***
В.: Расскажите, пожалуйста, об архитектуре и т.н. городской среде.
О.: Архитектура, особенно в своей связи с городской средой, является наиболее агрессивным и тоталитарным из всех видов искусства. Мы с Вами уже обсуждали угнетающую, закрепощающую сознание индивидуума в рамках заданной Властью (в широком, фукианском смысле) модели функцию любого легитимного вида искусства, особенно, публичных его проявлений, вроде концерта или выставки. Однако, у музыки, живописи и даже кино есть один неоспоримый плюс с точки зрения ускользающего индивида – и минус с точки зрения Власти – факультативность. Разумеется, Власть затрачивает гигантские ресурсы на то, чтобы привить индивиду условный рефлекс, своего рода склонность к прослушиванию одобренной музыки (включая и всяческие нонконформистские жанры, это очаровательное ноу-хау ХХ века, работающие на систему не менее прилежно), к просмотру фильмов, телепередач и популярных роликов из Youtube. Вместе с тем, охват остается не полным, следовательно, неполным остается и контроль. Что же касается архитектуры, «застывшей музыки» по мнению Шеллинга, этого абсолютного представителя Власти в философии (или апологета философии власти), буквально – чиновника, то ее основополагающая в формировании стандартизированного, годного государству и корпорации, элемента системы поистине огромна. Все мы живем в городах. И города играют нам свою музыку зданий, улиц, торговых точек и площадей день за днем, с утра до ночи. Более того, частью этих городских симфоний и арий являются внутренности наших жилищ, наши дома и квартиры. Так что за музыку играет нам современный город? В лучшем случае это марш или тоталитарное адажио а-ля Рихард Вагнер. В худшем, как в случае всем известных нам, воспетых в шлягерах городах, это, собственно, музыка шлягера (нем.: schlager), состряпанного на коленке для чисто утилитарных целей сомнительного произведения, остающегося, между прочим, за вычетом художественных достоинств, в рамках тоталитарной парадигмы, заданной немецкими чиновниками-философами XIX века, этими апологетами и мессиями национал-социализма и фашизма, включая и ее современный извод, собственно, массовую культуру. Бесконечные эскалаторы, эстакады, несоразмерные человеку строения из недружелюбных материалов, вроде стекла и бетона, в сочетании с огороженным, словно бы для скота, пространством для прогулок, для рекреации (здесь материалы более дружественные, но не стоит обманываться приставкой эко-), сами дома, эти бетонные ульи, словом, все это, и многое другое, призвано культивировать в человеке с раннего детства ощущение своей мизерабельности и заменимости, воспитать в нем ощущение бессмысленности всякого сопротивления текущему положению дел. Таким образом, «городская среда» представляет собой один из наиболее бесчеловечных и даже античеловечных феноменов, являясь надежным механизмом подавления свободы мысли и самого аутентичного бытия. Впрочем, забегая вперёд, отмечу, что и т.н. деревня является не менее бесчеловечным пространством, чем город. Диктат деревни осуществляется через идеологемы т.н. руссоистской утопии от очередного чиновника философии, на сей раз французского, своеобразно прочитанной nature, направленные на всё то же порабощение (и умаление) личности в рамках французской модели, ориентированной традиционно на сельскохозяйственный сегмент мирового рынка. Отдельно следует упомянуть и т.н. эко-фашизм.
В.: Существует ли, в таком случае, свободная среда?
О.: До определенной степени можно считать свободной средой пространство обширных частных владений, характерное для аристократии и крупного бизнеса (замок, вилла, включая прилегающие территории). Однако, здесь мы имеем дело с другой стороной медали, средой собственно Власти, осуществляющей политическое, экономическое и культурное господство. У нас с Вами есть серия отдельных бесед, где мы подробнее разбираем сей феномен.
В.: Таким образом, Вы утверждаете, что формирование свободного сознания в условиях современной городской среды невозможно?
О.: Напротив. Полагаю, что именно городская среда, причем, наиболее зверские, удушающие ее формы, способствуют - разумеется, вопреки чаяниям Власти - пробуждению индивидуальных черт и критического мышления, направленного, разумеется, как любое здоровое критическое мышление, прежде всего, на себя. Эволюция совершается не благодаря, но вопреки давлению. Именно по той же причине, кстати, следует думать, что наиболее костным и зависимым типом мышления обладают насельники замков и вилл, оказавшиеся в зависимости от самой власти, будучи ее эмиссарами. Это «рабы лампы», по меткому выражению доктора Хоника. В одной из прошлых бесед мы с Вами касались темы творческого воображения, ссылаясь, между прочим, на Батая и Кайуа. Полагаю, именно сила творческого воображения способствует - среди прочего, ибо данная тема вовсе ещё не изучена - личности выйти за границы тоталитарной городской (и любой другой) среды. Причем, индивид - подчёркиваю, буквально каждый - способен к магическому переустройству окружающего пространства, какой бы насильственный характер оно не носило. Он способен - и активно пользуется данной возможностью - перекраивать городскую среду, наделяя ее нужными свойствами, превращая, будто заправский алхимик, бросовые городские материалы, вроде пластика, стекла и бетона, в золото высшей пробы. В качестве примера мы можем привести многочисленную городскую поэзию, которой, по идее, быть не должно, но которая, в лице целой плеяды великих поэтов, показала мощнейшие образцы высокой лирики. Между тем, насельники вилл и замков современной нам эпохи ничего подобного миру не дали. Дело в том, что их реальность не нуждается в творческом переосмыслении, не предполагает роста, а в результате неминуемо приводит к деградации, как социальной, так и личностной. Как тут не вспомнить знаменитую набоковскую обезьяну, рисующую решетку: дело в том, что обезьяна в «естественной», «свободной» среде не рисует вовсе. Это поразительной силы метафора. Что же касается насельников вилл, следует иметь ввиду, что основным источником их деградации, отмеченным ещё Пушкиным (и Пазолини в последней работе), является не столько комфортная среда, сколько сама Власть, подвергающая серьезному испытанию само человеческое в человеке.
источник: Практическая деконструкция
