Развлечения
February 8, 2019

Как Канье Уэст и его Yeezy Boost стали главными символами поп-культуры

Расшифровка круглого стола, записанного в баре Noor, который превратился в пилотный выпуск разговорного шоу «МИКРИКИ». Участвовали:

Александр Горбачев, музыкальный критик, экс-«Медуза», экс-«Афиша»;

Даниил Трабун, медиадиректор «Яндекс. Джен», экс-«Афиша», экс-Lookatme.ru;

Катя Кулиничева, спортивный журналист, автор книги «Кроссовки. Культурная биография спортивной обуви»;

Филипп Миронов, редактор Психо Daily;

Ольга Чуковская, продюсер Психо Daily, но ничего не сказала.

Канье Уэст — Печорин, Дэвид Боуи или Бог

Миронов: Канье Уэст — Бог для вас?

Горбачев: Я не верю в Бога. Для меня близко, но еще нет. Но я считаю Канье Уэста главным деятелем современной поп культуры и главным музыкантом мира. Про это можно долго говорить, но лучше просто послушать песню «Ultralight Beam». Он начинал как битмейкер и рэпер, а последние 10 лет превращает себя гезамткунстверк, в художника, который максимально захватывает окружающее пространство.

Важно, что у этого захвата очень много слоев. Например, Канье Уэста критикуют за то, что он поддерживает Трампа и говорит, что рабство похоже на сознательный выбор. Можно считать это эпатажем и провокацией — как будто он всегда идет против шерсти, чтобы найти точки напряжения. А можно посмотреть на метауровне: вот фанаты Уэста сопоставили 50 его твитов с цитатами из произведений искусства и поэзии, и пришли к выводу, что все это сложная арт-провокация, завязанная на Йозефе Бойсе, перформанс-арте и концептуальном искусстве. Крутость Канье Уэста в том, что неважно, правда это или нет. Канье ярко воплощает собой наше время, когда модернизм, постмодернизм и антимодернизм слились в единую спектакулярную поп-культуру.

Трабун: Есть еще одна спекулятивная теория про то, что звезды, у которых вся жизнь — произведение искусства, передают друг другу эстафетную палочку, и Дэвид Боуи передал эстафетную палочку странного полубога-получеловекаКанье Уэсту.

Горбачев: Посередине должен был быть кто-то еще!

Миронов: Например, Майкл Джексон

Трабун: Да, но главное, что тот же Дэвид Боуи брал отовсюду — у Алистера Кроули, у современных художников и превращал это в поп-культуру для всех, которую можно воспринимать на всех уровнях.

Миронов: Если думать про Канье Уэста как про персонажа своего собственного произведения, то я правильно понимаю, то Канье Уэст — антигерой?

Горбачев: Да, в каком-то смысле. Он bipolar и it’s awesome

Трабун: Антигероев больше нет.

Кулиничева: Быть антигероем — это нормальная романтическая традиция — ты не должен быть таким красивым, белокурым и насквозь положительным. Ты должен быть противоречивым. Кто-то недавно в фэйсбуке обсуждал Печорина и это похожая история…

Трабун: Это его фишка. Последовательно на протяжении всей карьеры Канье Уэст играет роль человека, который выходит и говорит правду, которую все стесняются сказать. Артист его уровня считает, что он Бог.

Горбачев: Но есть и подоплека. Главный его альбом «My Beautiful Dark Twisted Fantasy» — это развернутые извинения перед нацией за скандал с Тэйлор Свифт. Сначала эта ситуация повергла его в депрессию, а потом вдохновила. В альбоме есть саморефлексия, и это круто. Канье постоянно шатает по-державински между «Я царь — я раб — я червь — я бог», как и Христа, если угодно, который тоже Бог и человек одновременно.

«Вот сейчас совсем плохо было, но он наш...»

Миронов: При этом канье не пытается быть милым человеком. Если сравнивать его с Дэвидом Боуи, который был странным и не из этого мира, но никогда не пытался показать себя как человека неудобного….

Кулиничева: Канье хорошо знает историю популярной культуры и публичных образов. Лет 10 назад он сказал, что отказался от нормальной жизни и строит свою жизнь как произведение искусства. И он прекрасно понимает, на кого он хочет быть похожим. Он неоднократно говорил о том, что это Майкл Джордан.

Миронов и Горбачев: Майкл Джексон!

Кулиничева: Майкл Джордан!

Трабун: Он про Майкла Джексона! Он даже поет «M.J is dead...», и это про Майкла Джексона.

Кулиничева: Все-таки метит он именно в Майкла Джордана.

Миронов: А в чем соответствие?

Кулиничева: Джордан был аполитичен и его очень критиковали за то, что он был аполитичен. Он не выступал за права своего комьюнити. Уэст сделал из этого выводы.

Горбачев: Важно, что Джордан очень про деньги, и Канье Уэст тоже про деньги и тоже очень противоречивый. Он разбрасывается деньгами и в то же время пишет Марку Цукербергу: «Дядь, дай денег на искусство».

Трабун: И правильно делает! Вообще довольно интересная история про два образа афроамериканца-селебрити — есть такой Оу-Джей, который тусуется с белыми, старается быть аполитичным и потом убивает (или не убивает) свою жену, и Мухамед Али, который выходит и говорит всем «братья!». Канье Уэст в своем образе пытается выстроить сложную фигуру. Он невероятная селебрити, которая тусуется с очень странными людьми — например, с диктатором в Африке и Трампом, но при этом он хороший, и его любят в комьюнити. Ругают, но любят: «вот сейчас совсем плохо было, но он наш».

Горбачев: Но его музыка при этом абсолютно транс-расовая

Империя имени Канье Уэста

Миронов: Если считать, что Канье Уэст — главный герой современности, что можно сказать о теперешнем племени?

Трабун: Важно сказать про сэмплы, про сэмплирование всего. Современная музыка и современные кроссовки — это кусочки того, что уже было и классная работа с этими кусочками.

Горбачев: Метамодернизм...

Трабун: Канье — тот человек, которые не только сэмплирует музыку, но и сэмплирует людей. И это настолько безумно — несколько продюсеров песни даже не знают, что получится в итоге. Если разбирать интервью и монологи Уэста, то можно найти мысли многих художников. И кроссовки, которые он придумывает, тоже похожи на многое. Ты прямо видишь такую помойку постапокалипсиса, из которой собрали что то красивое.

Миронов: Давайте поговорим про то, что Канье делает за пре��елами музыки.

Кулиничева: Один из главных его арт-проектов — это женитьба.

Трабун: Когда Канье выпускал альбом «Life of Pablo», он выложил в твиттер структуру своей империи, названной в честь мамы, которая умерла от последствий пластической операции, и там есть все — от стаканов до космических кораблей.

Но самое клевое, что он нашел еще один массовый канал коммуникации, кроме песен — и это одежда.Он просто невероятно увеличивает тиражи кроссовок, потому что пытается достучаться до каждого.

Канье идет в моду

Миронов: Несмотря на увеличение тиражей, которые должны были избавить снизить ажиотаж, продажи Yeezy Boost выросли на 600%! Не связано ли это с тем, что раньше у нас были материальные носители — пластинки, кассеты, CD, а сейчас именно одежда и мерч восполняют недостаток материальности в поп-культуре?

Кулиничева: Материальные отношения фанатов выстраиваются так же, как и в те времена, когда были пластинки. Ты покупаешь мерч, стрижешься, красишься, имитируешь манеры кумира.

Трабун: Тебе не нужна пластинка звезды, когда ты можешь его ретвитнуть. Сегодня ты очень близко к артисту.

Горбачев: Если Twitter материален, то и Apple Music материален.

Миронов: А какая вообще предыстория у похода Канье в моду и были ли до него похожие прецеденты?

Кулиничева: Самая знаменитая история — это история adidas и RUN DMC. Кроссовки в Нью-Йорке было очень сложно достать, они доставались только профессиональным командам, и в магазине иногда требовали справку о том, что ты играешь в баскетбол. RUN DMC любили adidas и постоянно читали про кроссовки. В одной песне напрямую намекали на контракт. В итоге adidas их подписал и снабжал огромным количеством обуви. Поскольку они были культовыми фигурами, мода быстро распространялась. Но проблема в том, что когда хайп артиста подходил к концу, продукты с его именем потихоньку сходили на нет. Этого не произошло только у Джордана. Думаю, что Канье в этом смысле сопоставляет себя именно с Джорданом.

Миронов: То есть история Канье вдохновлена историей Nike и Джордана?

Кулиничева: Да. И первые Yeezy были выпущены именно с Nike. Думаю, что одна из причин, почему Канье ушел в adidas заключалась в том, что Nike не нужен второй Майкл Джордан, а он хотел бренд именно такого масштаба.

Миронов: Хочется спросить Шурика, как музыкального критика, — как вы переживаете то, что производство моды стало значительной частью культурного производства и музыкальной деятельности?

Горбачев: Все, что производит Канье Уэст, является его произведением искусства. Кроссовки — так кроссовки, норм. Это все равно встраивается в какие-то более обширные культурные контексты. Например, когда Уэст презентовал альбом «Life of Pablo» в кинотеатрах по всему миру — он просто включил ноутбук и все сидели и смотрели, как он и его гости ходят лохмотьях и кроссовках. Это часть сконструированной художественной реальности.

Трабун: Эти лохмотья были его мерчем! Статус мерча поменялся. Если раньше это была футболка, которую ты покупаешь на концерте, и в этом ее мемуар, то сейчас мерч стал такой маленькой фэшн-линией и дропом к чему-то — к концерту, к альбому. И я бы не говорил, что это новый виток, если бы не появились целые компании, которые обслуживают конкретных реперов. Мерч становится частью художественного образа и большого ритейл. Раньше ребята ходили в магазины, чтобы купить себе футболку с надписью Hello, а теперь покупают мерч артиста.

Горбачев: Мерч перестал быть знаком музыкальной лояльности. Когда я ходил в майке группы Liars, это что-то значило.

Катя: В этом разница модного поворота — мерч раньше манифестировал твою фанатскую идентичность, а сейчас это просто пустой модный знак.

Трабун: У тебя есть ощущение дропа, лимитированность. Когда я иду в каком-то дропе Канье по улице, это что-то значит. В Москве не так, но если ты в Париже или около Цветного, люди начинают сходить с ума.

Rap goes fashion

Миронов: Насколько в целом эта культура, возникшая вокруг хайпового шмота, кроссовок, очередей, раффлов и искусственного дефицита, ассоциируется с Yeezy Boost?

Кулиничева: Те, кто работают над линией Yeezy Boost поняли, что именно надо сделать, чтобы создать определенный имидж. Поэтому сначала коллекции были лимитированные, а теперь происходят массовые дропы. Хотелось бы пояснить, как вообще возникла культура коллекционирования кроссовок. Кроссовки в 1980-90 становится очень модными, и любой чувак с деньгами может купить себе новые джорданы. Ребятам, для которых это важное стилевое высказывание, это не нравится, поэтому они начинают искать старые кроссовки в дэдстоках. Лимитированность возникла давно и придумали ее сникерхеды.

Миронов: Канье сам — сникерхэд?

Кулиничева: Это в его ДНК. Если ты идешь в ансамбль народного танца, ты не обойдешься без кокошника и народного костюма, если ты классический музыкант, у тебя должен быть фрак. Так же с кроссовками.

Трабун: Канье вообще давно мыслит себя, как рэпер, который покорит фэшн. Была история, когда он с другом Вирджилом Абло поехал на неделю моды в Париже и их не пустили на показ, потому что Канье был с чемоданом Louis Vuitton, а Верджил в дутом синем жилете. Но он все равно пришел и покорил большую моду. Кайф Yeezy Boost в том, что они ощущаются как люксовые, хотя не являются такими. Это как будто не совсем масс-маркет, они дарят тебе ощущение статусности.

Кулиничева: Остается вопрос,почему кроссовки Канье так выстрелили именно сейчас? Думаю, что он просто попал в удачный исторический момент. Jay-Z тоже выпускал свою линию, но она не пользовалась бешеной популярностью. Может, дело в том, что рэп в данный момент — это главная музыка, может в том, что мода стала немного другой.

Миронов: Его кроссовки и одежда выглядят при этом как для бедняков, как будто в ней уже кто-то походил...

Кулиничева: Это большой сюжет про апроприацию маргинального сообщества — панки уже приходили в моду, гранж был, и это всегда воспринимается с некоторой иронией.

Трабун: Это просто про черную культуру. Помните в Матрице есть такой рейв, где все танцуют и одеты в странную одежду? Это просто постапокалипсис — велосипедки и лохмотья...

Миронов: Несмотря на хайп и очереди, как среда коллекционеров относится к бренду Yeezy Boost?

Кулиничева: Некоторые, против хайпа — и для них Yeezy Boost скорее модные кроссовки, чем те, которые нужно собирать. Но сейчас появляется новое поколение коллекционеров, и у них все по-другому.

Трабун: Для меня феномен истории Yeezy Boost как раз в массовости. Помню, как я шел на работу через Савеловский рынок, и увидел, как там открываются магазины, где висят Yeezy всех цветов на свете. Канье еще таких не придумал, а они стали доступны вообще всем!

Тимати — русский Канье?!

Миронов: Повлиял ли Канье как артист и феномен на русский рэп?

Трабун: На самом деле Канье влияет на российских рэперов тем, что «напишу-ка я в твиттер все, что думаю». Условный Гуф, который пьяный записывает песню и выкладывает ее в инстаграм, — это, конечно же, Канье. Или Фэйс, который странно себя ведет и выпускает непонятные треки, а со сцены проповедует добро и любовь — это тоже Канье.

Горбачев: И биполярочка Оксимирона.

Трабун: То, что раньше было историей, которая интересует маленькую группу людей, сегодня стало мейнстримом. Сегодня обсуждают как распадается семья Фараона, и битмейкеры становятся музыкантами. И вот это выкручивание наружу — это современная культура, которую олицитворяет Уэст.

Горбачев: Тимати вообще украл 7 треков у Канье. Было бы любопытно подумать о Тимати как о русском Канье Уэсте. Тот за Трампа, этот за Путина. У одного кроссовки и Kid Cudy, у другого бургеры и L'One. Если бы еще он был гением, то было бы вообще классно!

То же самое, только на видео и короче

Расшифровка: Ксения Витюк

Показалось неубедительно? Бегите на psychodaily.me — там хит-парад суперзведных историй Психо Daily. Телеграм — мы всегда на связи, в инстаграме покажем красоту, в рассылку пускают по фейс-контролю, а наш дзен читает вся Россия (почти).