Строчков опять невероятен
Оригинал взят у
* * *
На краешке стола, на просеке души
печальная светла стоит в твоей глуши.
На краешке души, в тени наверняка
еще стоит кувшин парного далека,
еще стоят весы для взвешиванья дней,
их надо завести, но это все больней.
И есть у них сестра, она страшней всего –
молчащая тетрадь бессловья твоего.
И все ее чисты – один беззвучный крик,
бессильной пустоты голодный черновик.
И к ней не прикоснись, такая это боль –
беспомощность страниц, не тронутых тобой.
Ты в ней не властен был, текли в ночи века.
Ты душу пригубил от края далека.
И так пилось легко... Но губы отреклись,
свернулось далеко, на дне осела близь.
Отплакав за сестру и высветясь дотла,
скончалась поутру печальная светла.
И свесив длинный день, склоняются весы
к тому, что твой удел на крестике висит
и говорит: – За что оставил ты меня?..
Крестообразный стол, и с краю нет огня.
И в этот час само внезапно, как чума,
пришло к тебе письмо – а ты не ждал письма.
Из города-чумы пришёл конверт простой,
послание Фомы с вложением перстов.
И тронувшись в уме от берега с трудом,
отпишешь ты Фоме в пылающий Содом:
–Ты пишешь, Бога нет, а только диамат,
а у меня сонет сочится, как стигмат.
Ты пишешь, не верь, мол, все это чушь и проч.,
но кто же «невермор» мне каркает всю ночь,
и светится сама от ужаса стопа...
Ступай-ка ты, Фома, по камушкам ступай,
а я уж по воде пойду – или ко дну,
и коль двум бедам быть, я не приму одну.
18.08.1988, Уютное.