КАК ОТЛИЧИТЬ ГЕНИАЛЬНЫЙ АРХИТЕКТУРНЫЙ ПРОЕКТ ОТ ЗАУРЯДНОГО?

Даже в маленьком городе на одной улице может находиться десяток зданий разных эпох. В книге «Архитектура. Как её понимать» Мария Элькина на конкретных примерах объясняет, как среди них определить шедевр и почему одни сооружения должны вызывать большее восхищение, чем другие. По мотивам книги Strelka Mag собрал рецепт идеального шедевра.

УДАЧНОЕ МЕСТОРАСПОЛОЖЕНИЕ

Популярность здания во многом зависит от того, где оно построено. Так, церковь Сант­-Иво алла Сапиенца в Риме великого Франческо Борромини открыта всего несколько часов в неделю и находится во дворе университета. В результате не вызывает ажиотажа у туристов. По мнению Марии Элькиной, широкая известность произведения архитектуры всегда обусловлена местоположением, заказчиком, социальной ролью. «Важнейшую постройку великого Палладио в Виченце видят в сотни раз меньше людей, чем венецианский Дворец дожей, хотя имя архитектора последнего мало кто вспомнит, не заглядывая в справочник. И всё только потому, что свой шедевр Палладио создал по заказу отставного ватиканского чиновника Паоло Альмерико на частной территории в пригороде. Похожая судьба ждала и многих архитекторов XX века. Нет сомнений в том, что, если бы венский архитектор Отто Вагнер построил церковь Святого Леопольда в центре Вены, а не на территории госпиталя на окраине, её посещало бы куда большее количество человек. Чтобы увидеть лучшие работы Ле Корбюзье, придётся посетить не самые популярные места Франции. Очень часто понимание ценности творения остаётся уделом профессионалов и дотошных любителей».

ИДЕАЛЬНЫЙ ОБРАЗ ЭПОХИ

Будут ли наши потомки называть шедеврами современные торговые центры? Вполне возможно, если принять за шедевр самое яркое отражение ценностей эпохи, создавшей его. Элькина отмечает, что выразить время — значит выразить его ценности, идеи и устремления, идеальный образ эпохи. Даже если для этого придётся перестраивать здание раз в 20 лет. «Поскольку эволюция является важной частью наших представлений, то каждый исторический момент с его мировоззрением и техническими возможностями оказывается неповторимым. Отсюда же происходит в конечном итоге и идея сохранения: если эпоха ушла, то ничего подобного создать уже никогда не удастся. Здесь мы говорим, правда, только о европейской культуре. С вос­точной стороны мир выглядит более статичным, традиция важнее новации. Стиль построек мог сохраняться неизменным на протяжении столетий, но в то же время и благоговения перед оригиналом гораздо меньше. Главный синтоистский храм Исэ в Японии перестраивается заново каждые 20 лет, это считается необходимым, поскольку обиталище божеств не должно быть ветхим.

Основан храм Исэ, или, как его ещё называют, Дзингу, был в IV веке до нашей эры, нынешние формы обрёл в III веке нашей эры, но физически последняя его версия относится к 2013 году. Попытка назвать год постройки этого сооружения человека, принявшего европейскую концепцию времени, ставит в тупик, однако для склонных к созерцательности японцев непрерывность важнее точки отсчёта. Растения распускаются, цветут, увядают и распускаются снова. Так же и храм».

ПЕРВЫЙ В СВОЁМ РОДЕ, А ЛУЧШЕ ВТОРОЙ 

«Рассуждать о том, что такое шедевр, легко от противного. Когда мы видим заурядное произведение, в том числе и архитектуры, мы говорим, что оно вторично. Значит, незаурядное произведение должно быть первым в своём роде. Гениальность в архитектуре почти всегда так или иначе связана с первооткрыванием и совершенствованием, и довольно часто — техническим, хотя не только с ним и не обязательно. С одной стороны, следовало бы отдавать должное произведениям, в которых произошёл тот или иной прорыв: технический, функциональный или эстетический. С другой стороны, гораздо больше почитают эталоны, не самые первые, но наиболее удачные случаи употребления какого­-то образа или приёма. У этой двойственности есть масса примеров. Скажем, практически каждый со школы знает пирамиду Хеопса как невероятное и до сих пор необъяснимое техническое достижение цивилизации Древнего Египта. Построенная на 50 лет раньше пирамида Джосера на фоне больших пирамид Гизы выглядит скромно. Это всего­-навсего несколько плит, поставленных друг на друга и даже не имеющих правильной формы пирамиды. Между тем именно пирамида Джосера — первое известное нам высотное сооружение в истории человечества. Она стала прообразом не только последующих пирамид, но и всех архитектурных структур, имеющих несколько уровней. Зная это, начинаешь испытывать гораздо больше благоговения перед её неказистостью.

То же и с более привычными нам высокими куполами. Самый знаменитый из них построен в XVI веке Микеланджело Буонарроти над собором Святого Петра. Однако Микеланджело не был первым, кто сотворил нечто подобное. Ювелир Филиппо Брунеллески во Флоренции в 1436 году соорудил первый из подобных куполов, хотя и неидеальный по форме и меньший по размеру. Ныне живущий британский архитектор Ричард Роджерс говорит, что предпочитает Брунеллески, подразумевая, что он всегда на стороне новаторов. Однако сэр Роджерс принадлежит, может, и к продвинутому, но меньшинству. Большинство предпочитает Микеланджело, и именно за ним закрепилась слава автора самого красивого в мире купола. Судьба первопроходца не всегда самая завидная, не то что в приключенческих романах. Быть третьим и того хуже: меньше всего повезло тем авторам и постройкам, чьё время выпало на период упадка какого­-то явления, когда оно уже достигло своего пика и вошло в стадию увядания, иногда, как осень, пышного, но заведомо обречённого на несколько пренебрежительное отношение. Такова судьба пирамид в Мероэ, столице королевства Куш, построенных в подражание египетским, или соборов периода пламенеющей готики. Сколько бы усердия и мастерства ни вложили в них создатели, на те и другие всегда будут смотреть как на продукт вырождения, формального подражания чему­-то подлинному».

ЗАВЕРШЁННОСТЬ НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ

«Мы интуитивно полагаем, что шедевр — это законченное произведение, сделанное одним автором, так сказать, под ключ», — пишет Элькина. На самом же деле это не самая выигрышная концепция в архитектуре. «Главное святилище Древнего Египта, Карнакский храм, достраивался каждым из фараонов и от этого не только не становился хуже, он как бы увеличивал свою священную силу. Греки проводили параллель между зданием и человеческим телом, отсюда и представление, что оно должно раз и навсегда обрести определённые формы. Римляне дома не перестраивали, но их изначально больше занимали функциональная и техническая стороны, т��к что совершенством внешней формы они были озабочены мало.

Средневековые базилики и соборы бесконечно достраивались и перестраивались, крайне редкие сохранили первоначальный облик. „Неконченный и всё­-таки прекрасный…“ — написал Мандельштам про Кёльнский собор, и, если вдуматься, это лучше, чем просто прекрасный. В эпоху Возрождения вернулись к античной концепции, но на практике сделать вещь с нуля удавалось не так часто. Мало какой искусствовед помнит всех архитекторов, в разное время принимавших участие в строительстве собора Святого Петра. Самое известное произведение гения Раннего Возрождения Альберти — всего-навсего фасад, пристроенный к средневековой церкви».

«Век Просвещения возвёл идею рационального, а значит, и завершённого в абсолют, и вплоть до середины XX века она уверенно побеждала все прочие, вылившись в грандиозные неклассические ансамбли, с одинаковым рвением создаваемые в тоталитарных и демократических государствах. Однако последние 50 лет её снова развенчивают. Иррациональное приравнивается к человечному, и архитекторы уже сами, ничем не ограниченные, пытаются придавать своим зданиям незавершённые, неправильные формы, передать ощущение жизни во времени. Знаменитые здания Фрэнка Гери тем и известны, что как будто сотканы из обрывков. Цельность и фрагментарность в архитектуре — полярности, между которыми архитекторы всегда ищут хрупкий баланс. Нельзя сказать, чтобы одна была лучше другой. Портик и ротонда Пантеона сшиты по принципу коллажа, и это человека с воображением может занимать куда больше, чем не терпящие возражений греческие периптеры».

АССОЦИИРУЕТСЯ С ГОРОДОМ 

Мария Элькина напоминает, что «быть знаменитым некрасиво». Хорошо, когда архитектура вызывает интерес, но плохо, когда тираж является целью. «Феномен здания-иконы в последние годы развенчивается в профессиональной среде. Ему на смену пришло другое слово, «landmark», в переводе означающее «ориентир» или «достопримечательность». Практически икона и достопримечательность могут быть одним и тем же зданием, но теоретически смысл их разный, отчасти противоположный.

Икона — нечто универсальное. Музей «Гараж» Рема Колхаса может быть одинаково хорош в Москве, в Бильбао или в Абу-­Даби, в Париже или в Пекине. На его примере мы наблюдаем пик процесса архитектурной глобализации. «Landmark» имеет ценность постольку, поскольку существует в локальном контексте и обогащает его. Музей «Киасма» Стивена Холла является иконой, потому что известен далеко за пределами города Хельсинки, где он находится, и в то же время достопримечательностью, поскольку он стал важным местом на карте города. Трибуна в виде дивана с кафе под ней на окраине Ам­стердама никогда не станет иконой, она существует для того, чтобы сделать более интересной жизнь района Айбург.

Точно так же, как и понятие «икона», «landmark» имеет обратную силу. Мы можем назвать им здание провинциального музея в норвежских горах, крепость в маленьком прибалтийском городке или собор в Петербурге, не вошедший в архитектурные хрестоматии, но любимый жителями».

Источник