыльнулся. Для меня-то оно точно стало бы главным.

Я вернулся в комнату, неся двухлитровый баллон с “Кензе” и бокал. Дальше все было понятно. Кресло-качалка (я приволок его со двора на второй или третий день Эры Чудес - давно хотел завести такое). Теплый шотландский плед на ноги (а вот плед у меня был давно, его я сумел раздобыть своими силами). Вино в бокале. Словно бы рядом - Тимур, его лицо на экране было так знакомо сосредоточенным и внимательным.

Вот и все.

- Время, - ломающимся от напряжения голосом проговорил Тимур. - Сейчас, в эти секунды, где-то происходит событие, самое невероятное из всех, которые только могут произойти на этой планете.

Там у них, в студии, начали бить часы.

После двенадцатого удара воцарилась тишина - жуткая, долгая. Замерли лица на экране, искаженные огромным напряжением, только было видно, как у Тимки бьется жилка на шее. Я улыбнулся и отсалютовал ему бокалом.

И вдруг - я не знаю, сколько времени мы все сидели молча в этой кошмарной тишине - загремел звонок моей двери.
Уже за спиной я слышал грохот перевернувшегося кресла и громкий, хрустальный звон разбившегося бокала. Я успел к двери раньше, чем замолчал звонок.

— Здравствуй, - сказала ты и заплакала. - Это я. Я вернулась...