Джерри Еленко «Шкода»
Коля, Паша и лобовое столкновение с грузовиком на трассе М5. Время 12:51. Золотистая «Шкода» – автомобиль Коли, накануне пригнанный из ремонта. Отполированные двери. Новые диски. Три часа тщательной мойки, чистки, продувки.
Стаж вождения – без малого семь лет. Коля и Паша, они оба, с растущими на глазах синяками и гематомами. Они оба валяются на трассе посреди осколков, обломков из железа и порванной кожи, забрызганной чем-то вонючим. Инспектор уже в пути. Коля, Паша и их общий посттравматический шок. Коля и Паша. Паша и Коля. Друзья со школьной скамьи.
Коля еле приподнялся на поцарапанные локти и подполз к перевёрнутой груде металла с облетевшей позолотой. Ещё сегодняшним утром она была самой новой и надёжной тачкой планеты Земля.
Слёзы бежали по солёному потному лицу, перемешиваясь с кровью. Он вытирался белой майкой. Он облизал губы и почувствовал вкус железа и соли.
– Блядь! Моя красавица! Моя малышка!
Пашу же отбросило немного дальше. Рукой он мог нащупать траву, растущую вдоль дороги. Левая нога неестественно выгнута в области колена. Он не сомневался – это закрытый перелом кости. Сквозь болевой шок Паша был уверен: температура его тела поднялась до пятидесяти градусов. Внутри всё словно закипало. По рукам струился пот, проникая под ногтевую пластину. Руки тряслись. Он вспомнил детство и тот день, когда его дед зарубил кролика. Паша стоял возле пня, заляпанного кровавыми сгустками. Он поднёс руки к лицу, чтобы закрыть глаза от страха. Дед сказал: «Если ты настоящий мужчина, то никогда не дашь слабины».
Его джинсы изодраны. Густая кровь и ошмётки кожи. Кровавые пятна на ботинках. Паша, похожий на корявое дерево, пытался подползти к другу. Сквозь сбитое дыхание он повторял:
Коля сквозь стиснутые зубы, валяясь в луже вытекшего бензина и масла, причитал:
– Самая лучшая машина. Больше её нет. Совсем нет! – он что было сил, крикнул: – Чтоб вас всех раздавило нахуй! Почему именно моя машина?! Почему она?! Неужели я и впрямь заслужил наказания божьего?!
В это время начали останавливаться проезжавшие машины, а люди выбегали на помощь. Солнце палило как огонь. Паша, Коля и люди – участники одной большой раскалённой сковородки. Кто-то из подбежавших стал щупать Колю между рёбер, поднимать его руки вверх, сгибать и вращать, а затем опускать вниз.
– Моя, блядь, машина! Малышка моя!
Кто-то запрокинул Колину голову и стал внимательно высматривать носовую перегородку. Его шею повернули в одну, затем в другую сторону. Боли он не почувствовал. Он повторял лишь:
– Лобовое стекло. Стекло моей малышки. Самое, сука, прочное во всём этом сраном мире!
Кто-то в белом халате сжал его пальцы в кулак, и он резко дёрнулся, завыв от боли. Средний палец распух, словно от пчелиного укуса, и посинел. Это был отнюдь не ушиб костяшки. Впоследствии рентген показал осколочный перелом, и Пашке пришлось носить гипс четыре недели. Потом ему ломали палец заново оттого, что неправильно сросся.
– Как такое возможно? – спрашивал он у подошедшего молодого человека в белом халате, приложившего палец к его запястью, чтоб измерить пульс. – Почему именно в этот день? В этот, мать его, грёбаный день? – слюни из его рта оседали на руках осматривающего.
Колины ноги вращали движениями лягушки – сгибали колени, прижимали к груди и круговым движением возвращали в исходное положение.
У Паши всё сильнее разрасталось чёрное пятно под глазом, а разорванная кожа лоснилась от пота на лбу. Он услышал фразу врача: «Придётся накладывать швы».
Паша смотрел на то, что несколько минут назад было Колиной машиной. Они ехали и слушали громкую музыку. Они мчались на свадьбу общего друга. Блатные и лютые. Молодые и независимые.
Коля припал губами к искорёженному остатку малышки – кривому, непонятному детищу из металла. Детищу, облитому бензином и грязью. Слёзы из его глаз капали на белую майку, сливаясь с кровавыми пятнами.
– Моя магнитола! Самая лучшая. Я ровно три ночи дрочился с ней. Моя зелёная подсветка. Надо же, надо же! – его лицо сморщилось и выдавило ещё больше слёз.
Кто-то лез к нему с протянутой ватой в руке. Потом кто-то облил его холодной водой из пластиковой бутылки. Белая майка в кровавых разводах. Колина бровь разошлась на две части.
Адское пекло доводило Пашу до предобморочного состояния. Кто-то спас его, загородив солнечные лучи своей фигурой.
Паше передавалось шоковое состояние друга. Он как губка впитывал его в себя. Паша трясся и плакал, как маленький ребёнок. Ему казалось, он оглох. Паша решил закричать, но вместо этого ощутил колющую резкую боль внизу живота. Всё вокруг создало ощущение развороченных, разбитых и покорёженных последствий теракта.
– Боковые зеркала, – не переставал причитать Коля, – всмятку. Чехлы на сиденьях. Блядь! Какой ужас! Моя малышка! Посмотри, – крикнул он Паше. – Посмотри, во что она превратилась!
Паша, разбитый Паша с коликами внутри. Паша со жжением в сломанной ноге. Паша с потерянным голосом. Паша с осколочными переломами и молотками в висках. Он как смог прохрипел, укрывая лицо от солнца:
– Так получилось, – ему не хватало воздуха.
Коля. Его лицо – лицо человека, пережившего всемирный потоп. Бедствие «десять из десяти» по десятибалльной шкале.
– Все деньги, все документы. Всё там. Наши с тобой, блядь, праздничные костюмы, ебать их в сраку! Наши журналы, диски! Мои любимые коврики! Мои ключи! Мои плакаты с Бейонс и книга Мадонны! Мой ёбаный сабвуфер!
Тут Коля не выдержал и разразился таким рёвом отчаяния, какой бывает в случае грандиозной катастрофы. Только в том случае, когда всё безвозвратно кончено. Когда пути назад больше нет и не предвидится. Врачи и столпившиеся люди с ужасом наблюдали.
Это был последний день Колиной «Шкоды». Красивой, ухоженной, хвалёной, вместительной. «В ней и правда стояла самая лучшая магнитола», – вспоминал Паша.
– Я хочу, чтобы меня поднесли к нему, – полушёпотом сказал Паша прибывшему на место аварии инспектору. Пашины губы сквозь кровавые корки и слюни произнесли:
– Коля, чувак, она заплатила своей жизнью за обе наши! – сотрясённый мозг больше не мог формулировать мысли.
– Да кому нахер нужны наши вонючие жизни?! – орёт Коля.
Сопля вытекла из его ноздри прямо на губы, но он не вытерся. Паша молча рассматривал лицо друга. Он понимал, что Коля отделался психическим шоком, а не травмами. Всё, что можно назвать повреждениями Коли – рассечённая бровь и царапины на локтях с сочащейся сукровицей.
Коля и Паша в дорогих майках от «Гуччи». Паша и Коля в синяках и гематомах после лобового столкновения с грузовиком. Паша и Коля лежали рядом и впитывали в себя нашатырный спирт, масло и гарь.
Люди вокруг махали медицинскими пелёнками и бинтами. Врачи прикладывали к Пашиному затылку толстый бинт, пропитанный перекисью водорода, отчего рана зашипела и вспенилась словно мыло.
– Какого члена я дал тебе сесть за руль, долбоёба ты кусок?! Какого хрена я вообще доверяю людям? – не унимался Коля. – Эта жизнь учила меня тысячу раз никому не доверять! А я повёлся! Доверил! И лучший друг меня подвёл! Да ещё как подвёл! Убил мою малышку!
Паша и Коля вместе с их спасёнными вонючими жизнями. Солнце расщепляло их раны. Врачи и проезжие – герои сцены «Последний день “Шкоды”».
Паша придвинул своё грязное, окровавленное, солёное от слёз и пота лицо к Коле и выдавил что было сил:
– Гнида ты! Если б ты сидел не на пассажирском, твоя тупая башка отлетела бы за километр. Твоя нога была бы переломана и выворочена наизнанку, твои волосы бы сгорели как пух, твои пальцы оторвало бы к чертям собачьим! Твоё блядское ребро проткнуло бы почку! Ты, пидор, сперва глаза-то разуй и посмотри, что со мной стало! На меня смотри, пассажирик ты хуев!
Солнце издевалось над Пашей. Яркие лучи пекли его бредившую разбитую голову и обжигали синяки.
– Ты даже не представляешь, как я её любил, – не унимался Коля.
Смятая, словно банка от дешёвого пива, золотистая стальная куча, поцарапанная осколками и воняющая жжёной резиной. Всё это покорёженное дерьмо лишь несколько минут назад было смыслом Колиной жизни – восхитительной малышкой «Шкодой».