АЛЛАХ И ИБЛИС (ИЗ МАНСУРА АЛЬ-ХАЛЛАДЖА)
Иблис как столп, пылающий к Аллаху
Отверженной любовью, был за то
Всевышним проклят, — sic! — но всё ж двояка
Судьба Шайтана, павшего на дно.
Но — АльхамдулиЛлях! — Господь промыслил
Эоны, вехи, связь и вязь времён —
На Смесоипостась нерасчленён,
Он всякой Вещи путь её исчислил.
Сказал Аллах: «Ты возгордился, дух»
Иблис ответил: «Кто Тебе подобен?»
Вздохнул замес из глины и распух,
И задрожал в чудовищном ознобе.
И сделался на вид тестоподобен,
Малоприятно форму изменив.
Подобье глаз в пространство устремив,
С Иблисом голем вытянулся вровень.
Наполнился дыханием Адам,
Приобретая облик человечий,
И крик новорождённого издал
На бесконечном множестве наречий.
Аморфной массы торжество далече.
Аллах молчит — и речь ведёт Иблис,
Всевышнему нисколько не переча —
Пытается нащупать компромисс.
Отягощённые раскрыльем, его плечи
Склоняются покорно пред Творцом,
И пламень уст в потоке сладкоречий,
Как бы из печи, льёт серебрецо.
Увитый пламенем бездымным, язычками
Покрыт его, как ризой светлой, джинн.
Из каждой поры пламя бьёт пучками —
Адам же жалкий выходец из глин.
«Я тот, кто в безначальности познал
Тебя — и нет в творенье лучше,
Чем верный раб Твой... Он — материал»
«Так отчего же Мне ты непослушен?»
Аллах сказал Иблису: «Поклонись!»
Ответствовал упорно: «Нет другого»
И нечто из виска — навроде рога —
Вдруг проросло, откуда ни возьмись.
Слепящий свет, и нет за ним лица,
Ни рук, ни ног, ни зримого подобья,
Иблиса слушает, а тот дрожит в ознобе,
И в голосе заметна сипотца.
«Признай, что лучше я, чем Твой Адам.
Я издавна в служении, Вершитель...»
Но в голосе Иблиса скрежет льда,
И холодом наполнилась обитель.
И перья яркие спадают словно хлопья
С павлиньих крыльев, гол стоит Иблис,
Как в день творенья... «Кто Тебе подобен?»
Вопрос замёрзший в воздухе повис.
«Ты меня, Боже, создал из огня,
Огонь же возвращается обратно
В огонь...» Но неба простыня
Синеет над Иблисом безотрадно.
«Твой промысел, и выбор — от Тебя.
И движет мной Твоя, Всевышний, воля...»
А Свет всё разгорается, слепя,
Иблиса веки стиснулись до боли.
«И если прокляну тебя?..» — спросил Аллах.
«...То и тогда скажу, что нет Другого! —
Твердит Иблис, до боли в кулаках
Сжимая пальцы, — нет другого Бога!
Нет мне пути к другому, горд ли я?
Осиливающего взора не имею,
И я ли непокорен, Судия? —
Иблис лепечет, лик его темнеет, —
Весь разум мой Тобой лишь одержим,
И что́ Адам Тебе, и кто средь вас Иблисом
Зовётся?» — «Что же, завершим
Наш разговор, — качнув краями ризы,
Сказал Аллах Иблису наконец, —
К чему с тобой Мне долго препираться?
Но в День суда сочтёмся мы, гордец!
На что́ тогда решишься ты сослаться?»
В песке ползёт червём дрожащим Ад —
Абсурдный монстр масштабов циклопичных,
И в чешуях скрежещет его зад,
Пластинчатых и дивно симметричных.
Чешуйка каждая — как острый горный кряж.
Воистину — Могущественный, Мудрый
Творец с е г о, пред Коим трепеща,
Гордец склонился, джинн карикатурный.
Вот — в бездне концентрических кругов
Летят, как вихрь, бесчисленные зубы
В миазмах серных... Нет иных богов.
Здесь это разъясняется сугубо.
Вот — семь кругов, как будто семь ворот,
В не-бытие ввинтившихся воронкой.
Зияет Ад, космический урод,
Сглотнувший Шай-Хулудом дьяволёнка.
Решил быть может он головоломку,
В песке горючем и в кромешной тьме —
Но не подстелешь вовремя соломку,
И кланяются черти сатане.
Засасывает конус... Amateur,
Любитель ваш великий Пиранези,
Полёт его фантазий нехитёр -
Тюрьмой Вселенской — чёрною, железной
Здесь разродился Гений всех времён.
Из её недр спасенья нет вовеки.
Иблис взирает, он ошеломлён:
Во чреве монстра — долы, горы, реки.
«Оставь надежду, всяк сюда входящий»
Когда-то флорентинец начертал —
Хоть новых слов он не изобретал,
И вот Иблис вступает в ту же чащу.
Сплошь каменное, цвета чугуна,
Нависло тяжко небо над Иблисом,
И в сизый лёд вморожен Сатана
В наинижайшем круге организма.
...Джаха́ннам полон шквального огня.
Здесь грешники, гремящие цепями,
Скатившись из огня да в полымя́,
Скрошившимися лязгают зубами.
В одежде из смолы, в угольях выше плеч,
Они вопят, лишившись всякой мысли —
Сочится ядом змия чёрный меч,
Пронзающий их души в высшем смысле.
Лопатки, спины, бёдра обхватив
Их душат змеи, жалят скорпионы
Ничтожнейшие, яда накопив.
Их поедают звери и драконы.
Такое их навек теперь житьё.
Дракон их изблюёт — дымящихся, червивых,
Но всё ж не наступает забытьё,
И Ад ползёт в клубящихся извивах.
Мрачны их лики, лижет их огонь,
Питьё их — кипяток. Источник вод зловоньем
Отмечен, почву только тронь —
И трещина разверзнется бездоньем.
Сготовленная кожа вновь растёт,
Вдохнув огонь — обратно выдыхает
Несчастный джинн, и Ад вокруг гудёт,
И сытою пиявкой разбухает.
Со всех сторон подходит злая смерть —
Но всё не мёртв, а сзади наказанье...
Иблис взирает в эту крутоверть
Мучений, унижений, истязаний:
На дереве Заккум кривляются плоды —
Сплошь головы повисшие шайтанов.
Они горьки и едки, их пуды,
Единственная пища для смутьянов.
И грешники едят их, не кляня,
А прославляя Бога оголтело.
Смердит в избытке жгучего огня,
До самых звёзд чудовищное тело.
— Вот все, кто Наши зна́менья отверг,
Мы тех сожжём в Огне, — и да вкусят мученья.
Чето́м и не́четом клянёмся, злоключенья
Грядущие узрел ты грешных всех.
— Не поклонился, призван тыщу раз.
Призванье моё — в смысле. Испытанье, —
Не Повеление, Муса, прими в своё сознанье, —
Знаменовал Всевышний Бога глас.
Крошится тропинка, нет места стопе,
Вот выглянул месяц, рогат.
Иблис с Моисеем на горной тропе
Печально взирают в закат.
Весь истина в потенции, Шайтан.
Смиренный любящий, в изгнании блуждая,
Из края в край песчаный океан
Он исходил, людей сопровождая.
За караваном тянется, как тень.
И во дворцах изнеженных монархов,
И в хижинах рабов, и голубень
Небес предвечных.. Тяжко, смрадно, жарко.
Так, требовавший большего себе,
Аскет уединённый, вечный странник
Стал исключительным, покорствуя судьбе —
И в своём роде сделался избранник.
Хоть нет средь обитателей небес
Единобожием подобного Иблису,
Но промеж туч летит бездомный бес,
И на ветру трепещут его ризы.
А Ангелы, сойдясь на мажилисе,
Постановляют — крылья отрубить,
И взгляд Иблиса делается рысьим,
А глиняная кукла просит — пить.
Во мгле Творенья Сроки неразрывны:
Прошедшее в Грядущее глядит,
Как в зеркало, вчерашний троглодит
Перетекает в духа рекурсивно.
Минута — полчаса — или эпоха.
Периоды, моменты, времена,
Узлы отрезков... Зверьи племена,
Произрастая, тянутся из моха.
Объединяются под знаменем Пророков,
Приобретая вид людской, текут...
Конечности и головы секут,
Вплетая всяко лыко в свою строку.
Античность, тьма веков, средневековье,
Оракулы, друиды и волхвы...
Для множества и многие лихвы́ —
Как водится, отмеренные кровью.
Узлы ветвятся змеями и знаки
Мерцают смутно, род людской встаёт,
И — обезумев — вопль издаёт
Побритой, философской - но макаки.
Сперматозоид, толстенький младенец,
Подросток хмурый, стигмами покрыт,
Выкрикивает формулы навзрыд,
В предвечной тьме кусая заусенец.
Болотным огоньком мерцает — Нечто,
Гниёт Акелдама́... А дух Шайтана бдит
Во мгле Дуата, гадостно коптит
Лучина и вселенское крещендо —
Мгновения и сроки, безвреме́нье —
И межвременье, дни... Наступит срок,
В тумане бездны возится зверок,
Как носорог... Но в чём грехопаденье?!
Ландшафт пустыни жёлтой безотраден,
Свеча в келейной тьме и лампа сарацин.
Где с суфием сойдётся капуцин,
Там не сойтись князей тяжёлым ратям.
Трещит, смердит лучина. Досок чёрных,
Камней и ка́ми, талесов не счесть —
И даже сатанинская есть весть
Путей терновых, бесовых, неторных.
Шайтана сердце тянется к Аллаху
Отверженной любовью, и за то
Бессонный проклят видимостью краха,
Но приобрёл за это кое-что...
Коран и Библия, Авеста, Трипитаки,
Упанишады, Тора и Хади́с,
Дающий актуальнейшие знаки —
А впереди блистает парадиз...
Неисчерпаемый источник всякой боли,
Который самый бес не исхлебал,
И может только он туда вступал,
На это непропаханное поле.
Апокрифами сад свой окопал
И засадил волчцами, аконитом,
Вороньим глазом, сердцу каинитов
Любезным, толкованья накропал...
«Быть иль не быть — вот в чём вопрос»,
Которым Гамлет некогда задался,
Но даже он на этом обосрался,
Поскольку некорректен был запрос.
Усатый пастор пламя раздувает,
Фонтан Треви наполнился мочой...
А Патриарх Московский — ну а чё?
Плюёт через плечо и умывает
Большие руки белые свои,
Как при Пилате делалось Понтийстем.
Грохочут в райских кущах соловьи,
С берёз и лип спадают тихо листья.
А над бесплодной гнилостной пустыней
Всё заунывный тянется мотив —
То щиплет струны саза чёрный див,
Охваченный презрительной гордыней.
О, как упал ты с неба, сын зари, денни́ца,
Как молния, за свой старинный грех
Низвергнутый, но вновь соединиться
Ты обречён с Возлюбленным навек.
Артем Куркин
Арт: Ali Akbar Sadeghi
«Не было среди обитателей небес единобожием подобного Иблису.
Ибо Иблиса ослепила Высшая Сущность (العين), и он забросил [все], не смотрел [ни на что], удалился и стал поклоняться Почитаемому в уединенной аскезе (التجريد ).
И [был] проклят, когда достиг исключительности и спрошен, когда потребовал большего.
И сказал ему: «Поклонись!» Сказал: «Нет другого». Сказал ему: «И если тебя прокляну Я?» Сказал: «Нет другого.
Отказ мой – почитание Твоей святости,
И разум мой Тобою одержим.
И что Адам Тебе, и кто среди [вас] Иблис?
Нет мне пути к другому, а лишь к Тебе:
Я – смиренный любящий».
Сказал ему: «Ты возгордился». – Сказал: «Если бы был у меня [хоть] один осиливающий взор, мне подобало бы [зваться] гордым и непокорным. Я – тот, кто знал Тебя в безначальности,
«я лучше него» [7:12], потому что издавна в служении, и нет в творении [лучше] знающего Тебя, чем я! И во мне Твоя воля: Твоя воля в моей. Твоя воля в моей предшествовала.
Поклонился ли бы я другому, а не Тебе, или не поклонился, мне пришлось бы возвратиться к [своему] началу, ибо Ты создал меня из огня, а огонь возвращается в огонь:
предопределение и выбор – Твои. <...>
Благочестивый Муса, да благословит его Аллах, и Иблис – на горной тропинке. И сказал ему: «О Иблис, что помешало тебе поклониться?» - И сказал: «Смысл моего призвания –
в Божестве Едином. И если бы я поклонился ему, то уподобился бы тебе, ибо тебя только один раз позвали «взглянуть на гору» [7:143], – и ты взглянул. Что же до меня,
я позван тысячу раз, чтобы поклониться, и не поклонился: призвание мое – в смысле моем».
И сказал ему: «Ты пренебрег Повелением?» – Сказал: «Это было испытание. Не повеление».
Иблис в учении аль-Халладжа
* Шаи-Хулуд (англ. Shai-Hulud — фрименское название, искаж. араб. شيء خلود [шай’-х̮улӯд] — «вечная вещь» или перс. [шах-е-хулуд] — «владыка вечности»),
Песчаный червь (англ. Sandworm; лат. Geonematodium arraknis или Shaihuludata gigantica) — гигантские существа, появляющиеся в Хрониках Дюны, написанных Фрэнком Гербертом.
Это уникальные животные, существовавшие лишь на планете Арракис до эпохи императора Лето II, спустя некоторое время после окончания правления червь появился снова и получил название Шайтан.
Он нёс в себе частицу памяти Лето II.
