Почему Клаузевиц так важен?
Карл фон Клаузевиц родился в 1780 году в Пруссии. Его ключевой труд «О войне» издан в 1832 году, почти 200 лет назад.
За два века война изменилась много раз.
Появилось нарезное оружие, дальнобойная артиллерия, телеграф и радио, получили распространение железные дороги, появилась авиация и воздушный бой, телефонная связь, автомобили и бронетанковые соединения, вертолеты и ядерное оружие, БПЛА и спутниковая разведка.
Почему же тогда каждый раз, когда нам нужно поговорить про войну, глубже понять её внутренние законы, мы вспоминаем именно про Клаузевица?
Военная теория до Клаузевица была максимально линейной, указательной. Военные теоретики указывали полководцам, как устраивать марши, как строить полки для атаки и для обороны. Предполагалось, что военный теоретик должен указать полководцу как вести войну.
Военная теория после Клаузевица предлагала решения для конкретных армий. «Шок и трепет» может быть применен либо американской армией, либо армией, обладающей колоссальным материальным преимуществом. Для армий без него или с небольшим преимуществом эта военная доктрина не работает совсем. Универсальное понимание войны авторов «Шока и трепета» не интересует нисколько.
Клаузевиц единственный в своём роде, который в рамках военной теории пытался познать не просто способы вести войну или способы победить в войне, а войну вообще — войну на фундаментальном уровне. Вот ту самую войну из трейлеров Фоллаута.
Кто такой Клаузевиц и какие его личные предпосылки в создании универсальной теории войны?
Карл фон Клаузевиц родился в семье ветерана войн Фридриха Великого. В 12 лет он сам поступил на военную службу и участвовал в первом походе против революционной Франции — в 1792 году.
В течение последующих 23 лет борьба с французами стала жизненным кредо Клаузевица.
В 1801 году он поступил в Берлинскую военную академию. В 1804 году Клаузевиц её окончил — лучшим на своём курсе.
Это открыло ему широкие возможности в военной карьере. Клаузевиц стал адъютантом прусского кронпринца Августа.
Правда, у Наполеона были другие планы. В 1806 году он разгромил прусскую армию в битве при Иене, а Клаузевица и Августа пленил.
Впечатление от битвы при Иене и разгрома Пруссии сохранилось у Клаузевица до конца своих дней. Гибель вооруженных сил своей Родины, имеющей союзников, обладающей численным превосходством над врагом, помнящую школу и славу Фридриха Великого оставила глубокое чувство досады, которое просачивается через страницы его военных трудов.
Вместе с этим Клаузевиц почувствовал стремление глубже понять войну. И вся предыдущая военная теория не могла его удовлетворить.
Следующие два года Клаузевиц провёл в Париже, изучая как революционная Франция мобилизуют всё общество для продолжения войны.
В 1812 году Наполеон потребовал от проигравшей Пруссии предоставить ему корпус для войны против России. Клаузевиц посчитал недостойным выступать на стороне вчерашнего врага против вчерашнего союзника.
Клаузевиц уволился с прусской службы и вступил в Русскую Императорскую армию.
Возможности для Клаузевица в России были ограниченными. Он не знал русского языка, поэтому не мог командовать солдатами. Несмотря на это его голос был важен на военных советах.
Русское командование планировало дать Наполеону бой в укрепленном Дрисском лагере в Витебской губернии. Построенный по планировке немца Пфуля, он был отвергнут немцем Клаузевицем.
Причем Клаузевицу пришлось приложить немалые усилия для изменения мнения о Дрисском лагере. После инспекции лагеря, Клаузевицу пришлось добиться личной аудиенции у Императора Александра, после которой от Дрисского лагеря было решено отойти без боя.
Клаузевиц считает это своей большой заслугой.
«Если бы русские сами добровольно не покинули этой позиции, то они оказались бы атакованными с тыла, и безразлично, было бы их 90 000 или 120 000 человек, они были бы загнаны в полукруг окопов и принуждены к капитуляции».
С самого начала Отечественной войны по воле Александра был создан Русский Германский легион — из этнических немцев, пленных и перебежчиков из Великой Армии Наполеона, которые хотели воевать против французов.
Клаузевиц сыграл значимую роль в пропаганде перехода с французской службы на русскую. В итоге он стал начальником штаба этого формирования.
Клаузевиц сражался в Бородинской битве. В составе кавалерии он участвовал в рейде по тылам французов, стараясь подавать пример личной отвагой.
После завершения Отечественной войны 1812 года, Клаузевиц оставался на русской службе до 1814 — гнал французов до самого Парижа.
Несмотря на свою героическую роль и положительный исход, чувство досады Клаузевица, появившееся после Иены только усилилось после окончательной победы над Бонапартом. 20 лет пять коалиций терпели поражения от революционной Франции, а тут вдруг в России маятник впервые качнулся против неё.
Русскую императорскую армию Клаузевиц считал наиболее отсталой в Европе, хотя именно она развернула Наполеона и провела от Москвы до острова Святой Елены.
Досада Клаузевица возросла, а вместе с ней возросло стремление понять войну.
После завершения войны с Наполеоном, Клаузевиц вернулся в Пруссию.
Невероятно талантливый, лично отважный, сыгравший огромную роль в свержении Корсиканского чудовища, Клаузевиц не был однозначно положительно принят в прусской армии.
Во-первых, он два года провел в революционной Франции — Бог знает, каких идей он там нахватался.
Во-вторых, когда Пруссия собиралась на войну с Россией, Клаузевиц поступил на русскую службу. И хоть это решение Клаузевиц принял из чувства глубокого прусского патриотизма, хоть последствием этого решения было освобождение Пруссии от подчиненного положения перед Бонапартом, это воспринималось как проявление нелояльности.
В итоге Клаузевицу предоставили почетную синекуру. Он вступил в должность директора Берлинской военной академии, которую однажды закончил. Эта должность нисколько не удовлетворяла Клаузевица, но именно она стала вдохновением его главного труда. Об этом лучше меня рассказала Мария фон Клаузевиц:
«В 1818 г., после назначения на должность директора военного училища в Берлине, у него оказалось достаточно свободного времени, чтобы раздвинуть рамки своего труда, обогатив его историей последних войн. Этот досуг примирял его с новой должностью, которая в других отношениях его не вполне удовлетворяла, так как, согласно организационной схеме военного училища, научная работа последнего не находилась в ведении директора, а руководилась особой учебной комиссией. […] Все его устремления направились в научную область, и целью жизни стала та польза, которую он надеялся принести своей книгой.»
С 1818 по 1830 Клаузевиц работает над своим opus magnum. Работа идет очень постепенно.
Оставленные Клаузевицем дневники свидетельствуют, что даже к лету двадцать седьмого года он своей работой недоволен: «Я смотрю на первые шесть частей, уже переписанных начисто, лишь как на довольно бесформенную пока массу, которая безусловно должна быть еще раз переработана».
Более поздние дневниковые записи также не свидетельствуют об удовлетворении трудом: «Рукопись о ведении большой войны, которую найдут после моей смерти, в настоящем ее виде должна оцениваться лишь как собрание отдельных частей, из которых должна была быть построена теория большой войны. Большей частью своего труда я еще не удовлетворен, а 6-я часть может рассматриваться лишь как опыт; мне хотелось бы ее совершенно переработать и найти для нее другое русло».
Это не должно никого удивлять. Амбиции Клаузевица при написании «О войне» были колоссальными.
«Мне хотелось избежать всего заурядного, само собою разумеющегося, сто раз повторенного и общепризнанного, ибо для меня было вопросом честолюбия написать такую книгу, которую не забыли бы через 2–3 года, которую интересующиеся делом могли бы взять в руки не один только раз».
И эти амбиции были удовлетворены.
В 1830 году Клаузевица отправляют создавать кордонную линию с Польшей. Там тогда бушевала холера и Клаузевиц должен был пресечь её распространение в Пруссии.
Участник разгрома Наполеона, Клаузевиц пал в войне с эпидемией.
Осенью 31го года военный теоретик скончался, оставив свой труд незавершенным.
В этот момент на сцену мировой военной мысли выходит его жена. По завещанию Клаузевица, она редактирует и издаёт книгу «О войне» уже в 32ом году.
У труда Клаузевица сложилась непростая судьба. В военных кругах Пруссии он стал руководящим в изучении теории только в шестидесятые годы XIX века, когда прусский генштаб возглавил Гельмут Мольтке.
Зато труд Клаузевица сразу лег в основание плана Мольтке по наступлению на Францию.
Позже граф Шлиффен будет использовать наработки Клаузевица в немецком планировании Первой Мировой войны.
На английский язык книга переведена только в 1905 году. Англичане хотели понять германскую военную мысль накануне Первой Мировой войны.
В США первое издание «О войне» состоялось только в 1942 году, а в программу военных университетов Клаузевиц включен и того позже — в шестидесятые-семидесятые годы XX века, спустя 130 лет после первой публикации.
До сих пор Клаузевиц остаётся главным источником для фундаментального понимания войны по всему миру.
И это относится не только к общим аспектам войны, но и к поразительно точным частностям.
Клаузевиц из первой половины XIX века с удивительной простотой рассказывает и о затруднениях российской армии в Чеченских войнах, и о причинах успешного наступления азербайджанской армии во Второй Карабахской войне.
И как многое из Клаузевица ощущается сейчас написанным специально про СВО.
При этом на русском рассмотрение Клаузевица отличается крайней фрагментарностью.
Блогеры и лидеры мнений обычно просто цитируют понравившиеся моменты из книги, но никто не рассматривает Клаузевица целиком, в полном объёме.
Настало время это исправить. В этом тексте мы рассмотрим основные идеи Клаузевица и через эту призму взглянем на СВО.
СВО, политика и абсолютная война
«Война — это продолжение политики иными средствами», — самая известная цитата Карла фон Клаузевица. Обычно её понимают гораздо уже, чем в исходных значениях в книге «О войне».
Для Клаузевица связь войны и политики в первую очередь означает подчинённое положение военных действий перед политической целью.
То есть политические задачи будут определять военные действия, а не наоборот.
И с этим у Российской Федерации большие проблемы. Политические задачи РФ принципиально не оглашаются публично. Мы только предполагаем, что они существуют и пытаемся выудить их суть из официальных заявлений представителей власти.
СВО началась с двух оглашенных целей. С требований безопасности и смены вектора политики украинского государства. С требований демилитаризации и денацификации.
Эти требования обсуждались в рамках переговоров весной две тысячи двадцать второго года. И совсем недавно на встрече с африканскими лидерами Владимир Путин показал, как на переговорах выглядело обсуждение демилитаризации ВСУ.
Украинская сторона очевидно хотела в рамках демилитаризации оставить текущую численность армии. Требования российской стороны предполагают снижение численности ВСУ, но никак не выглядят демилитаризацией Украины. То есть даже если бы эти требования были исполнены у противника сохранилась бы армия. С артиллерией, танками и авиацией.
Стамбульские соглашения полностью провалились. Разве что Российская Федерация пошла на уступки и приняла унизительную зерновую сделку, действующую до сих пор.
На фоне зерновой сделки и отступления ВС РФ из-за под Киева страны Запада расширили поставки помощи для ВСУ. Украинские вооруженные силы получили больше вооружений, чем когда-либо. То есть цель СВО — лишение ВСУ их возможностей и обеспечение безопасности России — только отдалилась от завершения.
На этом фоне российские политики стали делать новые заявления. Согласно им цель РФ в СВО — это такая конфигурация границы, при которой территория России окажется в безопасности от поставленных Западом вооружений.
Зависимость целей СВО от типов вооружений ВСУ — это чистое подчинение политики войне. Ведь одно дело вести войну за безопасность, этнические границы и исторические права, а совсем другое — за вывод границы за пределы зоны досягаемости украинских вооружений.
К тому же это не имеет никакого смысла.
Возьмём, например, HIMARS, который бьёт на дистанцию 84 километра. Овладев всей территорией Украины вдоль границы с Россией на 84 километра в глубину, Россия будет вынуждена присоединить эти территории к себе. Жителям придётся раздать паспорта. Теперь уже новых граждан потребуется обезопасить от украинской агрессии.
И так можно продолжать вплоть до польской границы. Хотя почему вплоть? Разве поляки с нами дружны или у них нет вооружений, которые могут представлять опасность? И то, и другое — неправда, а значит после победы над Украиной нам нужно будет вести войну с Польшей. Пятая статья НАТО означает войну со всем альянсом. Итог — ядерный холокост.
Вот так выглядит логика заявлений правительства России раскрученная в абсолют.
В итоге совершенно никому не понятно, как Российская Федерация будет обеспечивать свою безопасность.
А ведь РФ в стамбульских соглашениях прописала ещё и гарантии безопасности Украины! Про оные не только ничего не ясно, но и ничего неизвестно.
Сохраняется насущной и вторая цель СВО. Денацификация.
Если понимать денацификацию буквально, то нам нужно смотреть на буквальный опыт союзников по денацификации Германии.
Для первой и единственной денацификации в истории были следующие предпосылки:
национал-социалистический режим
Если рассмотреть денацификацию Германии более конкретно, то понятно, что её в принципе нельзя осуществить хотя бы без одного из этих факторов.
Денацификацию можно свести к трём ключевым аспектам: судебное преследование преступников, законотворчество и цензура.
Для всего этого нам нужна безусловная капитуляция Украины.
Только капитуляция гарантирует, что будут осуждены высшие функционеры украинского режима. Только капитуляция закрепит законодательные реформы. И даже после капитуляции для сохранения реформ потребуется силовой контроль над украинским государством. Только в условиях капитуляции можно дискредитировать идеи украинского этнического превосходства.
Для денацификации было бы неплохо, если бы на Украине действовал национал-социалистический режим. Хотя это уже необязательно. Для РФ достаточно, что там находят применение национал-социалистические практики и существует одобрение к национал-социалистическим идеям и символам.
Ключевая проблема денацификации в том, что это попытка заменить этническое противостояние русских и украинцев идеологическим антифашизмом. Это ослабляет цели СВО, делает их менее важными. Ведь этнос всегда важнее идеологии. ЦРУ признаётся, что после конца Холодной войны им стало труднее вербовать агентов в России.
Ведь противостояние капитализм-коммунизм — это противостояние взглядов на мир. Противостояние России и Америки — это противостояние своих и чужих.
Рассматривая российские цели в войне, мы видим цели слабые и половинчатые. Часть из них объясняется исключительно военными соображениями, другая часть — политическими. Но политические цели РФ сформулированы не через национальные интересы России, а через идеологическое пугало.
Если же мы рассмотрим политическое положение на Украине, то мы также увидим большие проблемы с определением целей войны.
Декларируемая цель — защита территориальной целостности, получение репарационных выплат и суд над зачинщиками войны — невыполнима. Она требует не только победы на своей территории, но и военной капитуляции России.
При этом украинская программа минимум — возвращение к границам 91го года — приведет к худшим последствиям для Украины, чем текущее положение вещей.
Ведь законы стран Запада ограничивают выдачу военной помощи только периодом военных действий и не распространяются за его пределы. Так, например, работает лендлиз.
Военная помощь Украине — это не только снабжение украинских вооруженных сил, но и спонсирование государственного аппарата. По завершению военных действий это спонсирование отпадёт, а сама финансовая система Украины будет не в силах выдержать полной нагрузки.
Слишком большой урон был нанесен украинской промышленности, инфраструктуре, слишком много людей потеряла Украина, погибшими и в эмиграции. Все они выпали из экономики страны и вряд ли захотят в неё вернуться.
Соответственно для Украины более выгодно стабильное продолжение военных действий.
Просто потому что война сохраняет текущий режим в хоть каком-то стабильном состоянии и обеспечивает ему будущее хоть на сколько-то длинный отрезок времени.
Пожалуй, феномен украинской войны за чужой счет действительно привел к тому, что хвост войны виляет собакой украинской политики. Ведь именно война с Россией — это основная статья доходов Украины.
Подчинение войны политике — естественный порядок вещей, который делает войну ограниченной, отдаляет от её идеальной логической формы — абсолютной войны.
Абсолютная война — это мыслеэксперимент Клаузевица нужный для иллюстрации крайнего развития военных действий.
Так как «Война — это акт насилия, призванный заставить противника исполнить нашу волю», то это акт обоюдный. То есть обе стороны стремятся применить насилие в большем количестве, чтобы преодолеть сопротивление, обе стороны стремятся к крайности, в которой все усилия государства и общества будут направлены на сокрушение врага. И конечная точка этого стремления будет абсолютной войной.
Все мужчины, женщины и дети возьмут в руки оружие, все они в едином порыве и одновременно столкнуться с вражеской армией, организованной по такому же принципу и в рамках боя на уничтожение покажут нам, что такое абсолютная война.
Хотя в наше время абсолютную войну легче представить в виде ядерного апокалипсиса.
Реальность абсолютную войну не допускает. И в первую очередь из-за ограниченности войны политическими целями.
Каждая страна, начинающая войну, ставит перед собой конкретные задачи, которые определяют ход войны — это может быть захват вражеских территорий или защита собственных, спор о смежных политических и экономических интересах.
Чем больше политическая цель — тем больше будет и степень военного напряжения, интенсивности боевых действий и применения насилия.
И наоборот чем меньше политическая цель — тем меньше будет готовность жертвовать, нести издержки и вообще проявлять энергию в ведении боевых действий.
«Если все обсуждение нужного напряжения сил представляет собою лишь расчет вероятностей, основывающихся на определенных лицах и обстоятельствах, то политическая цель как первоначальный мотив должна быть весьма существенным фактором в этом комплексе. Чем меньше жертва, которой мы требуем от нашего противника, тем меньше сопротивления мы можем от него ожидать. Но чем ничтожнее наши требования, тем слабее будет и наша подготовка. Далее, чем незначительнее наша политическая цель, тем меньшую цену она имеет для нас и тем легче отказаться от ее достижения, а потому и наши усилия будут менее значительны».
Таким образом, мы получаем спектр состояний от абсолютной войны до её антипода — войны ограниченной.
Клаузевиц иллюстрирует этот спектр на примере войн Фридриха Великого, как войн ограниченных, и на примере революционных войн, как близких к абсолютным.
Но нам так далеко ходить не надо. У нас есть пример войн близких к противоположным границам спектра в рамках десяти лет в одной и той же географии.
Разница между Крымской операцией и СВО хорошо иллюстрирует границы спектра.
Крымская операция прошла без единого выстрела именно, потому что политическая целесообразность воевать за Крым для Украины тогда ничего не значила, а украинские вооруженные силы были не способны оказывать сопротивление.
Украинское революционное правительство было больше озабочено сохранением своего нового властного положения, чем территориальной целостностью государства.
Простая угроза боем в марте 14го года была достаточной для того, чтобы украинцы отдали русской армии свои территории.
По Клаузевицу, кстати, в таком случае надо занимать всю территорию, которую можно занять без боя. Без боя Россия в 14ом году могла взять намного больше территорий, а население готово было встретить её с сочувствием.
И, по большому счету, украинское правительство считало Россию в своём праве. Выжидательная позиция, занятая украинцами, была нужна для того, чтобы понять, где само российское правительство видит границу своих прав.
Выяснилось, что эта граница не выходит за пределы Крыма.
Бои на Украине начались месяц спустя — 12 апреля 14го года, но на тот момент украинская армия всё ещё отказывалась участвовать в боях. Воевали стрелковцы против правосеков и полицейских, причем части ВСУ переходили на сторону ополчения Славянска.
Даже когда ВСУ всё-таки вступили в бои, их участие оставалось ограниченным, без готовности к крайнему напряжению сил.
Только постепенно, когда политические цели революционного правительства Украины сменились с сохранения власти на полное распоряжение ею, причем над всей суверенной территорией Украины, появилась энергия для ведения войны близкой к абсолютной.
Вместе с этой политической целью за 30 лет антирусской политики в украинском обществе развилась вражда к России и русскому народу.
Вражда согласно Клаузевицу проявляется в двух ипостасях — враждебном чувстве и враждебном намерении.
Оба этих фактора развились в украинском обществе и элитах.
Враждебное чувство проявляется в этнической антирусской ксенофобии. Украинцы ненавидят русских. И чем дальше развивается политика украинского государства, тем больше эти чувства становятся безусловными.
Враждебное намерение украинского общества заключается в порабощении русских регионов, принудительной украинизации и в этнических чистках.
Вражда ещё больше повышает готовность украинской армии приблизить войну к абсолютной.
Вместе с этим мы наблюдаем печальное несоответствие этим, расширяющим войну факторам, в российском обществе и армии.
Несомненное наличие враждебного намерения у российского руководства сочетается с политикой вытеснения враждебного чувства у армии и народа.
Долгие годы до войны Украина на уровне государственной пропаганды была полностью забыта. Судьба русского народа в Донецкой и Луганской народных республиках не освещалась в медиа, чудовищные военные преступления Украины были забыты, потребность защитить русское население Украины вынесена за пределы инфополя.
Даже «Русскую весну» российское правительство стыдливо переименовало в «Крымскую». Чтобы не напоминать об обездоленном состоянии Донбасса.
В разгар наступательной войны правительство декларирует братские отношения с украинским народом, государственные университеты поддерживают создание украинских землячеств, украинские землячества проводят выставки украинской культуры. Государственные чиновники на государственных мероприятиях вывешивают украинские флаги.
Военные преступления украинских военнослужащих замалчиваются как в армии, так и в государственных СМИ.
Враждебные высказывания против Украины и украинского народа преследуются по закону, люди, допустившие в своих высказываниях вражду к Украине, лишаются работы, подвергаются суду.
Это приводит к демобилизации общества, непониманию им целей войны и к сокращению энергии сражающихся.
СВО началась не из принципиального осознания целей войны, но из-за того, что российские элиты сочли войну неизбежной, а время, играющем против российской армии.
При этом российское руководство не понимало готовность Украины к сопротивлению. Русская армия готовилась к войне ограниченной. Её появление и маневрирование по Украине должны были сами по себе привести врага к капитуляции — соглашению на условия мирного договора.
В этот момент российское руководство жестоко обманулось. Оно представило, что войну можно выиграть медийно, что просто явление воинских колонн, шум вертолетов, пролеты ракет и самолетов — это само по себе средство ведения боевых действий.
«Война – дело опасное, и заблуждения, имеющие своим источником добродушие, для нее самые пагубные».
Хотя медийное впечатление — это способ влияния на моральные силы врага, это не средство войны. Средство войны только одно — это бой.
«Кровавое разрешение кризиса, стремление к уничтожению неприятельских вооруженных сил – первородный сын войны. Пусть осторожный полководец при ничтожных политических целях, при слабых мотивах, незначительном напряжении сил искусно нащупывает на поле сражения и в тиши кабинета пути, ведущие к миру, без крупных кризисов и кровавой развязки утилизирует специфически слабые стороны армии и правительства противника. Если его предположения достаточно мотивированы и дают основание рассчитывать на успех, мы не вправе его за это укорять, однако должны потребовать, чтобы он все время помнил, что идет обходными тропами, на которых его может настигнуть бог войны. Полководец ни на минуту не должен спускать глаз с противника, иначе он рискует попасть под удары боевого меча, имея в руках только франтовскую шпагу».
И чем ближе война к абсолютной — тем больший масштаб будут иметь бои.
И так как война на Украине близка к абсолютной, то нет никакого способа в ней победить, кроме сокрушения неприятельских вооруженных сил — лишения их возможности сопротивляться.
Будь бы эта война поменьше, то победа в ней была бы достигнута за счет требования больших жертв, чем стоимость политической уступки. Сейчас способ победить только один — сломать сопротивление ВСУ.
Тем более нелепо выглядят попытки достигнуть договоренностей за счёт уступок. Это даже в ограниченной войне не сработало бы.
К началу СВО мы наблюдаем явное несоответствие воюющих сторон относительно абсолютизации боевых действиях.
Россия хотела вести войну более ограниченную, когда Украина была готова к какой угодно абсолютизации войны. Это очень опасное положение вещей, от которого предостерегал Клаузевиц.
«Горе правительству, которое со своей половинчатой политикой и скованным военным искусством натолкнется на противника, не знающего ограничений, подобно суровой стихии, для которой нет законов и которая подчиняется только присущим ей самой силам! Тогда всякое упущение в энергии и напряжении ляжет лишней гирей на чашку весов противника; в это мгновение не так легко будет изменить стойку фехтовальщика на позу атлета, и часто будет достаточно небольшого толчка, чтобы все повалить на землю».
Несоответствие энергии в ведении войны — это настолько серьезное преимущество для Украины, что только Бог, героизм наших солдат и офицеров и общее превосходство в ресурсах позволяют нам до сих пор держаться при малом изменении политического подхода.
Ведь помимо факторов, содействующих развитию войны, существуют ещё постоянные факторы, ограничивающие её.
Первый из таких факторов Клаузевиц называет трением.
Трение — это естественное сопротивление военной машины. В каждой армии оно неизбежно.
Танки, машины и орудия ломаются. Люди физически истощаются от напряженного труда. Поставки снарядов задерживаются. Машины попадают в аварии. Задерживаются и даже теряются сами люди. Подразделения невовремя приходят на поле боя. Или вовремя приходят не в то место, в которое должны.
Люди выбывают от смерти и ранений. Наблюдение смерти товарищей, поражения в бою подтачивают дух солдат. Все вместе они вызывают потерю веры в командиров.
Все возможные последствия человеческого несовершенства, задерживающие и ослабляющие эффективное применение насилия зовутся трением.
Трение сдерживает войну от приближения к абсолютной её форме.
Война — это область неизвестного. При всех средствах разведки и связи она остаётся таковой до сих пор. В лучшем случае, полководец знает только положение своей собственной армии.
Но это в лучшем случае. Обычно и это знание приблизительное.
А значит в войне особую роль играет удача и случай. Причем в куда большей степени, чем в любой другой сфере жизни.
Клаузевиц сравнивает войну с карточной игрой. Каждое действие на войне — это ставка. И удача может повлиять на ход каждого действия. Передвижение, атака, оборона, планирование, разведка — все они зависят от случая.
Причем случая в стихии опасности.
Это не может не ограничивать войну. Ведь удача ослабляет насилие.
Трение и неизведанное, которые будут ограничивать абсолютизацию боевых действий настолько важны, что сознание политической цели принимает новую значимость.
Преуменьшить необходимую для войны энергию проще, чем преувеличить. Да и преувеличение энергии несёт только пользу для военных действий.
Экономически эта энергия может стоить дороже, чем при меньших её размерах. Но никакие дополнительные финансовые затраты на армию не будут превышать цены проигранной войны.
Попытки увеличить энергию и боеспособность армии во время войны также будут стоить дороже. Ведь это увеличение будет происходить на фоне того, как армия с меньшей энергией не справляется с поставленной задачей, а значит проигрывает и теряет людей.
Хуже только постепенное и не вполне достаточное увеличение энергии. Тогда обе стороны будут втянуты в бесконечную спираль насилия, а каждый новый толчок будет недостаточен для решительного прорыва.
И здесь мы сталкиваемся с третьим политическим аспектом войны. Когда мы говорим, что война — это продолжение политики, нам важно помнить, что это именно продолжение, а не принципиально новый уровень.
С началом СВО русское общество восприняло войну как какое-то принципиальное изменение Российской Федерации. Казалось, что раз летят ракеты, стреляют пушки, горят танки и умирают люди, то теперь всё мироздание вошло в новую качественную реальность.
На деле реальность — политика Российской Федерации — осталась той же самой. Просто средства проведения этой политики поменялись. Но цели и смыслы продолжают быть теми же смыслами старой Российской Федерации.
В чем главный грех Украины? В том, что это бывшая республика СССР, которая отказывается входить в ТС, ЕАЭС, Брикс и ОДКБ, а хочет войти в ЕС и НАТО.
В чем причина политических разногласий между Украиной и РФ? В том, что Украина хочет укрепить однополярный мир Запада, который угрожает многополярному миру Путина.
Как это проявляется? Ну, Украина не уважает ветеранов Великой Отечественной, память об СССР и обстреливает Донбасс.
Понимаете сейчас, да? РФ не мыслит национально, поэтому обстрелы Донбасса для неё — это, конечно, трагедия, но трагедия не национальная, а трагедия в рамках евразийских прав человека в семи измерениях, попираемых в рамках западного гей-трансформаторного империализма.
И ведется эта война также, как велись отношения с независимой Украиной до войны. Милые бранятся, только тешатся. Украина газ ворует, РФ её громко осуждает, газ всё-таки продаёт, еще и со скидкой, но скидка меньше, чем раньше.
Таков паттерн поведения, вшитый в политику Российской Федерации. Он не изменится с нажатием курка, взлетом ракеты и залпом орудий.
Паттерн поведения мгновенно не меняется. Новые модели встраиваются постепенно, через медленное и болезненное осознание их необходимости.
Именно поэтому СВО — это не провал идеи русской ирреденты. Просто идеи ирреденты никогда не обещали, что будет легко.
Принципиальная трансформация войны возможна только с принципиальной трансформацией политики. Товарищ майор, это не я сочиняю, это реально пруссак девятнадцатого века писал.
«Раз война есть часть политики, то, следовательно, она будет принимать и ее свойства. Когда политика становится более грандиозной и мощной, то таковой же становится и война; и этот рост может дойти до такой высоты, что война приобретет свой абсолютный облик».
Соответственно только принципиальное изменение политики сможет довести СВО до победоносного завершения. И здесь гражданское общество может сыграть решающую роль.
Только объяснив правительству идею национального государства, идею значимости не личности чиновника, но исполнения им обязанностей, идею русского мира и народа, триединства и Империи, мы добьёмся решительной победы над врагом.
Не менее реален и близок к свершению обратный сценарий. В конце концов, войну же можно выиграть и как-нибудь. РФ намного превосходит Украину в ресурсах, союзники Украины поддерживают её небезусловно, а украинские солдаты всё так же смертны.
Можно и дотянуть. Можно как-то вот так. С Кадыровым и Шойгу, с каруселью ответственности, с расходной пехотой, невыданными снарядами, разрушенными городами дотянуть до какой-нибудь скромной победы, заключить промежуточный мирный договор, затянуть его действие лет на десять с периодическими обострениями, вступить в ещё одну войну или вообще зафиксировать мир.
Но вот только тогда все погибшие, весь произвол, вся глупость и недальновидность текущей политики станут частью победы, частью того, как надо делать.
И мы будем жить в проклятом мире, который сами же и создали. Своим бездействием.
Окон возможностей больше не будет. Все окна возможностей распахнуты настежь.
Мы разобрали три аспекта влияния политики на войну.
Политика определяет цели войны.
Цели войны определяют её масштаб, который предстаёт перед нами в виде спектра — от ограниченной войны до абсолютной.
Вражда питает войну и приближает её к абсолютной.
Трение и случай ограничивают войну, отдаляя её от абсолютной.
И всё это пиршество заложник политической системы. Война сама по себе не создаёт новых политических условий, а развивается как продолжение старой политики.
Политики задают цели войны, определяют силы и средства, энергию и уровень напряжения общества, поэтому мы не можем доверять управление государством людям без глубокого понимания войны.
Именно политики определяют размер сил и основные направления ударов в ходе планирования кампании. Это происходит совместно с высшими армейскими офицерами, но решающий голос остаётся за политиками.
А сейчас мы попробуем спланировать СВО таким образом, как если бы это делал Клаузевиц.
Чтобы спланировать войну, нам нужно понять, как лишить противника возможности сопротивляться.
Чтобы лишить противника возможности сопротивляться, нужно забрать у него источники сопротивления.
Источников этих три — вооруженные силы, территория и союзники.
Вооруженные силы оказывают активное сопротивление, участвуют в боях.
Территория снабжает вооруженные силы пополнениями, оружием, обмундированием и продовольствием.
Союзники участвуют в боях, либо снабжают вооруженные силы оружием, обмундированием и кредитом. В случае Украины верно только второе и третье.
Далее при составлении плана кампании нами будут руководить два принципа.
«Первое: сводить всю тяжесть неприятельского могущества к возможно меньшему числу центров тяжести, и если это удастся, то к одному; с другой стороны, удары против этих центров тяжести сводить к возможно меньшему числу основных операций, по возможности к одной; наконец, в пределах возможности все второстепенные операции ставить в подчиненное положение. Словом, первый принцип – в возможной степени сосредоточивать действие.
Второй принцип гласит: действовать с возможной быстротой, следовательно, не допускать без достаточного основания ни пауз, ни уклонения на окольные пути».
То есть нам нужно локализовать источники сопротивления, выбрать важнейшие из них, причем чем меньше их, тем лучше и нанести решительный удар.
Взглянем на Украину накануне СВО.
Легко локализовать помощь союзников — вся она будет идти через украинско-польскую границу.
Территории локализовать сложнее. Но самое большое сосредоточение украинцев, а также самый важный политический и экономический центр Украины — это город Киев.
Вооруженные силы Украины были также рассредоточены по стране, но самая большая, опытная, обладающая наилучшим вооружением и наилучшими позициями группировка ВСУ находилась в одном конкретном месте — на Донбассе.
При этом вооруженные силы обладают первым приоритетом из всех источников сопротивления. Во-первых, потому что все остальные источники только дополняют вооруженные силы. Сами по себе они не значат ничего. Даже мобилизационный потенциал зависит от вооруженных сил. Ведь пополнения должны поступать в уже существующую армию. Если не будет её, то противнику нужно будет формировать армию заново, то есть без помощи опыта воевавших солдат и образованных офицеров.
Во-вторых, потому что и для территорий, и для помощи союзников необходимо время, чтобы оказать влияние на поле боя. Ведь и вооружения, и пополнения будут поступать не в один момент, а постепенно. Вооруженные силы же будут оказывать сопротивление сразу. После уничтожения вооруженных сил сопротивления уже не будет совсем.
Соответственно, самый важный источник сопротивления Украины перед СВО да и до сих пор — это группировка ВСУ на Донбассе.
Именно её нам нужно уничтожить, чтобы лишить Украину возможности сопротивляться.
Именно она отделяет Украину от военного поражения.
Соответственно все остальные направления удара глубоко вторичны, они не помогают разгрому вооруженной группировки на Донбассе, лишают нас времени и ослабляют главный удар. То есть противоречат сформулированному Клаузевицем принципу экономии сил.
По Клаузевицу любое расчленение ударной группировки на выполнение вторичных задач — это излишнее расточительство.
Силы должны членится только в случае, если нет никакого другого выхода.
Именно принцип экономии сил был нарушен при планировании СВО.
Конечно, Клаузевиц признаёт желательность численного превосходства и выводит как общее правило «всегда стараться быть как можно более сильным». Но раз численного превосходства к началу СВО у нас не оказалось и мы были вынуждены наступать в условиях превосходства противника, тогда нам тем более нужно сосредоточить все силы на направлении главного удара.
Российское наступление проходило на четырех основных направлениях, внутри которых шли удары в растопырку.
Из Крыма на Херсон и Запорожье
С Донбасса на Мариуполь, Волноваху, на север от Донецка и на север ЛНР
Из Белгородской области на Изюм и Балаклею
На Киев по обоим берегам Днепра из Белоруссии и из Брянской области
В этом плане невооруженным взглядом видно, где можно было сэкономить силы.
Херсон — это не значимый источник украинского сопротивления. Как бы мы не радовались захвату областного центра без единого боя. Как бы не был притягателен плацдарм за Днепром ответ на вопрос «Как взятие Херсона поможет сокрушить Украину?» — «Никак».
После взятия Херсона внушительная группировка российских войск продвинулась ещё дальше, пока не достигла логистического предела развития наступления. На этом пределе наша группировка завязла в боях и уже не могла совершить никаких полезных действий.
Причем она не могла их совершить по объективным соображениям. Численность войск на плацдарме за Днепром не позволяла атаковать Николаев и Одессу, чтобы отсечь всё побережье. Да даже, если бы и позволяла — морская торговля из этих городов только усиливает сопротивление Украины, а не оказывает его самостоятельно.
Да и морская торговля из этих городов возможна только из-за зерновой сделки.
Позже уже из-за причин чисто логистических этот плацдарм пришлось оставить. Потому что обороняться за Днепром удобнее, чем на плацдарме перед ним.
Только вот обороняться за Днепром было удобнее и в первые дни СВО. Удобнее означает в том числе и меньшими силами. А освобожденные силы с удержания Херсона могли усилить направление главного удара. Главный удар оказался бы более сильным и с большей вероятностью смог бы уничтожить группировку ВСУ на Донбассе — главный источник украинского сопротивления.
Зачем всё-таки был взят Херсон?
Вероятнее всего, потому что с правительством города были договоренности, которые позволили взять город без боя. То есть Херсон взяли буквально, потому что могли взять.
Российская публика до сих пор оценивает успешность войны по площади подконтрольных территорий. Это неправильный подход. Не контроль террриторий обеспечивает удачное достижение военных целей, а достижение военных целей — уничтожение вражеских вооруженных сил — обеспечивает контроль над территориями.
«При сокрушении подлинные операции заключаются именно в уничтожении вооруженных сил противника, а завоевание областей является лишь его следствием. На занятие территории раньше разгрома вооруженных сил приходится всегда смотреть как на необходимое зло.»
Необходимое зло — это в случае, если нам нужно занять территории для разгрома вражеских вооруженных сил. В Херсоне этого не усматривается.
Зло — потому что любой контроль над территориями перенаправляет армию с основных задач на вторичные. Прикрытие тылов, обеспечение флангов, оборона — все эти задачи тратят нашу армию, пока на главном направлении удара остается только малая её часть.
Решение взять Херсон, несмотря на всё зло, которое причиняет главному удару растрата сил, было принято из-за политики. Политика, определяющая степень напряжения СВО, рассчитывала вести ограниченную войну.
Для ограниченной войны — это было бы абсолютно правильное решение. Наступающий в ограниченной нерешительной войне должен занимать территории, которые можно занять без боя.
Но СВО близка к абсолютной. И цель её — сокрушение врага.
Подробнее об этом мы рассказывали во втором ролике цикла.
Принцип экономии сил нарушают все три удара на Киев.
Во-первых, из-за принципиальной недостаточности ударной группы для захвата самого города, все три удара носили только демонстративный характер. То есть они нужны были, чтобы вместо полного сосредоточения на Донбассе ВСУ были вынуждены сосредоточиться на севере Украины — для защиты столицы.
То есть удар на Киев был нужен, чтобы выиграть время для действий наших сил на юге.
Только время в первом этапе СВО работало против нас, так как мы наступали против превосходящего противника, проводящего мобилизацию. То есть с каждым выигранным у Киева днём враг становился только сильнее, а источников сопротивления у него оставалось столько же.
Ведь время на первом этапе СВО создало своеобразную гонку. ВС РФ должны были стремиться лишить Украину источников сопротивления, пока они не укреплены мобилизацией и поставками западных вооружений. ВСУ наоборот стремились их сохранить, укрепляя и пополнениями, и вооружениями.
И хоть атака на Киев скорее всего вызвала отсрочку прибытия части сил ВСУ на Донбасс, она также ослабила главную операцию ВС РФ там же.
Так как время на первом этапе СВО играло против ВС РФ, то любое ослабление главного удара — это достижение для ВСУ. И что самое худшее — это достижение далось ВСУ авансом — по оперативному замыслу командования ВС РФ.
Во-вторых, давайте процитируем Клаузевица. Помните, что Клаузевиц понимает под диверсией старое значение слова, подразумевающее атаку отдаленную от основного театра боевых действий.
«Каждая диверсия подвергает бедствиям войны такую местность, которой без этого военные действия не коснулись бы; поэтому диверсия вызывает к жизни новые неприятельские силы, которые сами по себе оставались бы в покое; с этим приходится считаться особенно тогда, когда противник подготовил организацию милиции и народного ополчения. Вполне естественно и подтверждено опытом, что когда тот или иной район внезапно подвергается угрозе вторжения сил противника, а к обороне мер не принято, то все дельные чиновники, которые в нем окажутся, начнут изыскивать и претворять в действительность все мыслимые чрезвычайные мероприятия, способные предотвратить нависшую опасность. Таким путем здесь зарождаются новые силы для сопротивления, и притом в такой форме, которая напоминает народную войну и легко может ее вызвать».
Атака на Киев привела к массовому пополнению батальонов территориальной обороны, которые потом сослужили Киеву хорошую службу в качестве расходной пехоты.
Этого можно было избежать, оставив Киев в стороне от военных действий.
К тому же сама атака на город, несмотря на немногочисленность атакующих была ослаблена ещё и их расчленением на три группировки.
Восточные группировки не могли обеспечить безопасность своих тылов и снабжения. Причем именно не могли, а не не подумали. Сил на блокаду, осаду или штурм Сум, Чернигова и других городов северо-восточной Малороссии просто не было в наличии.
Группировки разделенные Днепром не могли друг другу помочь.
Столь малая группировка не смогла бы взять Киев без изоляции района боевых действий. Однако географическое расположение города приводит к необходимости расчленения атакующей группировки. А расчленненная атакующая группировка не может изолировать район боевых действий, не может блокировать город.
Вот и выходит, что наступление на Киев, как и наступление на Херсон — это трата сил. Сэкономив только на этих направлениях, ВС РФ смогли бы направить на главный удар по стратегическому окружению Донбасса дополнительные тридцать пять - сорок тысяч человек.
Но даже эти направления не единственные, на которых ВС РФ смогли бы сэкономить, хотя остальные не настолько однозначные.
Здесь нам нужно обсудить с вами дилемму Мариуполя. Дилемма заключается в том, нужно ли было Мариуполь брать или можно было обойтись осадой?
И здесь у обоих подходов есть свои преимущества и недостатки.
Осада требует меньше людей, что позволяет сэкономить силы для основного направления;
Осада также требует меньшей подготовки солдат, что особенно важно с учетом того, что Мариуполь штурмовали в том числе вчерашние мобилизованные ДНР.
Но осада необязательно заменяет штурм, ведь осажденные в крупном городе, в который неизбежно будут доставляться еда и вода, не будут обязательно сдаваться;
В целом, это более долгое предприятие, чем штурм. Требуя меньше людей, осада требует больше времени;
Сохраняется вероятность прорыва вражеских частей и их дальнейшего рейда по нашим тылам.
Как мы видим, у дилеммы Мариуполя нет однозначного решения. Главный аргумент в пользу осады этого города — это знание о том, что его штурм занял больше времени, чем захлебывание главного удара. Но так как это послезнание, то соображением для критики решения о штурме в момент его принятия оно быть не может. Об этом даже Клаузевиц пишет в третьей части.
Идея осады мне кажется особенно симпатичной именно потому что я знаю последствия штурма. Но однозначно утверждать, что Мариуполь надо было именно осаждать, а не штурмовать я не буду.
Весьма неожиданным образом принцип экономии сил заставляет задуматься о целесообразности наступления на север ЛНР. Хоть это действие и происходило на Донбассе, прошло относительно успешно, оно не образовало сумму боёв, которые могли бы сокрушить всю группировку.
Здесь также можно было бы сэкономить войска в пользу стратегического окружения.
На фоне всего вышесказанного комментировать наступление на самом Донецком направлении у меня нет никакого желания. Что укрепленные позиции нужно обходить, а не штурмовать в лоб, было понятно ещё во времена Клаузевица. А во времена Клаузевица, между прочим, потребность в снабжении боеприпасами считалась глубоко вторичной задачей.
Вывод из всего размышления простой как незамутненная победа: даже при ограниченной численности группировки вторжения, силы, которые могли сделать главный удар более мощным у неё были. Эти силы были растрачены на второстепенные направления, которые в принципе не могли лишить Украину её источников сопротивления.
Перестраховка нанесла СВО вред. Потому что она не может принести ничего другого.
«Все сводится к важнейшему решению; им покрываются все потери. Если, по нашему разумению, сил достаточно для того, чтобы добиваться такого решения, то возможность неудачи не должна служить основанием к тому, чтобы принимать меры для обеспечения себя на всякий случай от возможного ущерба на других участках, ибо как раз последнее увеличивает в значительной степени возможность такой неудачи и таким путем вводит в наши действия противоречие».
Что же делать, если сил недостаточно для решительного удара против главного источника сопротивления врага? Ответ очень простой: не начинать войну и копить силы.
Политика не должна требовать от стратегии невозможного. Тем более, когда речь идет о наступательной операции.
«Конечно, политика не может предъявлять к войне невыполнимых требований; это противоречило бы совершенно естественной и необходимой предпосылке, что она знает орудие, которым желает пользоваться. Если же она правильно судит о ходе военных событий, то определение, какие события и какое направление событий более всего соответствуют задачам войны, – целиком дело политики и может быть только ее делом».
Исходный размер армии вторжения определяется политиками. И именно политики должны проделать перед наступлением определенную работу.
«Таким образом, чтобы познать меру тех средств, которые надо подготовить для войны, мы должны продумать политический смысл ее как для нас, так и для противника; мы должны оценить силы и внутренние условия неприятельского и нашего государства, характер и качества правительства и народа как у неприятеля, так и у нас, наконец, политические отношения с другими государствами и то воздействие, какое на них может оказать война. Легко понять, что взвешивание всех этих разнообразных обстоятельств, различным образом переплетающихся друг с другом, представляет крупную задачу; требуется подлинное прозрение гения, чтобы быстро установить верное понимание, так как совершенно невозможно овладеть всем этим множеством данных с помощью лишь школьно-правильного размышления.
И совершенно прав был Бонапарт, утверждавший, что с такой алгебраической задачей не справился бы сам Ньютон».
Мы уже пришли к выводу, что эта работа была проделана, в целом, неправильно.
Но даже так до сих пор непонятно, почему российское командование пожертвовало главным направлением в пользу второстепенных. В ходе нашего небольшого анализа мы смогли сэкономить не менее пятидесяти тысяч человек для главного направления удара. Эти люди могли обеспечить ротации физически истощенных частей, увеличить скорость и решительность российского наступления, создать решительный перевес в местах упорного сопротивления врага.
Но всего этого не произошло. Первый этап СВО закончился вместе с отходом от Киева. Перестраховавшись ударами в растопырку, мы пожертвовали и главным направлением, и второстепенным.
Мы разобрали первый этап СВО — маневренное наступление ВС РФ. Сейчас поговорим о трех последующих этапах и рассмотрим сопутствующие концепции из теории Клаузевица.
Второй этап СВО, который начался сразу после конца маневренного наступления и отхода из-под Киева — это позиционное наступление, продлившееся по середину августа 22 года.
С середины августа по ноябрь 22го года прошел этап, который я называю «Великим отступлением».
После чего с ноября двадцать второго по 21 мая 23го года продолжилось позиционное наступление ВС РФ.
Смотря на общую картину легко обнаружить, что российская армия как будто бы не знает других форм действия, кроме наступления и отступления. Хотя так быть не должно, на месте отступления должна быть оборона, а её до самого конца Бахмутской операции мы не наблюдали.
Клаузевиц считает оборону более сильным видом действия, чем наступление и доказывает это логически.
«Если бы форма наступления была более сильной, то не было бы никакого основания когда-либо прибегать к форме оборонительной, ибо последняя вдобавок преследует лишь негативную цель, каждый захотел бы наступать, и оборона представляла бы уродливое, бессмысленное явление».
Задача обороны — это не допустить противником выполнение его целей, а не достижение своих. Негативные цели — это, впрочем, тоже не мало. Во-первых, в обороне можно выиграть время. Во-вторых, хорошая оборона должна заканчиваться наступлением против истощенного противника. То есть контрнаступлением.
Но даже в рамках этой логики понятно, что оборона не будет главным образом действия ВС РФ. Ведь именно у ВС РФ в этой войне позитивные цели — сокрушение ВСУ и контроль территорий.
Но наступление постоянно требует платы за проход. Армия тратит и истощает себя. Это происходит в боях, в обеспечении тыла и флангов. На это влияет растяжение коммуникаций и удаленность их от баз снабжения.
«Успех в наступлении есть результат действительного превосходства; мы разумеем, конечно, суммарное превосходство материальных и моральных сил. В предыдущей главе мы указали, что сила наступления постепенно истощается; может случиться, что превосходство сил при этом возрастает, но в громадном большинстве случаев оно уменьшается. Наступающий закупает ценности, которые, быть может, и принесут ему выгоду при заключении мира, но пока он расплачивается за них наличными, расходуя свои вооруженные силы».
С течением времени наступление при несокрушении противника проходит в этап, когда оно должно остановиться и перейти в оборону. Просто для того, чтобы восстановить свои потери от наступления. Подтянуть логистические базы, получить пополнения.
Клаузевиц называет этот момент «кульминационным пунктом наступления». В этот момент наиболее оптимально перейти в оборону.
В оборону можно перейти и до кульминационного пункта наступления, когда силы для наступления ещё есть и его предел не наступил.
Но российская армия на Украине пошла совсем другим путём. Она прошла через кульминационный пункт наступления и продолжила атаковать.
То есть именно тогда, когда сил, чтобы вести хотя бы успешную оборону, уже не было.
Первый сигнал о приближении кульминационного пункта наступления — это конец первого этапа СВО. Если наши войска не могут прорвать фронт и маневренно наступать, то это буквально означает, что без успешного оборонительного сражения и увеличения численности наших войск, они вряд ли когда-либо смогут это сделать.
Особенно в условиях, когда численность войск противника постоянно увеличивается.
И это само по себе уже заявка на переход в оборону и мобилизацию.
Ведь проверка прохождения через кульминационный пункт наступления заключается в том, смогут ли наши войска перейти в оборону или же начало вражеского наступления обрушит фронт.
И как мы знаем, именно это и произошло, но не весной, а в конце лета 22го года. И фронт обрушился не целиком, но на одном конкретном театре боевых действий — на юге Харьковской области. На этом театре боевых действий русский контингент наступал в густых лесах.
Юг Харьковской области к тому моменту — это крайний правый фланг всей линии фронта, всей специальной военной операции. Это вызывает проблемы с точки зрения операционного базиса, как это называет Клаузевиц.
Операционный базис — это источник пополнений и снабжения воюющей армии. И если со снабжением на юге Харьковской области всё было достаточно просто, то пополнения вызывают большой вопрос. Так как никаких мобилизационных мероприятий Россия до потери юга Харьковской области не проводила, то каждая группировка на случай прорыва крайне зависела от подкреплений с других театров войны.
И вот здесь была главная проблема России по сравнению с Украиной. Главная после малочисленности. Конфигурация фронта в 1200 километров от Херсонской области до Харьковской сложилась таким образом, что для украинцев расстояние между крайним левым и крайним правым флангом составляло 300 километров, а для русских все 1200.
Возникает разительная разница в скорости переброски сил, чем активно пользовался противник. Через средства массовой информации враг распространял слухи о готовящемся наступлении на Херсонскую область, а в наступление пошел на Харьковскую.
Впрочем, с секретностью у противника есть огромные проблемы. Информация о наступлении на Балаклею и Изюм была у нашего канала в распоряжении за месяц до наступления там.
Если бы наше командование не пренебрегло бы этой информацией, то оно бы могло успеть. И именно, что только теоретически «могло», потому что практически ему было нужно успеть подготовить оборону в условиях, когда его коммуникационные линии в четыре раза длиннее, чем у противника.
Понимаете всю тяжесть условий для боя. При сопоставимой скорости и энергии, если мы начинаем перебрасывать силы одновременно с врагом, формирующим ударный кулак, мы уже опаздываем.
Рассматривая позиционное наступление предпринятое ВС РФ весной-летом 22го года понятно, почему так вышло.
В течение всего этого времени наша армия постоянно истощалась. Основной вид боя этого периода — это встречные стрелковые бои в лесной местности. Этот вид боя выкашивает пехоту с обеих сторон, не разбирая кто прав, кто виноват.
Материально российская артиллерия доводила расход снарядов в это время до 60 тысяч выстрелов в день. При среднем ресурсе артиллерийского ствола в три тысячи выстрелов — это 20 полностью изношенных условных стволов за сутки.
И одновременно с этим украинская сторона начала получать колоссальные пополнения. Как в ходе внутренней полной мобилизации, так и в ходе поставок с Запада.
Судя по всему, именно в этот период Украина получила больше, чем когда-либо. Советская бронетехника, советская артиллерия, советские РСЗО, боеприпасы и запчасти дополнялись западной артиллерией, БПЛА и бронетехникой.
По сравнению с объёмом весенне-летних поступлений 22го года поставки западных танков в 23 кажутся пшиком.
За пятимесячный период российского позиционного наступления украинская сторона постоянно усиливалась, а русская постоянно ослаблялась.
Как и в первый этап СВО свою роль сыграли вопросы политики, неверного понимания близости СВО к абсолютной войне.
Ведь меры принимаемые российским правительством назвать даже половинчатыми сложно. Это были просто десятичные меры.
Пока ВСУ мобилизовывало всех, кого можно и кого нельзя, российское правительство просто позволяло добровольцам участвовать в операции.
Пока украинцам поставлялись западные системы БПЛА, россияне задерживали и обыскивали волонтёров, помогающих армии.
И всё это происходило именно в тот момент, когда России уже нужны были решительные политические меры для продолжения успехов.
Вместо этого русская армия бросалась в наступление.
И вела она его вплоть до начала Харьковского прорыва ВСУ. То есть до тех пор, пока фронт не истончился настолько, что в оборону переходить было уже поздно.
Неудивительно, что сам прорыв на Балаклею высшее военно-политическое руководство встретило грозным молчанием, наблюдая за салютами в честь дня Москвы и открывая самое большое обзорное колесо в Европе.
Ко второму апреля 22го года, когда удар по главному источнику сопротивления Украины был провален, встал политический вопрос. Силы выделенные на СВО не справились со своей задачей — они упустили время. Единственным способом вести бои стали встречные столкновения и позиционный размен.
На военкорском это называется «перемалыванием».
И пока военкоры успешно перемалывали противника, политический вопрос не решался никак. «Нас тупа не хватает» — вот диагноз. Решение — мобилизация.
Отсутствие решения — продолжение кровавой мясорубки стенка на стенку в надежде, что в ходе позиционного размена мы сможем разменять настолько больше вражеских жизней в обмен на свои, что возможность для уже нормального наступления снова откроется.
Отсутствие решения стало главным козырем российской пропаганды. Мол, били, бьём и будем бить. Смотрите, какой калибр полетел. А как пушка ударила. И репортаж про мобильную армейскую хлебопечку зацените.
И звучало это всё таким образом, как будто именно так и нужно.
Хотя вот было это именно, что последнее оставшееся, что можно было делать.
Произошла выдача нужды за добродетель. И именно с этим лозунгом пройдут второй, третий, и четвертый периоды СВО.
И Харьковский прорыв ВСУ окажется не последствием истощения ВС РФ в районе Изюма и Балаклеи, а переходом на позиции поудобнее.
И позиции после отступления с юга Харьковской области они правда удобнее. Просто потому что фронт сократился на 300 километров, стал вместо 1200 — 900. Но потребность сокращать фронт появилась именно из-за нужды. Людей, чтобы держать 1200 километров, из которых 1100 — активная линия фронта у ВС РФ к тому моменту просто не было.
Оставление правого берега Днепра оказалось непростым решением, а не дополнительной победой. Уже видна колоссальная работа над ошибками в службе массовых коммуникаций ВС РФ. Согласно Сергею Суровикину непростое решение было принято из-за обстрела логистики группировки.
Действительно — коммуникации, связывающие плацдарм за Днепром были под огневым контролем противника. Антоновский мост и мост на Каховской ГЭС были и вовсе непригодными. А наиболее точные дальнобойные средства артиллерии противника вычислить и уничтожить не удавалось.
О том, что работа в этом направлении велась говорит в первую очередь статистика публикаций ударов ланцетами. В ноябре и октябре 22го года было опубликовано аж 66 ударов этими барражирующими боеприпасами. Обычно они публикуются с задержкой.
Большинство этих ударов пришлось на Херсонскую область и большая часть по артиллерии.
Но вот Химарсов среди этих записей нет.
С другой стороны, развитие и мощь российской артиллерии могли позволить вести огонь по ВСУ из-за Днепра, осуществляя поддержку обороняющим город войскам. Так было, например, в Сталинграде.
Но это уже слишком решительное действие для российского командования. Для него нужно быть готовым к очаговой обороне города со скромными возможностями к эвакуации. К Сталинграду нужно быть готовым, в общем-то.
Решительное отличие Сталинграда от Херсона в диспозиции в том, что за пределами Сталинграда у РККА были плацдармы на правом берегу Волги, а в Херсоне — нет. И в Сталинграде была надежда контратаковать и окружить вклинившуюся группировку противника. А в Херсоне — нет.
Вывод войск из Херсона привел к массовым облавам на прорусское население города. Русских людей в городе просто казнили, без суда и следствия.
Такова цена плацдарма, который был вообще не нужен по военным соображениям и на который не было сил, чтобы его удержать.
Это уже «непростое решение» также привело к стратегическому облегчению обстановки в зоне СВО. Как бы это неприятно было бы осознавать.
Хоть линия фронта уменьшилась незначительно, приблизительно на сто километров, сильно уменьшилась протяженность активной линии боёв. Бои стали вестись на линии всего в 500 километров. И это только с учетом начала украинского наступления украинцев в Запорожье. До него активная линия фронта составляла всего 400 километров.
А в условиях численного превосходства противника для ВС РФ не было вариантов, кроме сокращения линии фронта.
Бахмутская мясорубка тоже оказалась нуждой. Хотя её за добродетель никто особо и не пытался выдавать. Масштабное позиционное наступление нужно было именно потому что никакого другого маневра русская армия совершить уже или пока не могла.
Прошедшая мобилизация сравняла силы в зоне СВО. Но для маневренных глубоких наступлений нужно не просто равенство, нужно превосходство. Как минимум, в оперативном искусстве и огневой мощи.
Россия превосходит Украину в авиации, но не вполне может этим превосходством воспользоваться из-за активности украинской ПВО.
Россия превосходит Украину в артиллерии, но в области разведки только догоняет противника.
По крайней мере так было к концу «Великого отступления».
А еще для глубоких маневренных операций нужны политическая энергия и решительность.
После «Великого отступления» российский генералитет сделал ставку на давно привычный позиционный размен в надежде выторговать себе хотя бы шаткое превосходство. Ведь элитная пехота группы Вагнера продвигалась, разменивая на себя большее число ВСУ. По крайней мере, она сама так заявляет. Как там на самом деле было, покажет история.
С апреля 22го года по конец мая 23го русская армия заменяла добродетель нуждой. Необходимые политические меры для победы в войне, если и принимались, то принимались также половинчато, как и при подготовке к операции.
Но только в отличие от времени до операции, никакой особой альтернативы у российского командования не было.
Второй, третий и четвертый этапы СВО стали заложником первого этапа. Хоть РФ и держала инициативу большую часть периода с апреля 22го года по конец мая 23го, это была уже не победная инициатива, а обязанность наступающего.
По-настоящему владеть обстановкой РФ сможет только в случае решительной победы в битве за Запорожье или ещё одной мобилизации.
Война — это продолжение политики. Если война идёт не так, как нужно, то искать проблемы нужно в первую очередь в политике. И если ваши политики не могут выделить времени на прочтение Клаузевица, то вам не нужны такие политики.
«Самое важное в жизни – это отыскать такую точку зрения, исходя из которой все вещи могли бы быть поняты и оценены, и ее придерживаться; ибо только на основе единой точки зрения возможно охватить всю совокупность заявлений как одно целое, и только единство точки зрения может предохранить нас от противоречий».