6 глава (конец)

Целый день и целую ночь шли они по непролазной чаще. Лошади настолько вымотались и замерзли, что, подкосившись и издав последнее ржание, похожее на шепот, замертво падали, хороня под собой всадников. Иван Осипович так и шел впереди отряда. Когда Сусанин понимал, что ноги уже не идут, а сердце, замерзая, замедляется, он откусывал маленькую дольку от припрятанного хлеба и, тщательно прожевав, глотал ее, ощущая небольшой прилив тепла, которого должно было хватить еще на какое-то время. У ляхов с провизией дела обстояли не лучше, каша и хлеб были давно съедены, так что единственным источником пищи служили мертвые кони, разделываемые на месте.
У отряда наступил тот момент усталости и голода, когда острые позывы отдохнуть и перекусить прекращаются и человек впадает в состояние транса. Он ни о чем не думает, ничего не хочет, ничего не чувствует, а лишь идет переставляя закоченевшие ноги…
Ивана Осиповича из этого состояния вывело ржание коня, доносившееся не со стороны ляхов, а из лесу. Он остановился, прислушался. Отряд последовал его примеру, пробуждаясь от забвения и переглядываясь. Весь лес замер. Чувствовалось все нарастающая тревожность. Загадочное место, откуда послышалось ржание, потихоньку превращалось в нечто темное, спокойно приближающееся. Точно разглядеть пятно мешали солнечные блики, отражающиеся от снега и превращающие весь лес в сплошное зарево. Глаза слезились и болели. Один из ляхов, тот, что был выше всех приставил руку ко лбу и, вглядываясь в пятно, проходившее мимо, крикнул: «Кто ты ест будешь?».
Всадник кинул беглый взгляд на воинов, сверкающих доспехами и, стремглав, понесся в непролазную часть леса. Лях громко выругался и что-то приказал двум другим иноземцам, которые, кивнув, пустились догонять незнакомца. Отряд же двинулся в том же направлении, идя по следам скачущих. Недолго пришлось идти, дабы настигнуть два окровавленных тела, лежащих в огромном овраге, который был опоясан небольшими холмами. Воины спустились вниз, ведя перед собой Сусанина, и приказали ему проверить: дышат ли еще товарищи или же Бог навсегда забрал их в свою непорочную обитель. В это время в кустах одного из холмиков лежал, не дыша, всадник. Лошадь свою он спрятал за холм и припорошил снегом так, что ее почти не было видно. Увидев старца, у него застучало в висках и появился ком в горле. «Иван Осипович…», простонал он, видя, как лях, теряя терпение, бьет его плетью, заставляя трогать и переворачивать трупы. Такая злость зародилась в его сердце, разнося жар возмездия по венам. «Ну щас я вам устрою, ироды проклятые!» — прошептал он, сжимая кулаки.
В миг он вспрыгнул на коня, слезая с холма, и надел шлем, обнажая другой рукой меч, служивший ему верой и правдой.

Иван, тем временем, сжимая зубы под ударами плетью, падал под жадный хохот мужей, корчась от нестерпимой боли. Закрыв глаза, он взмолился: «Боже, не оставь меня, яко сына твоего Христа, распинают меня за веру мою, за отечество мое, за народ мой, да пошли мне помощь, али забери меня в чертог свой и укрой крылом архангела от ударов иноземных, Господи спаси меня…».

Прямо из-за холма послышалось бодрое ржание, отдохнувшего коня. Через мгновение на холме, окутанным елями, показался всадник, заслоняющий своею головой солнце, образующее сияющий полумесяц вокруг его шлема.
«Вперед» — крикнул всадник коню, ударяя его ногами. И тот с невероятной скоростью помчался на воинов, стоящих в полном оцепенении. Врываясь в ряды противников всадник сбил высоченного ляха, бившего Сусанина. Вонзая в него меч, с его головы соскочил шлем и упал на землю. Иван еле успел отскочить, повалившись на снег. Упав, он оглядел таинственного всадника, узнав в нем знакомые черты: выразительный нос, голубые чистые глаза, густые прямые брови да вьющиеся кудри, и воскликнул: «Никита!». Всадник, лязгнув мечом, пригляделся к старику и его грозный взгляд на секунду прояснился: «Иван Осипович! Ловите меч». С этими словами он достал из запасных ножен второй меч, не уступающий тому, что уже держал в руке, и вонзил в снег рядом с Сусаниным. Иван, перекатившись, успел выхватить меч перед тем, как грозный клинок опомнившегося ляха чуть не вонзился в его замерзшую плоть. Никита спрыгнул с коня, подбежал к Ивану и вонзил клинок по самую рукоять в нависшего над стариком воина. Оттолкнув безжизненное тело, Сусанин поднялся и отряхнулся от снега, таявшего от свежей, еще теплой крови.
— Спина к спине! — скомандовал Никита.

Защитники столкнулись спинами и приготовились к отчаянному бою. Ляхи тем временем спешились и, достав свои клинки, грозно двинулись на них огромной тучей.
«Руби»— кричал Никита, когда лях начинал их теснить. Тут же тяжелый меч, выкованный на совесть, разрезая воздух, вонзался в оголенную шею, заставляя умолкнуть супостата навсегда. Звон булата превращался в симфонию, страшный романс погибели. Сталь билась о сталь, ломая клинок за клинком.
Из-за маленького холмика показался лучник, легким движением руки он достал стрелу из колчана и, натянув ее до придела, выпустил прямо в грудь Никите, вонзавшему свой меч в чужеземный щит. Рев вырвался изо рта молодца, однако он не повалился на землю сырую, снегом припорошенную, а обломив древко продолжил бой. Великий бой, за которым стояла целая Россия. Кровь лилась ручьями по его одеждам, но не потерял он воли своей, да дрался аки медведица защищая своих медвежат. Долго сражались они, не давая ляхам приблизиться, но в один момент Сусанин почувствовал легкий укол в спину, обернувшись он увидел Никиту, сраженного копьем и упавшего на колени. Через мгновение меч вознесся над белокурым и истерзанным красавцем, который успел кинуть свой последний взгляд в небо. В этом взгляде выражалась вся скорбь, вся боль и вся отвага переходящая в смирение перед своим концом. Удар и смерть. Буйная головушка молодца упала на земь, навсегда разлучив его со своей невестой и со своей родиной.

— О,Боже…— вырвался сдавленный крик Ивана, павшего на колени перед телом своего земляка. Слезы покатились из глаз старика да душа наполнилась скорбью:
— Как же это…Как? — трясущимися руками Иван ощупывал плечи, ранее крепко державшие голову, а ныне бездыханно обмякшие на снегу…

«Вы!»— прокричал Сусанин, вставая на ноги, непроизвольно сжимая руки в кулаках. «Собаки польские… аки лисицы, вы решили у раненной земли русской мяса кусок откушать, да посытнее оттяпать: на нового царя самого замахнулись. Так знайте ж, ироды, что не боится он вас, а спит спокойным сном в тереме своем деревянном, на совесть русскими мастерами построенном! Не страшится он прихода вашего, не запирает ночью дверь на засов чугунный, ведь любит его народ костромской и весь народ русский полюбит, как царя-батюшку своего! А ты, Степка, перетолмач! Толмач каждое слово, каждую букву, на ветер мною, точно голубушку, отпущенную, — переведя дыхание он продолжил, — А знаешь супостат, почему не грозит ему приход твой нежданный? — Иван Осипович, сплюнув кровь, сочившуюся из губ, усмехнулся, — да потому, что вел я тебя на смерть твою! Не видать тебе царя нашего Михаила Романова, не лишать тебе его живота, не терзать тебе пытками его бесконечными, а сгинуть тебе здесь со мною в чаще морозной! Многая лета русской земле! Да не потопчут ее никогда более сапоги чужеземные, да воспрянет она с новою силою и будет отпор давать всякому, на эту землю ступившему».

Клинок уже занесся над головой старика, посаженного на колени.

«Не боюсь я тебя, меч булатный, не страшуся я смерти. Господь со мною! А ты, лях, антихрист: деревни жжёшь, девок наших панам уводишь, урожай собирать не даешь, да скотину убиваешь. Так и гореть тебе в Геенеогненной, аминь».
Меч, разрезая плоть, ударился об лед и , издав протяжный звон, отскочил в сторону. На небе разошлись тучи и солнце, озарив своими алыми лучами тело Ивана Осиповича Сусанина, подсвечивало его священный лик, играя бликами на ледяных отражениях.

Через два дня безуспешных скитаний отряд ляхов увяз и замерз в снегу навечно, не сумев осуществить убийство, послужившее бы причиной новой кровавой смуты, окутавшей Россию на долгие годы.

Подвиг Сусанина останется не забыт, его будут помнить, как и спасенный Михаил Романов, увековечивший его в истории, так и безутешная дочь Антонида Ивановна, жутко скорбящая по своей огромной потере. Пусть его подвиг навсегда укорениться в нашей памяти и послужит примером для следующих поколений, перед которыми, не дай Бог, предстанет такой же выбор. Так не посрамим же мы чести предков! Многая лета русской земле!