Дыхание и память
Больше переводов в ТГ канале - Short_Story
Экстра 2
Они не держались за руки. Не обнимались. Не было даже лёгких поцелуев.
Хан Нэён пристально смотрел на своё отражение в зеркале над смотровым столом. Тот, кто раньше при первой же возможности искал тактильного контакта, теперь не прикасался к нему даже кончиками пальцев.
Сначала он не придавал этому значения, думая, что дело в гипсе. Но даже после его снятия ничего не изменилось. Нэён осознал, что Джин сознательно держит дистанцию. Конечно, если не считать прикосновений, тот стал даже более ласковым, чем раньше... Может, узнав, что он Умин, Джин потерял к нему всякий интерес? Или, возможно, из-за его прошлого... Может, он теперь считает его грязным?
Он покачал головой, не отрывая взгляда от зеркала. Сама мысль об этом вызывала у него чувство вины перед Джином.
- Собираетесь стать нарциссом?
Ли Сольхва неожиданно появилась. Возможно, потому что она была любительницей кикбоксинга, он часто не замечал её приближения. Хотя, скорее всего, главная причина была в том, что он сам был поглощён своими мыслями.
- Отпуск... вы говорили, что ездили в Европу.
- И только сейчас заинтересовались? Эх. Я не собиралась показывать, пока вы сами не спросите. Подождите секунду.
В открытую дверь донёсся стук её каблуков. Всё-таки дело было не в том, что он не слышал её приближения, а в его рассеянности. Вернувшись от своего стола с какой-то коробкой, она поставила её перед ним.
Открыв крышку коробки, он увидел внутри флакон, похожий на спрей. Это была белая алюминиевый флакон, покрытый цветочным узором. Похожый на спрей для собак, он подумал, что это, возможно, человеческие духи.
Ли Сольхва торопила его скорее попробовать. Он открыл крышку с характерным щелчком. Сняв перчатку, он брызнул себе на запястье, и выражение лица Ли Сольхвы стало странным. Он уже хотел сменить направление, подумав, что, возможно, нужно брызгать на одежду.
- Доктор, это делается не так.
Он повертел холодную банку в руках.
Она протянула руку, чтобы забрать обратно. Он спокойно выдохнул и протянул спрей в её сторону.
«Начните постепенно с тех, кто рядом. Если почувствуете, что не можете - не нужно заставлять себя».
Ему почудился голос психолога. Ли Сольхва, которая бездумно уже собиралась взять спрей, сначала удивилась и отдернула руку.
Глаза Ли Сольхвы, уставившейся на его голую руку, расширились, словно у чихуахуа.
Осторожно приблизившись, Ли Сольхва схватилась за головку спрея, стараясь не коснуться его руки. Её пальцы, едва коснувшиеся на мгновение, были невероятно мягкими, без намёка на шероховатость. Он выдержал осколки острого прошлого, впивающиеся в сознание.
«Больше нет ничьих рук, которые хотели бы ранить Нэёна».
Слова психолога были правдой. Никто из окружающих не угнетал его тело и не причинял бы боли.
- Ах, у меня сейчас правда слёзы навернутся. - Ли Сольхва яростно закусила губу. - Доктор, вы ведь не умрёте завтра или типа того? Говорят же, когда человек начинает делать то, что никогда не делал, - он умирает.
Он ответил, что нет, и на его губах застыла улыбка.
Теперь он хотел постараться выжить. В тот миг, когда он прыгал, в его сознании мощно прорвался крик: «Я тоже хочу жить с тобой!» - крик, который удержала его крепкая рука. Ощущение слёз, катившихся по щекам, до сих пор было живо.
Ли Сольхва потрясла флаконом с мистом, раздался лёгкий стук. Когда он закрыл глаза, на его лицо мягко опустился сладковатый аромат. Ощущение мелких частиц, оседающих на губах, было поразительно похоже на прикосновение его влажных губ, которые касались и отстранялись.
Она поднесла зеркало к его лицу. На самом деле, его глазам не было видно, что и как именно изменилось.
- Оставлю это здесь, брызгайте почаще, когда будет сухо.
Раздался звонок, сигнализирующий о приходе пациента.
Он ярко улыбнулся, проводил её взглядом и перевёл взгляд на одиноко стоящий флакон. Хотя на нём и было написано по-французски, он был уверен благодаря пёстрому цветочному узору.
Похоже, это всё-таки был женский вариант.
Иногда ему снились кошмары во сне. Он мирно спал, но вдруг его прошибал холодный пот, и он без умолку звал его по имени.
Теперь он, кажется, понимал имя, которое тот называл, схватив его за запястье, когда тот задремал на диване в ветеринарной клинике. Тот тоже был Умином.
Он смотрел на того, корчившегося от боли. В такие моменты его нельзя было разбудить, даже тряся - он был как скованный сном. Он включал свет в спальне, садился, прислонившись к изголовью кровати, и ждал, пока тот проснётся. Только проводил тыльной стороной руки по его лбу, по которому струился холодный пот.
Пока тот был в кошмаре, он мог гладить его сколько угодно. Они ели вместе несколько раз в неделю, пользовались одной кроватью, но сейчас они находились на странных параллельных прямых. Казалось, они шли путями, которые смотрят друг на друга, но не пересекаются.
Тот особенно нервничал, когда чувствовал прикосновение его кожи, и с трудом отстранялся, словно проглатывая что-то горькое. Его охватывало чувство самоосуждения. Если бы кто-то предложил стереть часть памяти, он бы стёр из его воспоминаний факт того, что он и есть Умин.
«Умин-а…… Умин-а. Дай мне руку».
Тот стонал во сне. Он не знал, как выглядел в его снах. Ему оставалось лишь держать его руку за пределами кошмара.
Хан Нэён вытер ладонь Джина, полностью мокрую от пота. У него самого навернулись слезы. «Ты так бесконечно добр ко мне. Даже во сне пытаешься меня спасти. Но потому ли это, что я - Умин? Или из-за чувства вины, что считал меня погибшим?»
Ему было страшно задать этот вопрос. Он скучал по тем дням, когда ничего не знал и называл Джина «прокурором». Он вернулся на двадцать лет назад, нашел его, но почему-то... сейчас ему было еще одиноко.
Джин, поморщившись, приоткрыл глаза, осмотрелся и устремил взгляд на него. Затем внезапно схватил и обнял его с такой силой, будто боялся, что тот вот-вот исчезнет. Его сердце бешено колотилось.
Джин пришел к нему домой уже после полуночи. Сейчас было всего четыре часа утра.
В последнее время Джин казался даже более занятым, чем в первые дни после их воссоединения. Даже дома он постоянно смотрел в ноутбук, а в тот день, когда Нэён оставался у него, сидел в гостиной и читал толстые папки с документами. Нэён не думал, что это было намеренным избеганием, иначе Джин не стал бы приходить к нему так поздно.
- Ты не спал? - спросил он, окончательно придя в себя.
Он уткнулся в одеяло и посмотрел на него.
Джин, уже почти полностью пришедший в сознание, убрал руку, которой обнимал его. Нэён прижался к стене, и ее холодная поверхность заставила его содрогнуться.
Джин проснулся и больше не мог заснуть. Он тихо поднялся с кровати. Хан Нэён лежал, повернувшись к стене, не шелохнувшись. Казалось, он не спал всю ночь из-за его кошмара.
«Неужели я всегда был таким слабым?» - он сел на край кровати и отряхнул мокрые волосы. Даже дыхания не было слышно, и он то и дело оборачивался проверить. Во сне он терял Нэёна снова и снова, но сейчас была реальность. Чего ему было бояться?
Он накрыл одеялом повернутого к нему спиной Нэёна до плеч и вышел из спальни. Направившись прямиком в ванную, он встал под ледяную воду. Холодные струи, стекающие с головы до пят, мгновенно протрезвили его.
Когда он вытерся и вышел, в окно гостиной уже пробивался тусклый свет. Он сел на диван и уставился на закрытую дверь спальни. Хан Нэён, должно быть, просыпался утром, открывал дверь клиники, а после работы сидел здесь в одиночестве и коротал время.
В гробовой тишине он, наверное, думал о Джеймине и строил планы мести тем ублюдкам. А что делал он все это время? Он игнорировал пронзительный зов инстинкта и просто занимался своими делами.
Возможно, тревога от того, что не случилось, осталась внутри него и заставляла видеть кошмары. «Если бы ты убил Чан Джун Тэ собственноручно, ты бы оставил меня и ушёл навсегда».
Язык, плававший в формалине, был отрезан посмертно, а Чан Джун Тэ в итоге стал всего лишь калекой. Джин сталкивался с бесчисленными преступниками, убившими тех, кто заслуживал смерти. Каждый раз он чувствовал лишь сочувствие и жалость, но действовал по закону. Однако теперь его справедливость заключалась в Нэёне.
Он уничтожил все доказательства, чтобы никто не мог приблизиться к истине. Язык того ублюдка из той комнаты измельчён в канализации суда и смешается с отбросами, а осколки стекла он выбросил в мусорку у здания прокуратуры.
Как самый простой ответ правильный, так и под светильником темно. Скрип. Послышался звук открывающейся двери спальни и тихие шаги.
Длинные внешние уголки глаз Нэёна были направлены не на него, а на дверь. Джин поднялся с дивана, подумав, не начался ли у него снова приступ лунатизма. Приблизившись, он увидел, что в отличие от прошлого раза, взгляд был ясным и сфокусированным. Джин встал на пути к двери и сказал с улыбкой:
- Как насчёт того, чтобы на следующих выходных купить телевизор и диван, на котором мы сможем сидеть вдвоём?
Взгляд всё ещё был прикован куда-то за его плечо.
- Вы всё знаете, почему не говорите?
По его тону, означавшему «не спрашивай больше», Хан Нэён едва заметно поморщился.
«Почему у него такое выражение лица? Я не хочу упоминать о прошлом, чтобы ты больше не страдал из-за него».
Хан Нэён пошатнулся и опустился на диван.
- То, что вы рядом со мной… это из-за чувства вины?
На этот раз прозвучали слова, значение которых он действительно не понимал.
- Я… разве я не такой, как Хан Нэён, которого вы любили?
Ледяной холод, более пронзительный, чем ледяной душ, охватил его.
Хан Нэён, в которого он влюбился, и Умин, его первая любовь, - оказались одним человеком. Он полюбил одного человека дважды. Но сейчас Нэён мысленно разделял их на двух разных людей.
Джин опустился на колени перед Нэёном и заглянул в его опущенное лицо. Не видя его выражения, он взял его за запястья и спросил:
Только тогда полные вопроса глаза обратились к нему.
- Разве тот человек, которому ты когда-то признался в чувствах, и я сейчас — разные люди?
Хан Нэён покачал головой. Он соединил его худые запястья и прикоснулся к ним губами.
Он произнёс это, ощущая под губами учащённый пульс. Лёгкое вздрагивание Нэёна напомнило тот день, когда тот, вспыхнув, оттолкнул его. Джин поклялся себе, что больше никогда не позволит себе принуждать его.
Каждый день с Нэёном казался бесценным даром - он готов был всю жизнь нежно хранить его в своих объятиях, и этого всё равно было бы мало. Джин укрыл его холодные ладони своими, пытаясь согреть. Его руки горели, а ладони Нэёна оставались ледяными, но он не отпускал их ещё долго, делясь своим теплом.
- Доктор, все жалуются, что мы закрываемся слишком рано, - Ли Сольхва, натягивая тонкий кардиган, покачала головой. - Мама Ккуккуни сегодня так ворчала насчёт неудобного графика, просто ужас.
Голос женщины средних лет, которая держала Ккуккуни, был слышен даже в процедурной.
- Я говорила, что мы не делаем груминг, поэтому рано закрываемся, но и сама понимаю - неудобно. Может, лучше открываться около одиннадцати утра, а закрываться часов в восемь?
Раньше Хан Нэён закрывался пораньше, чтобы высвободить время для своего мщения. Ему нужно было работать, но ему также требовались часы для преследования тех негодяев. Теперь же в этом не было нужды.
- Что с вами в последнее время? Словно старик, который уже всё повидал в жизни. Неужели вам теперь всё равно - и так сойдёт, и эдак сойдёт?
Ли Сольхва прищурилась и посмотрела на него с подозрением.
- Что случилось во время отпуска? Что-то с вами не так. Веёте себя будто просветлённый. Вы случайно не пили воду из черепа Вонхё? (корейский буддийский монах, известный своей аскезой)
«Пожалуй, я пил нечто посильнее», - промолвил он про себя. Поскольку он молчал, Ли Сольхва не стала допытываться дальше.
- Тогда с следующей недели будем считать, что рабочий день начинается в одиннадцать утра. Сегодня уже поздно, так что я разошлю смс-уведомления клиентам завтра.
Но всё равно твердила: «Странно, странно». Бормоча это себе под нос, она направилась к выходу. Было начало лета, днём стояла такая жара, что выступал пот, но ночью было ещё прохладно.
- И вам спокойной ночи, доктор.
Когда Ли Сольхва ушла, Хан Нэён наконец снял свой медицинский халат. Приём Ккуккуни и её хозяйки немного затянулся, и время уже перевалило за семь вечера. Если подумать, после уборки в клинике было уже далеко за восемь. Возможно, и вправду стоило изменить график работы, как та и предлагала.
Какое-то время он ходил по кабинету, расставлял товары на полках. Он двигался медленнее, чем обычно, словно человек, желающий, чтобы время текло быстрее.
Консультация у психолога была позавчера. Он чувствовал себя виноватым из-за того, что Джину приходилось ехать в Каннам, но не мог отказаться от этих встреч. В свои самые загруженные дни прокурор всегда находил время на дни его сеансов. И ему нравилось это время в машине на обратном пути, их непринуждённые разговоры. В эти моменты он мог украдкой наблюдать, как тот живёт.
Джин рассказал, что его приёмная мать умерла давно, и теперь остались только он и его старший брат. Его мать не могла говорить, и они общались на языке жестов. Он с лёгкой досадой покачал головой, сказав, что мог с лёгкостью запомнить шесть юридических кодексов, но язык жестов давался ему с трудом. Нэён слушал его и чувствовал странное облегчение.
Тот факт, что его семья была хорошими людьми, был очевиден по тому, каким вырос Джин. В отличие от него самого, тому было что рассказать. Всё его собственное прошлое состояло из бесконечных переходов между школой и кабинетом психолога.
Джин уклончиво избегал любых разговоров о времени до его усыновления. Он даже не затрагивал тему Джеймина. Нэён понимал, что это делалось для его же блага. Но он не знал, чего на самом деле хотел.
Он погасил свет в клинике, оставив только аварийное освещение. Выйдя на улицу, он ощутил, как влажный вечерний воздух прилип к его коже. Воздух, кажется, всё ещё был наполнен лёгкими нотами спрея, который Ли Сольхва несколько раз распыляла в смотровой. Он расправил рукава, которые ранее закатал.
Вывеска мелькнула в поле зрения, яркая. Он уловил взглядом маленькую надпись рядом с подсветкой. Эта деталь была не видна, пока не заменили освещение.
Чувство было странным. Оказывается, значение вывески, которая мигала всю ночь и раздражала его, было не что иное, как «Азалии». Это было его имя, которого он не знал.
В тот день, когда он попросил назвать имя, тот долго смущённо смеялся, а затем сказал:
Оглядываясь назад, он рассмеялся. Вроде бы подходит, а вроде и нет.
Он шёл, не останавливаясь, и вскоре оказался перед его жилым комплексом. Медленно считая этажи с первого, он нашёл его окно. В отличие от других дней, свет был включён.
«Значит, сразу пошёл домой». В его сердце закралось чувство досады на того, кто не зашёл в клинику. Конечно, не было правила, что только тот должен делать первый шаг. Он тоже решил подойти первым.
Тот сказал, что всё ещё любит его, и что Хан и Чин Умин - один человек. Они шли долгие годы по кругу и встретились только сейчас. Он не хотел отступать из-за страха, что всё это могло быть ошибкой.
Он поднялся на лифте в его квартиру. Ступая по безупречно чистому коридору без пылинки, он остановился перед входной дверью. И снял перчатку.
Пластиковая кнопка, которую он нажимал указательным пальцем, была холодной. Тот не вышел к нему, даже когда звонок умолк. Чтобы нажать ещё раз, требовалось ещё больше мужества, чем мгновение назад.
На этот раз дверь тоже не открылась. «Может, он просто оставил свет включённым, а сам не дома?» Мужества нажать снова не прибавилось. Он уже собирался развернуться и пойти домой, как вдруг дверь резко распахнулась.
Тот дышал тяжело, словно только что занимался спортом.
Джин, держась за дверь, выглядел озадаченным.
- Нари ушёл к моему брату. Дома, как всегда, беспорядок, я в последнее время очень занят. Но если вы ещё не ужинали, давайте поедим вместе.
Он, несвойственно себе, стал говорить путано и торопливо. Хотя он пришёл не ради Нари, он не стал его поправлять.
- Если вы заняты, я зайду в другой раз.
Джин быстро схватил его за руку. Его ладонь была влажной, возможно, от пота.
- Заходите. Я приготовлю ужин.
Он позволил тому слегка потянуть себя за руку и вошёл внутрь. Вопреки словам о бардаке, гостиная была довольно чистой. Лишь тонкий плед был небрежно наброшен на диван перед телевизором на стене.
Его взгляд скользнул в сторону спальни, где одеяло на кровати лежало взъерошенным. Джин, улыбаясь, закрыл дверь. Судя по спортивному костюму, он был дома уже довольно давно. Нэён не стал строить догадки и лелеять обиду - у того тоже должно было быть право на отдых в одиночестве.
- Жареный рис с кимчи? - спросил Джин, направляясь на кухню.
Он покачал головой и тихо сел за обеденный стол. Тот, доставая сковороду, почесал щёку.
- Тогда я быстро приготовлю, подождите немного.
С этими словами он начал жарить нарезанное кимчи на масле. Наблюдая за его спиной, Нэён испытывал странное чувство. Образ брата Кё Джина в его памяти был высоким для своего возраста и красивым. На самом деле, остался лишь смутный образ, подробные черты лица он уже не помнил.
Сравнивая детские фотографии с нынешним временем, он и сам сильно изменился. Все фотографии, которые у него были, были сделаны после усыновления. В детстве его отец, несмотря на занятость, всегда посвящал выходные ему и матери, но первые год-два из-за его подозрительности и брезгливости они даже не мечтали о таких местах, как парки развлечений.
Отец, который начал с прогулок вокруг apartment и постепенно расширял радиус, однажды принёс собаку. Корейская собака джиндо с тремя ногами была такой же подозрительной, как и он. Она пряталась в углу комнаты, следила за людьми и кралась только тогда, когда все засыпали.
Он часто брал её на прогулки и позволял разным людям гладить её, и в итоге она стала любить всех подряд, что создавало проблемы, но...
Звук того, как Джин поставил подставку для кастрюли, заставил его очнуться. «Всё в порядке?» - спросил он. Видимо, он выглядел слишком испуганным.
Джин обращался с ним, словно с хрупким стеклом. Когда-то он даже сравнил его с тофу... Его кожа была бледной от недостатка солнца, но он не был болезненным.
Пока Джин доставал гарниры, Нэён разложил палочки. Мелко рубленное яйцо аппетитно смешалось с рисом.
Джин смешивал вежливую и неформальную речь, вероятно, сам того не замечая. Нэён откусил кусочек горячего жареного риса с кимчи. В отличие от него, питавшегося кое-как, Джин был прекрасным поваром. Эта неожиданно домашняя сторона чем-то напоминала его отца.
- Во сколько вы закончили работу? - он первым нарушил молчание во время еды.
«Почему вы не зашли в клинику? Я ждал».
Главной причиной, по которой он согласился с предложением Ли Сольхвы изменить график работы, был Джин, заканчивавший поздно. Если он тоже сместит время, то время ожидания в одиночестве сократится.
Оставаясь один в пустой клинике, он перебирал в голове самые разные мысли. Он взвешивал на весах несчастье и счастье, и разница в их весе с течением времени становилась всё очевиднее. Несчастье заключалось в том, что Джин больше не проявлял к нему желания, а счастье - в том, что он всё равно оставался с ним.
Джин ждал продолжения его фразы. Нэён проглотил рис и ответил:
- Если есть что сказать, говори всё. Психолог же говорил так делать.
- Это... действительно ерунда.
Джин, не выпуская ложки, пристально смотрел на него. Его взгляд был острым, как у кошки, видящей душу насквозь, или судьи, различающего правду и ложь. Сердце Нэёна болезненно сжалось.
Он уже много раз лгал ему и всё время их встреч носил в себе секрет. Поскольку его взгляд словно спрашивал: «Что ты опять скрываешь?», он в итоге решил сказать, подбирая слова. Он не хотел сеять в нём беспокойство.
- Я думал… вы зайдёте в клинику.
«Ах, что же делать». Джин тихо пробормотал и закрыл лицо рукой. Он не хотел ставить его в неловкое положение, и, казалось, зря сказал:
- Я так рад, что не могу контролировать выражение лица.
На этот раз он прикрыл рот. Нэёну нравилась эта его улыбка в глазах. Он хотел улыбнуться в ответ, но поскольку жареного риса с кимчи осталось немного, он просто поводил ложкой. Нет, это ложь. Если бы он продолжал смотреть, слабые слова могли бы вырваться наружу.
«Я хочу держать тебя за руку. Я хочу поцеловать тебя».
Он и сам не знал, что в нём есть такие порывы. Джин, закончив есть, открыл холодильник.
Он предложил пиво вместо десерта. Казалось, он раскусил, что он намеренно тянул время, чтобы хоть немного дольше посидеть с ним лицом к лицу. Он опустил ложку и принял пиво. Он встал, чтобы убрать оставшуюся еду, но тот сказал:
Взгляд Джина ясно говорил: «Ты же почти ничего не съел». Он забрал у Нэёна тарелку и поставил её в раковину. Пока он мыл посуду, Нэён вытер стол. Прибрав на кухне, они, каждый с банкой пива, переместились на диван. Так они сидели рядом, потягивая пиво.
На самом деле, с соджу у Нэёна было всё в порядке, а вот пиво он не очень любил из-за газировки. Но пока они допивали эти банки, они могли быть вместе, так что он пил медленно, растягивая. Включив телевизор, Джин переключил канал на программу о текущих событиях.
Он довольно серьёзно слушал содержание, сосредоточившись на экране. Возможно, потому что у Нэёна дома не было телевизора, звук чужого голоса, раздававшийся в гостиной, казался непривычным. Дзинь - внезапно раздавшийся звук заставил Джина посмотреть на него. Нэён тоже посмотрел на него. Кнопку питания нажал он.
Джин снова включил телевизор и не сказал ничего особенного. Нэёну захотелось положить свою руку на его руку, лежавшую на диване. Но он не решился попробовать, боясь, что тот оттолкнёт её.
«Ты тоже так себя чувствовал, когда я только отталкивал тебя?»
Он перебирал в голове разные ситуации, но оказалось, что воплотить их в действии так сложно. Сегодня Джин тоже, казалось, не думал прикасаться к нему. Нэёну хотелось перестать надеяться и разочаровываться. Он поставил допитое пиво на пол. Джин поднялся, словно ждал этого.
- Нужно работать завтра, ты, наверное, устал, пора идти. Я выйду за сигаретами, давай выйдем вместе.
Джин, поправлявший перед зеркалом волосы, натянул капюшон худи. Его лицо выглядело моложе, чем обычно, и Нэён попытался вспомнить его прежний облик, но не смог. Словно это был другой человек.
Он не сомневался. Его запах доказывал, что это он. Но одна странная вещь заключалась в том, что он не чувствовал от него того сладкого аромата с самого дня их первой встречи. Возможно, это был аромат прошлого, который вновь расцвёл благодаря тому, что Джин полюбил его.
Хан Нэён снова и снова разочаровывался, но мог найти в себе смелость прийти к нему только благодаря тому неизменному дыханию. Он открыл входную дверь и подошёл к тому, кто ждал его. Когда он вышел, надев обувь, Джин закрыл дверь.
Тот на мгновение поморщился. Видимо, из-за травмированной руки. Нэён без труда мог представить длинный шрам, скрытый спортивным костюмом.
Вместо ответа он нажал кнопку первого этажа в лифте.
Джин сгибал и разгибал руку, говоря «смотри». Но его рана всё равно не выходила у него из головы.
Когда они окончательно вышли из здания, прохладный ветерок донёс запах травы. Фонари уже успели собрать вокруг себя ночных бабочек. Лето приближалось. Возможно, Джин думал о том же, потому что спросил его:
- Может, поедем в путешествие вместе, подстроившись под отпуск?
Нэён прокрутил во рту два слова из его фразы. Вместе в путешествие. Звучало приятно.
- Раз уж едем, может, поедем куда-нибудь подальше. Говорят, Турция тоже неплоха.
Он даже никогда не летал на самолёте. Даже когда они ездили в поездки семьёй, они избегали мест скопления людей.
Джин, державший руки в карманах, преградил ему путь.
- Правда, вы хотите мне что-то сказать?
Казалось, он не понимал, что есть вещи, о которых даже говорить бесполезно. Нэён покачал головой и снова пошёл. Круглосуточный магазин был прямо перед ними.
Джин шёл рядом с ним неохотно, словно не в силах избавиться от гнетущего чувства, и неловко подстраивался под его шаг. Затем он зашёл в магазин, взял несколько банок пива и начал перебирать леденцы на палочке.
Достав два клубничных леденца, он расплатился за них вместе с сигаретами.
Повесив пакет на запястье, Джин вдруг положил конфету ему на ладонь. Боясь уронить, Нэён рефлекторно сжал её в кулаке. Он разглядывал леденец и пробормотал:
Нэён сказал это довольно твёрдо. Заложив руки в карманы ветровки, он перебирал конфету пальцами. Он чувствовал на себе взгляд Джин, но не оборачивался.
Он не понимал, почему всё казалось таким несправедливым. Дорога домой, обычно проходимая бездумно, теперь казалась бесконечно длинной.