Мой прекрасный маньяк
Больше переводов в ТГ канале - Short_Story
Том 1. Глава 5.1. Маг
Тот, кто возносит одну руку к небу, а в другой держит меч.
Габриэль с детства часто болел. Он мог смеяться и играть как обычно, а затем внезапно упасть в лихорадке. Болезнь длилась от одного до трёх-четырёх дней, и у него не было сил даже стонать.
Поскольку её долгожданный единственный сын, рождённый спустя несколько лет после замужества, был таким, страдания матери, Мариан, были невыразимы. Мариан часто винила себя.
- Если бы я была немного здоровее... тогда и ты был бы здоров.
Она нежно вытирала его лицо влажным полотенцем и шептала эти слова. Ей было до боли жаль его - он лежал в постели, и его белая фланелевая пижама вся промокла от пота и прилипла к телу.
- Не волнуйся, мама. Мне совсем не больно. И ты же знаешь - мне скоро станет лучше.
Габриэль улыбался, хотя его лицо было красным от жара. Не было и намёка на капризы или нытьё. Хотя ему было всего девять, и он вполне мог бы.
На лице Мариан мелькнула тень сожаления. Если бы у Габриэля были братья или сёстры, как было бы хорошо. Тогда они могли бы вместе утешать его в такие моменты.
Мариан была сиротой. Она выросла в школе-интернате для неимущих, в двадцать лет стала самостоятельной и зарабатывала на жизнь репетиторством. Хотя она была бедна и болезненна, у неё была мечта. Мечта о любящем муже и нескольких детях, о счастливой семье.
Её первой ученицей была младшая дочь семьи Фрагель, семьи обладателей генов, капризная тринадцатилетняя богатая девочка. Мариан, будучи бетой, с трудом понимала свою ученицу-омегу. Более того, как и большинство обычных бет, Мариан испытывала смутное беспокойство и страх перед обладателями генов.
Работая в том доме, Мариан влюбилась. В близкого университетского друга старшего сына Фрагелей, Виктора, - Генри Валентина. Это был добрый и мягкий бета, который протянул руку помощи Марианне, чувствовавшей себя одинокой.
И не только это: Генри был перспективным студентом-медиком. Ему было всего двадцать, но он уже опубликовал блестящую диссертацию в соавторстве с Виктором, и фармацевтическая компания купила их идею.
Если бы он захотел, он мог бы жениться на дочери любого учёного или состоятельного человека. Однако менее чем через полгода знакомства он решил жениться на Мариан.
Габриэль слышал эту историю бесчисленное количество раз от матери.
- Габриэль, твой отец обязательно тебя вылечит. Я тоже усердно буду молиться.
Мариан говорила голосом, полным глубокой веры. Генри каждый раз сам выписывал Габриэлю рецепты. И через несколько дней Габриэль обычно выздоравливал. Хотя пока это лишь облегчало симптомы, однажды её муж обязательно найдёт способ вылечить неизвестную болезнь.
Мариан откинула со лба Габриэля волосы, мокрые от пота. Эмма, служанка средних лет, помогавшая ухаживать за ним, тяжело вздохнула.
- Ах, госпожа. Если вы так долго будете стоять на коленях, вы заболеете. Идите и отдохните, ладно? Хозяин будет ругать меня, если я не остановлю вас.
- Хорошо, минутку. Габриэль, ты ничего не хочешь? Принести маринованный лайм, чтобы вернуть аппетит?
Габриэль, разгорячённый жаром, с трудом пошевелил пересохшими губами.
- Можно и маринованный лайм... А можно вы сыграете для меня на пианино? Совсем немного.
- Конечно, дорогой. Я могу играть часами для тебя.
Мариан поцеловала Габриэля в лоб и ушла. Вскоре из музыкальной комнаты послышались мягкие звуки фортепиано. Габриэль глубоко вздохнул и посмотрел на Эмму.
- Сегодня вечером придут крёстный и его семья, да?
Семьи Фрагель и Клорин были единственными, с кем общалась семья Валентинов. Потому что Генри порвал связи со своей семьёй и в основном затворничал дома. Он держал только Эмму в качестве слуги и не нанимал больше. У Габриэля даже не было домашнего учителя.
Эмма, убирая полотенце и таз, ответила:
- Да, молодой господин. Говорят, молодой господин Таррон тоже придёт. Так что пока поспите. Чтобы у вас были силы встретить гостей.
Таррон был единственным сыном Виктора Фрагеля и был на год старше Габриэля. У Яна Клорина же было только две дочери, примерно на два-три года младше. Поэтому с детства Габриэль и Таррон были неразлучны, как родные братья.
Габриэль потянул одеяло на себя и тихо рассмеялся.
- Ладно. Но тогда одно марципановое печенье.
- Боже мой, барин! Они для десерта к ужину. Как же так, вы от еды отказывались, говорили, что нет аппетита, а теперь хотите печенье?
- Я не съем всё. И от микстуры во рту горько. Всего одно, а?
- Ну и ну, хозяин – настоящий джентльмен, госпожа - леди, так от кого вы научились так клянчить? В жизни не видела такого избалованного ребёнка, как вы, молодой господин.
Ворча, Эмма спустилась вниз, подчеркнув: «Только одно!» Габриэль тихо усмехнулся в ожидании сладкого угощения.
Вечером дверь в спальню Габриэля открылась. Габриэль, уже проснувшийся от смеха, доносившегося снизу, тут же сел. Он увидел, как его крёстный, Виктор Фрагель, приближается с изящной улыбкой.
- Я не могу уйти, не проведав моего больного крёстного сына.
Габриэль обнял Виктора за талию. Он не мог обнять слишком сильно, боясь помять его идеально сидящий костюм. Ткань с благородным блеском и золотые запонки казались невероятно роскошными даже глазам ребёнка.
По словам взрослых, Виктор был категорически против брака Генри и Марианны. Говорил, что та поторопилась с решением, не говоря уже о её скромном положении.
Однако Генри проявил невиданную твердость, и в итоге Виктору пришлось сдаться - он даже стал шафером на их свадьбе. Спустя несколько лет он присутствовал на крещении Габриэля и стал его крёстным. Несмотря на внешнюю суровость, для Габриэля он был самым любящим крёстным.
Кто-то положил руку на плечо Виктора.
- Виктор, хватит, выходи. Дай детям пообщаться одним
Габриэль протянул руки к Генри. Тот обнял сына и нежно поцеловал в лоб. На его мягком лице застыло теплое, словно нарисованное, выражение, и вот уже послышался его ласковый голос:
- Мой прекрасный мальчик, как ты себя чувствуешь?
Генри, бегло осмотрев Габриэля, вышел из спальни вместе с Виктором. И тут же из-за их спин выскочил Таррон, который с любопытством заглядывал в комнату.
Он был вылитый отец, и так же, как отец, был альфой. Однако он ни разу не пытался принизить Габриэля, который был бетой. Так же, как и Габриэль никогда его не боялся. У Габриэля же была к нему лишь одна претензия.
- Вот же, Таррон. Ты опять подрос?
- Я же Альфа. Я ещё даже не самый высокий. В моём классе большинство ребат уже моего роста.
Но как же было обидно, что разница в росте, когда-то почти незаметная, увеличилась теперь на целую ладонь. Габриэль, хоть и был бетой, мечтал быть высоким и статным, как отец. Но, возможно, из-за его болезней, его собственное телосложение казалось ему самым заурядным. К тому же, единственным его ровесником для сравнения был Таррон, поэтому Габриэлю казалось, что он отстаёт в развитии катастрофически.
- Я тоже хочу ходить в школу, - с досадой пробормотал Габриэль, теребя свои пальцы.
Таррон посмотрел на него с сочувствием.
- Может, ещё раз попросишь доктора? Было бы здорово, если бы мы учились в одной школе. Мы и так теперь редко видимся, ведь я перешел в школу-интернат.
- Не разрешит. Он сказал, что пока я полностью не выздоровею, об этом не может быть и речи. Говорит, школьный врач не сможет обеспечить мне должный уход.
Генри не показывал Габриэля другим врачам. И это было объяснимо: шансы, что другой врач сможет вылечить болезнь, не поддававшуюся ему самому, были ничтожно малы. Но больше всего он боялся, что Габриэль станет подопытным кроликом для разного рода экспериментальных методов лечения.
Будь Габриэль при смерти, Генри, возможно, и прибегнул бы к таким мерам. Но в большинстве случаев Габриэль чувствовал себя нормально, и у них, казалось, было достаточно времени, чтобы разобраться с его болезнью. К тому же, особые микстуры Генри и вправду быстрее сбивали жар, чем обычные жаропонижающие.
- Да и с таким здоровьем я буду только обузой для других учеников. Что, если мне станет плохо во время соревнований или экзаменов? Я и сам понимаю, что это невозможно.
Видя расстроенное лицо Габриэля, Таррон утешительно взял его за руку.
- Я обязательно стану хорошим врачом и вылечу тебя. Правда. Конечно, я ни в коем случае не говорю, что доктору чего-то не хватает. Ты понимаешь, о чём я?
Габриэль улыбнулся ему. С тех пор, как разница в их росте стала так заметна, Таррон начал относиться к нему как к младшему и более слабому. Но что касается силы воли, Габриэль ни в чём ему не уступал.
- Я тоже стану врачом, Таррон. Пусть я не могу ходить в школу, но я усердно буду учиться сам и поступлю в университет. Я стану таким же блестящим терапевтом, как отец. Я найду способ вылечить себя и помогу всем остальным, таким же, как я.
Габриэль положил свою вторую руку поверх руки Таррона и произнёс это с сияющими глазами.
Эти слова, похожие на клятву, стали путеводной звездой в жизни Габриэля. Он неустанно трудился. Принимая лекарства и уколы, он заучивал слова и решал задачи. Даже скучные история и география, и даже ужасающая древняя литература - всё это он без конца изучал и осваивал, потому что это было необходимо. Если это нужно было для поступления в университет, все эти трудности казались ему не такими уж мучительными.
Тем временем в дом Валентинов пришло несколько хороших новостей. Генри вместе с коллегами разработал несколько новых лекарств, и на полученную прибыль основал больницу. Имена Генри и Виктора были высечены на памятной плите у входа. Таррон, который стал ещё больше уважать своего отца, поступил в его альма-матер, чтобы встать на путь врача.
Однако радость была недолгой. Поздним летом, когда Габриэлю было девятнадцать, на него обрушился самый серьёзный приступ болезни за всю его жизнь. Высокая температура, сопровождавшаяся судорогами, припадками, болью в животе и рвотой, многократно лишала его сознания. Всё это случилось менее чем через неделю после того, как он получил письмо о зачислении в медицинский университет.
Габриэль с трудом приподнял ресницы, мокрые от пота. Он не мог сказать, сколько времени прошло с тех пор, как он впервые упал, сражённый разрывающей внутренности болью. Он лишь понимал, что наступила ночь, по зажжённой масляной лампе.
В расплывчатом поле зрения он различил очертания отца. Его лицо, молодое для его лет, было лишено каких-либо эмоций. Даже те уголки губ, что всегда поднимались при встрече взглядов, теперь были плотно сжаты.
Габриэль истолковал это выражение как отчаяние.
Из его горла вырвался хриплый, сорванный голос.
- Я... я умру вот так? Но я...
«У меня ещё так много дел, которые я хочу сделать. Я не успел совершить ничего из этого.» От горькой обиды горячие слёзы хлынули из его глаз. Голова гудела, а внутри всё сжималось, будто в тисках.
Именно тогда он почувствовал запах.
Сладкий, до тошноты, цветочный аромат. Лилий? От этого насыщенного запаха головная боль, казалось, усиливалась. Даже появилось странное ощущение, будто всё тело сдавлено и немеет.
Габриэль схватился за одеяло и судорожно сглотнул, пытаясь подавить тошноту. Непроизвольные слёзы ручьём текли из его глаз.
- Отец, цветы... кто-то прислал цветы? Уберите, пожалуйста, вазу... Мне так плохо...
Габриэль смотрел на отца с мокрым от слёз и пота лицом. Как всегда, он надеялся на ласковый ответ, на утешение.
Но лицо отца становилось лишь всё холоднее и суровее. Он поднялся с места и безмолвно направился к окну. Бледный лунный свет залил его, озарив его иссиня-чёрные волосы.
Тем временем запах постепенно рассеивался, словно он и вправду был галлюцинацией Габриэля. Он подумал, не сошли ли вдруг с ума его чувства.
Возможно, из-за высокой температуры возникли проблемы с обонянием, как иногда случается потеря слуха, и именно поэтому отец был в таком шоке. Возможно, Габриэлю оставалось жить всего несколько дней.
- Отец, со мной всё будет хорошо, - дрожащим голосом утешил Габриэль отца. - Я... я и так прожил достаточно долго. Я мог бы умереть сразу после рождения. Но благодаря вам я жил все эти годы. Этого... достаточно.
В тот миг Генри повернулся к Габриэлю. Взгляд, сосредоточенный и холодный, медленно скользнул по нему. Когда его черты слились с удлиненной тенью на стене, показалось, что перед ним вовсе не отец, а чужой, незнакомый человек. Габриэль инстинктивно съёжился от необъяснимого чувства тревоги.
Это невольное восклицание прозвучало как мольба — вернуться, снова стать его отцом. Несколько секунд Генри молча смотрел на Габриэля. Наконец его губы разомкнулись.
- Нет, Габриэль. Ты не умрёшь.
Он произнёс это с таким видом, словно это было нечто само собой разумеющееся.
- Просто тебе предстоит жить как омеге.
В ушах стоял оглушительный звон. Габриэль непонимающе, ошеломлённо смотрел на отца. Лишь спустя долгое время он смог наконец пошевелить губами.
- Что... - губы Габриэля задрожали. - Что вы имеете в виду, отец? Я же бета.
- К тому же, если бы я был носителем... если бы я и вправду им был... разве я бы всё это время так сильно болел? Я был бы гораздо выше, сильнее... Но омега? Не альфа? Почему?..
Его тело, выйдя из-под контроля, затряслось. Габриэль скомкал одеяло в руках. Бельё, которое Эмма так старательно выстирала и выгладила, теперь было в ужасных заломах.
Вероятность появления альфы среди бет была крайне мала. Да и то лишь в случаях, если в предыдущих поколениях были альфы. Поэтому в таких ситуациях обычно в первую очередь подозревали неверность со стороны матери.
Но даже если отбросить веру в мать, текущая ситуация была какой угодно, только не нормальной. Он - омега? Внезапно? Прожив всю жизнь бета, так резко?
«Неужели...» - в голову полезли ужасные догадки. Таинственная гениальность отца обрела зловещие очертания.
Возможно, отец, чтобы вылечить его болезнь...
- Неужели вы... превратили меня... в омегу?..
- Зачем мне это? - безразлично произнёс Генри.
- Ты таким и родился. Я пытался это исправить, но безуспешно.
Габриэлю было трудно понять его слова. Может, из-за жара голова работала туго. Слова медленно складывались на его губах.
- Меня… зачем… Если я таким родился, то зачем… С какого момента вы начали это со мной делать? Меня…
Габриэль вспомнил. Вспомнил себя, с самого рождения страдающего от странной неведомой болезни. Теперь он наконец мог понять, чем была та изматывающая боль, что преследовала его все эти годы.
Это была не болезнь. Это было «лечение».
Но разве от смены названия менялась суть того, что он пережил?
- Отец, даже если я уродство, разве это болезнь? Я просто родился другим, вот и всё. Значит, у меня не было выбора? Я мог хотя бы знать… Я мог знать. Вы могли мне сказать.
- Если бы эксперимент удался, не было бы необходимости тебе говорить.
Генри смотрел на Габриэля безразлично.
- Но он провалился, так что ничего не поделаешь.
Его тон был сухим, без намёка даже на притворную жалость. Габриэль, сжимая своё воспалённое горло, уставился на отца. Сквозь отчаяние и печаль теперь прорывалась ярость.
Голос Габриэля срывался, слова давались с трудом.
- Сначала это было лечение, а теперь вы называете это экспериментом. Почему ваша неудача должна определять всю мою жизнь? Я тоже человек, отец. Прежде чем быть вашим подопытным и вашим сыном, я тоже личность.
Генри стоял спиной к окну, лицом к Габриэлю. Его холодные серые глаза безучастно смотрели на Габриэля.
- Разве это меняет тот факт, что ты мой подопытный и мой сын?
Его голос звучал совершенно спокойно.
Габриэль почувствовал, как у него закипает мозг. Ему казалось, что перед ним монстр, прикрывшийся оболочкой отца. Он совсем не казался человеком, который понимает, что такое человечность и как следует обращаться с людьми. Он чувствовал, что какие бы упрёки он ни бросал, тот не дрогнет.
В шоке Габриэль уловил слабый аромат, витающий в воздухе. Тот самый запах, который он считал галлюцинацией своего воспалённого мозга.
Ясное осознание ударило Габриэля по голове.
Тогда всё вставало на свои места. Вероятность зачатия между носителем и не-носителем низка. Поэтому у Генри и Мариан так долго не было детей.
И всё же Мариан во всём винила себя, свою хрупкость. И трудности с зачатием, и болезнь их единственного ребёнка.
- И вы даже не сказали об этом матери.
Зачем он обманывал мать? Чтобы жениться на ней? Для чего был нужен этот брак? Любовь? Утоление желания? Доказательство своей нормальности?
Или, возможно, это был всего лишь подготовительный этап для рождения самого подходящего подопытного? Тогда становилось понятно, почему именно мать — бедная и одинокая. Тело Габриэля затряслось от ярости.
- Вы использовали меня как инструмент, чтобы найти способ стать идеальным бетой?
От этого ответа, в котором не было и тени раскаяния, у него закружилась голова. Габриэль стиснул зубы.
- Я сообщу в полицию и расскажу матери. Мне всё равно, если станет известно, что я омега.
- Если сделаешь это, она умрёт.
Генри произнёс это без малейших колебаний. Выражение его лица не изменилось.
Габриэль отрицательно покачал головой. Каким бы бессердечным тот ни был, он не может пойти на такое. Скорее, из-за того, что он всегда просчитывает выгоду и потери, он не способен на убийство.
- Ваши угрозы бесполезны. Если вас арестуют за убийство, вы отправитесь в тюрьму. И тогда секрет, который вы скрывали всю жизнь, раскроется. Меня не обмануть такими запугиваниями.
Он не знал, как тому до сих пор удавалось скрывать свою природу. Даже от своих друзей-носителей. Но, судя по тому, что он сделал с ним, метод не был идеален. Должны были быть какие-то ограничения. Однако Генри оставался невозмутимым.
Генри смотрел на Габриэля безразличными глазами. Габриэль не мог даже предположить, о чём тот думает. Он казался то ли слегка скучающим, то ли размышляющим о комбинации реагентов, то ли продумывающим, как совершить убийство.
Но одно было ясно: тот, кто когда-то нежно обнимал его маму за пианино, теперь выглядел так, будто без колебаний вонзит ей в спину нож.
Он даже не стал говорить, что Мариан не поверит Габриэлю. Он просто утверждал, что его не поймают. Как будто убийство было уже предрешено, если дойдёт до обнародования.
Ошеломлённый ужасом, Габриэль больше не мог смотреть ему в глаза. Пальцы, вцепившиеся в одеяло, судорожно дёргались, как лапки умирающей мыши.
Генри повернулся к Габриэлю спиной. Застывший Габриэль очнулся от шока лишь тогда, когда увидел, как тот роется в медицинском чемоданчике и достаёт шприц. Габриэль отполз на коленях в угол кровати.
- Мне... не делайте мне больше ничего. Я не позволю. Я буду кричать.
Но даже произнося это, он сам чувствовал, насколько жалко и беспомощно звучат его слова. В Габриэле не было никакой силы. И Генри, несомненно, прекрасно это знал.
В конце концов, Габриэлю не оставалось ничего, кроме как умолять.
- Отец, пожалуйста... пожалуйста, не делайте этого.
Хотя он прекрасно понимал, что это бесполезно.
С бесстрастным лицом Генри щёлкнул по шприцу с лекарством. Габриэль изо всех сил пытался оттолкнуть его. Но мышцы, долгое время истощённые жаром, не слушались. Сколько бы он ни боролся, его тело было вялым, как промокшая вата.
Рука Генри, сдерживавшая Габриэля, была невероятно сильной и грубой — будто раньше он скрывал свою истинную силу. Рост и телосложение, которым Габриэль когда-то восхищался, теперь вызывали лишь подавляющий страх. Это был момент, когда он осознал, что его отец - омега, более осязаемо, чем когда он чувствовал тот едкий запах.
Острый кончик иглы приблизился, и холодное лекарство проникло в шею Габриэля. Тот мгновенно потерял сознание.