Александр Можаев: некролог «Рюмочной», или как водка перестала быть русским психоделиком

Закрылась рюмочная на Никитской – та самая «the рюмочная», последний реликт советского общепита в центре. Это дало повод Александру Можаеву написать целое ревью истории русского алкоголизма за последние 30 лет.

Нехитрая снедь из нее. Фотография ru-travel.livejournal.com

Известие о закрытии знаменитой «Рюмочной» на Большой Никитской вызвала у автора противоречивые чувства. С одной стороны, надо вздохнуть о том, что уходят легенды. Я ей, конечно, благодарен за многое – было такое утро лет 20 назад, когда вышел из дверей, засунул в плейер нормального Таривердиева, пригляделся к узору проводов в серебряном небе и чуть не издох на месте от нечеловеческого восторга. Потом мне рассказали, что это всего лишь синдром Стендаля, который обычно настигает пациентов в картинных галереях Флоренции — а у нас вот так, достаточно обычного московского рассвета и аккуратно дозированного общедоступного допинга.

Дальнейшее чтение можно производить под это видео

Но с другой стороны, если москвичи стали менее склонны принимать водку за обедом и завтраком, то это ведь, наверное, добрая тенденция? Москвичи интересуются крафтовыми пивными, увлечённо дегустируют импортные вина, неведомые прежде сорта ликёров и дистиллятов — грустно, но не удивительно, что реликтовая рюмочная оказалась на обочине этого праздника жизни. Мой консультант по молодёжным вопросам сообщает, что тенденция, видимо, состоит в том, что «жить стало лучше, нужда в старом наркозе отпала, а адекватных времени средств химия не породила». Это очень хорошо, но вчера история про «Рюмочную» получила тревожное продолжение.

Фотография с сайта ru-bykov.livejournal.com/2385311.html

Сначала стало известно, что на месте «Рюмочной» откроется не паб и даже не кофейня — стыдно сказать, аптека. То есть не про новый формат жизнелюбия и даже не про ЗОЖ, аптека — она же про то, что после. В этом нельзя не увидеть настораживающе-инфернальной краеведческой метафизики, и так далее. А сегодня сообщают, что кроме аптеки там же утеснится магазин эротических принадлежностей, – это я даже комментировать не буду, совсем офигели, сволочи.

«Рюмочная», конечно, тоже по-своему инфернальна — в ней пьют водку. Я вам не скажу за абсент или текилу, но не нами замечено, что среди крепких напитков, исторически распространённых на территории постсоветского пространства, водка отличается исключительными психоделическими свойствами. Накатить водки и коньяку натрескаться — совсем разные духовные практики. Я лет 12 как свободен от этой романтики, потому что водка (особенно в сочетании с коньяком), кроме прочего, вызывает конкретный паралич воли. Однажды сильно на этом оконфузившись, действующим экспертом выступать не могу, разве что повспоминать всякое интересное.

Борис Кудрявов «Это твоя Родина, сынок». 1991 г. russiainphoto.ru

Удивительно, до какой степени водка была общеупотребительна лет 20, например, назад. Я нашел диктофонные записи своих бульварных сессий 1997 года – там это слово повторяется почти ежеминутно. «Вы водку принесли? – Вы куда водку дели? – Кто за водкой пошел? – Предложите водки девушкам! – У меня Кубанская, а у тебя? – А у меня Праздничная!» - и так далее. Это был нормальный молодёжный аксессуар, ничего маргинального.

Юность Александра Можаева

Совершенно не помню, когда это началось. В старших классах в ходу было дешевое сухое, а по ответственным поводам – портвейн молдавский. Поступление в институт в 1990-м – демидрольное пиво на Трубной площади (добыть что-то другое было технически сложно). А потом вдруг все стали жрать водку и более того, активно её ершить, из экономии и любви к искусству. А вскоре жить стало немного веселей, и она стала продаваться во всех ларьках столицы кроме, может быть, «Союзпечати».

Фотография с сайта maxim-nm.livejournal.com

Помню регулярные 100 грамм по дороге с диплома — пластиковые стаканчики, подаваемые из окошка у самого входа в метро «Кузнецкий мост» (потому что иначе доехать в час пик до Химок с метровым подрамником психологически нереально). Хоть в розлив, хоть поллитровками, и сигареты поштучные. И с рук тоже — тётки с сумками, полными чекушек, стояли в ряд прямо у «Площади Революции» (чего удивляться, рядом на Никольской стояли такие же с «таблеточками-укольчиками»). У них брать было страшновато, но если выбора нет — брали. В 1994-м в поезде Москва-Сочи выскочили на двухминутной остановке и схватили с рук не глядя что, а вернувшись в купе, обнаружили сразу три этикетки: «Смирнофф», «Кутузофф», «Распутин». А что делать, деньги уплочены, оказалась хорошая... Помню даже традиционные 100 грамм в Кремле – слева от Дворца Съездов функционировал буфет с белыми скатертями, свободным входом и общепринятыми ценами, и это ведь 15-ти лет ещё не прошло!

И это всё было не в смысле пошли нажрёмся, а просто так, почти незаметно для себя и окружающих, даже по дороге на работу запросто. А если иногда усомнишься, придёшь в редакцию и думаешь — ну чего я опять как этот, то сразу заходит Лев Семёнович Рубинштейн, ставит на стол чекушку и говорит: «Евреи споили русский народ!», и всё сразу своим чередом. Совсем как у Хармса:

ОНА: Вы любите пиво?

Я: Нет, я больше люблю водку.

ОНА: Я тоже люблю водку.

Я: Вы любите водку? Как это хорошо! Я хотел бы когда-нибудь с вами вместе выпить.

ОНА: И я тоже хотела бы выпить с вами водки.

Сергей Борисов. Лев Рубинштейн и Дмитрий Пригов. 1988 г. russiainphoto.ru

В Ташкенте, где экология позволяет пить без всякого опьянения, меня однажды принимали таким образом перед встречей с заместителем министра. Его секретарь ставит на утренний стол поллитры, я говорю: «Но что скажет господин заместитель?..» — «А что, скажет – скажет, нормальный мужик, выпил водки, пошёл на работу».

Однако потом это, разумеется, стало сильно надоедать. Появилась тоска по невинным временам, когда для радости было достаточно молдавского сухого. Водка в этом смысле совершенно не терпит полигамии: я честно приходил на бульвар с вином или хотя бы массандровским хересом и ничего не получалось — клонит в сон с вашего портвейна, и всё, и больше ничего хорошего. «Три семёрки» — другое дело, но ведь это, скорее, тоже психоделика из разряда экспериментальных ершей, чем портвейнов.

Товарное разнообразие 1990-х. maxim-nm.livejournal.com

Не знаю, сколько бы длилось это мучение, но помог упомянутый выше конфуз – страдая параличом воли, не смог отказать в брудершафте очевидным клофелинщикам. Бросить с перепугу оказалось очень просто, а снова вернуться к так называемой средиземноморской модели потребления алкоголя – не очень. Cтранно, до какого успело дойти одичания: я, скажем, совсем забыл разницу меж белым и красным и даже забыл, что приходить на свидания к дамам с пакетом испанского полусладкого — бесперспективно. Пришлось всему учиться заново.

Тем более, что в магазинах как раз в это время стал мощно меняться ассортимент. Я тогда жил в пригороде, где «Богородская» стоила дешевле молока, мужчины так и заказывали – ноль пять и банку томатной пасты. А я такой один среди очереди: «А у вас сухое есть?». А продавщица, шипя, встаёт на табуретку, тянется к винным бутылкам, покрытым вековой пылью и приговаривает: «Я вообще не понимаю, как люди эту херь пьют», а мужчины все такие стоят и смотрят.

Виктор Ахломов «В саду». 1990-е. russiainphoto.ru

А потом, раз — и варианты. И ладно бы в Москве — я был дико потрясён, обнаружив пять лет назад нормальное калифорнийское в каргопольской «Пятёрочке». Совершенно уверен, что разнообразие винных витрин в окраинных и провинциальных гастрономах стало одной из важнейших перемен в новейшей истории России, наряду с появлением международной сети интернет и необоссанных пригородных электричек.

Погибшая рюмочная. Фотография с ru-travel.livejournal.com

А потом — раз, и аптека! И все. На сем я умолкаю и ухожу в гастроном: позабочусь о себе сам, пока есть возможность обходиться без помощи весёлых аптекарей.

Текст: Александр Можаев

Другие необоссанные электрички и тексты Психо Daily живут тут – psychodaily.me