Материалы по вопросу об убийстве С. М. Кирова

П.Н. Поспелов

Введение

До XX съезда КПСС общее понимание международного коммунистического движения смерти С. М. Кирова в 1934 году было таким, как указано в «Кратком курсе истории ВКП(б)», что убийца был членом тайной контрреволюционной группы, состоявшей из членов антисоветской группы зиновьевцев в Ленинграде. 1 Эта точка зрения оспаривалась западными писателями, а в КПСС — «Секретным докладом» Хрущева на XX съезде. Две основные книги Роберта Конквеста 2 и Стивена Ф. Коэна 3 представляли собой точку зрения, что Киров стал жертвой не антисоветского террориста, а сталинских репрессий. Эти книги имели широкое распространение по всему миру. Книгу Роберта Конквеста читали в самиздате в Советском Союзе. Биография Бухарина, написанная Стивеном Ф. Коэном, была опубликована в двух изданиях на русском языке в Соединенных Штатах в 1980 и 1986 годах, а затем издательством «Прогресс» в Москве в 1988 году. В обеих этих книгах вкратце утверждалось, что Киров возглавлял группу умеренных большевистских лидеров, которые стремились обуздать сталинское «самодержавие» и начать политику смягчения и примирения. Сталин, чтобы освободиться от ограничений, налагаемых этой группой, как гласит история, организовал через своих полицейских агентов убийство Кирова, тем самым избавившись от соперника и создав предлог для репрессий 1930-х годов. Источниками этой линии аргументации были ряд эмигрантских отчетов, в частности анонимная брошюра «Письмо старого большевика», опубликованная в 1937 году. 4 Это письмо, как выяснилось в 1959 году, было делом рук писателя-меньшевика Бориса Николаевского. Брошюра, как утверждалось, была основана на отчете о событиях в руководстве большевиков в 1930-х годах, переданном Николаевскому Бухариным в Париже в 1936 году, куда он отправился с официальным визитом для покупки Архивов Маркса СДПГ. Этот уютный консенсус западных историков закончился публикацией вдовой Бухарина в 1988 году книги, в которой она отрицала, что какие-либо подобные обсуждения имели место между Бухариным и Николаевским, и в конце концов приступила к критике отчета Николаевского. 5 Хотя подлинность «Письма старого большевика» дискредитирована, историк Стивен Ф. Коэн остался совершенно невозмутим, поскольку в своем введении к американскому изданию книги Анны Лариной он вообще уклоняется от этого вопроса и просто ссылается на «некоторые разногласия по поводу биографии Бухарина». 6

В декабре 1955 года Президиум ЦК КПСС поручил секретарю ЦК П. Н. Поспелову расследовать репрессии 1930-х годов. Именно он подготовил «секретный доклад» Хрущева на ХХ съезде. Вот что сказал Хрущев:

Надо сказать, что обстоятельства убийства Кирова до сих пор скрывают много необъяснимого и загадочного и требуют самого тщательного расследования. Есть основания подозревать, что убийце Кирова Николаеву помогал кто-то из тех, в чьи обязанности входила охрана личности Кирова. За полтора месяца до убийства Николаев был арестован по подозрению в подозрительном поведении, но его отпустили и даже не обыскали. Необычайно подозрительным является то обстоятельство, что когда чекиста, назначенного охранять Кирова, везли на допрос 2 декабря 1934 года, он погиб в автокатастрофе, в которой никто из находившихся в машине не пострадал. После убийства Кирова высшие функционеры ленинградского НКВД были отстранены от должности и получили очень мягкие приговоры, но в 1937 году их расстреляли. Можно предположить, что расстреляли, чтобы замести следы организаторов убийства Кирова». 7

После этого выступления было получено письмо от О. Г. Шатуновской, в котором она высказала мнение, что Сталин причастен к убийству Кирова. Поспелову было поручено проверить факты по данному делу, что и привело к публикуемой ниже записке.

Официальное расследование убийства Кирова на этом не закончилось. Молотов в своих беседах с Феликсом Чуевым ссылается на другую комиссию 1956 года. Но вполне возможно, что ее путают с одной из двух комиссий 1960 года. Молотов утверждает:

Хрущев намекнул, что Сталин приказал убить Кирова. Некоторые до сих пор верят в эту историю. Семена подозрений были посеяны. В 1956 году была создана комиссия. Около двенадцати человек из разных слоев общества просмотрели кучу документов, но не нашли ничего, что могло бы обвинить Сталина. Но эти результаты никогда не были опубликованы.КГБ сделало специальный доклад. Группа Руденко проверила и изучила материал, а материала было очень много. Мы использовали все материалы, которые нам прислали, а также те, которые нам удалось получить самим.Комиссия пришла к выводу, что Сталин не был замешан в убийстве Кирова. Хрущев отказался опубликовать результаты, поскольку они не соответствовали его целям. 8

Комиссии по расследованию убийства Кирова были созданы в 1960-х годах: комиссия Пельше и комиссия Шверника (возможно, Молотов имел в виду последнюю, ссылаясь на участие Шверника в своем отчете). Об их работе до сих пор мало что известно.

Последней попыткой в ​​Советском Союзе пересмотреть дело об убийстве Кирова стала созданная в горбачевский период в 1989 году Комиссия Политбюро во главе с А. Яковлевым. В состав следственной группы вошли сотрудники Прокуратуры СССР, Военной прокуратуры, КГБ и различных архивных управлений. После двух лет расследования рабочая группа комиссии Яковлева пришла к выводу, что: «в деле нет материалов, объективно подтверждающих участие Сталина или НКВД в организации и осуществлении убийства Кирова». 9

Рабочая группа комиссии Яковлева, кроме того, обсудила гамму аргументов, выдвинутых в эмигрантской литературе, записку Поспелова, приведенную ниже, и «Секретный доклад» Хрущева, в котором говорилось, что убийца Кирова получал помощь «изнутри НКВД», что Николаев был освобожден после ареста за подозрительное поведение и что функционеры Ленинградского НКВД получили очень мягкие приговоры. Отчет о выводах рабочей группы гласит следующее:

Согласно устной традиции, заместитель начальника Ленинградского НКВД Запорожец подошел к убийце Николаеву, подтолкнул его к преступлению и предоставил оружие и патроны. Теперь кажется, что Запорожец не был в Ленинграде в течение нескольких месяцев до убийства и никогда не встречался с Николаевым. Николаев владел револьвером, о котором идет речь, с 1918 года и зарегистрировал его законно в 1924 году и снова в 1930 году. Он приобрел пули, использованные в преступлении, законно, по своей регистрации, еще в 1930 году. Вопреки популярной версии, Николаев не был задержан трижды, когда носил оружие и следовал за Кировым, а затем загадочным образом освобожден Ленинградским НКВД. На самом деле, его останавливали только один раз, 15 октября 1934 года, и обстоятельства в то время не были подозрительными. Разочарованный аппаратчик с манией величия и пожизненными хроническими медицинскими проблемами, Николаев написал в своем дневнике, что хочет стать великим революционным террористом. 10

Рабочая группа отметила, что источником слухов о причастности Сталина к убийству Кирова стал эмигрантский текст Александра Орлова «Тайная история преступлений Сталина».

Рассказ Орлова о том, что убийца Николаев на следующий день после убийства сказал, что Запорожец завербовал его (и что Сталин затем ударил Запорожца), «не соответствует действительности», согласно отчету группы. Николаев ничего подобного не говорил; Запорожец вернулся в Ленинград лишь несколько дней спустя. Группа приходит к выводу, что только «односторонние, поверхностные, непроверенные факты, слухи и домыслы подтверждают соучастие Сталина». 11

Согласно докладу рабочей группы Комиссии Политбюро версия убийства Кирова, изложенная в «Секретном докладе» Хрущева и записке Поспелова, полностью рушится.

В отчетах, которые появились в советской прессе в период Горбачева и которые присутствуют в заметке Поспелова ниже, Сталин связывал убийство Кирова с зиновьевцами. Это часто интерпретировалось как доказательство соучастия Сталина в убийстве Кирова. Обобщая недавние свидетельства по этому аспекту, американский историк Дж. Арч Гетти пишет:

Мы знаем, что более чем за год до убийства Кирова тайная полиция (ОГПУ, затем НКВД) проникла в ленинградские дискуссионные круги, и их отчеты убедили Ежова и других в наличии достоверных доказательств ОГПУ об опасной подпольной деятельности. Теперь мы также знаем, что ленинградский НКВД передал Сталину такие антизиновьевские агентурные отчеты (имеющие отношение к предполагаемым операциям «Зеленая лампа» и «Свояки») 2 декабря, на следующий день после убийства и в тот же день, когда он начал говорить людям, что виноваты зиновьевцы. Выискивая козлов отпущения после убийства, Сталину не потребовалось много времени, чтобы наброситься на бывших зиновьевцев. Даже тогда вопрос не был решен. Хотя их бывших последователей арестовывали, «Правда» 23 декабря 1934 года объявила, что «недостаточно доказательств», чтобы судить Зиновьева и Каменева за это преступление. 12

Результаты работы следственной группы не были одобрены председателем комиссии Политбюро А. Яковлевым и были замалчены. Эпоха гласности , очевидно, не подходила для публикации отчета, оправдывающего имя Сталина.

Записка Поспелова относится к периоду ХХ съезда как часть попытки изобразить Сталина как тирана. В документе есть явные попытки намекнуть, что Сталин стоял за участием Ягоды и НКВД в убийстве Кирова и что он безосновательно обвинил оппозицию в преступлении. В это время вырисовывается ясная картина мира Николаева и его желания стать «революционным террористом».

Виджай Сингх

Ссылки

1. «История Коммунистической партии Советского Союза (большевиков). Краткий курс», М., 1952, стр. 498.
2. Роберт Конквест, «Великий террор», Хармондсворт, 1971.
3. Стивен Ф. Коэн, «Бухарин и большевистская революция», Нью-Йорк, 1980.
4. «Письмо старого большевика: ключ к московским процессам», Нью-Йорк, 1937.
5. Анна Ларина «Бухарина», «Незабываемое», Москва, 1989, стр. 265-289.
6. Стивен Ф. Коэн, «Послежизнь Николая Бухарина», Введение к книге Анны Лариной «Это я не могу забыть», Лондон, 1994, стр. 25.
7. Н.С. Хрущев, «О культе личности и его последствиях», Лондон, 1989, стр. 21.
8. ред. А. Резис, «Воспоминания Молотова», Чикаго, 1993, стр. 353. [на русском называется «140 бесед с Молотовым]
9. А. Яковлев, «О декабрьской трагедии 1934 года», Правда, 28 января 1991 г., стр. 3, цитируется в J. Arch Getty, «The Politics of Repression Revisited», под ред. J. Arch Getty и Roberta T. Manning, «Stalinist Terror New Perspectives», Нью-Йорк, 1993 г., стр. 46.
10. Дж. Арч Гетти, там же, стр. 47.
11. Местное место.
12. Там же, стр. 48.

По указанию Президиума ЦК нами были проведены работы по вопросам, указанным в письме тов. Шатуновской О.Г. Мы беседовали с тов. Кирчаковым и тов. Труниной, бывшими членами партии, упомянутыми в письме тов. Шатуновской.

Доктор Кирчаков подтвердил, что он действительно говорил с Шатуновской и Труниной о некоторых невыясненных аспектах дела об убийстве Кирова. Тем не менее, он сказал, что его заявление основано не «на словах Медведя», как было указано в письме Шатуновской, а на словах Ольского (бывшего работника НКВД, переведенного в 1931 году в систему народного снабжения). Видимо, сам Медведь рассказал все это доктору Кирчакову.

В своем заявлении Кирчаков пишет, что: «...в обсуждении трагической гибели т. Кирова и роли репрессированного по этому поводу Медведя он заявил следующее. В этом обсуждении Ольский твердо придерживался мнения, что Медведь пострадал совершенно незаслуженно, что Медведь был близким и искренним другом т. Кирова и что в убийстве т. Кирова Медведь не виноват.

Ольский также сказал мне, что Медведь был отстранен от расследования убийства товарища Кирова. Следствие велось Аграновым, а позже кем-то (фамилию он не помнит).

На одном из допросов Ольский рассказал, что Сталин спросил убийцу, за что убили товарища Кирова. На это тот ответил, что выполнял указание чекистов, и указал на группу чекистов, стоявших в комнате, Медведя среди них не было.

В заявлении тов. Труниной этот эпизод описан несколько иначе. Тов. Трунина была медсестрой в госпитале и слышала эту историю вместе с тов. Шатуновской:

Я не помню, откуда он все это услышал, но вот что рассказал нам товарищ Кирчаков:

После убийства товарища Кирова в Ленинград приехал товарищ Сталин. Он был последним, кто допрашивал Николаева, почему он убил товарища Кирова. Николаев указал на стоявших там сотрудников НКВД и сказал, что они его «заставили» это сделать. После этого один из них ударил Николаева по голове револьвером, и его увезли.

В ЦК КПСС и Комитет партийного контроля по разным аспектам убийства Кирова посыпались материалы после того, как на закрытых заседаниях был зачитан доклад товарища Хрущева «О культе личности и его последствиях». В том числе заявление шофера Кирова Кузина о том, что комиссар Борисов, отвечавший за круглосуточную охрану Кирова в Смольном, был убит преднамеренно, а его гибель в автокатастрофе была вовсе не естественной. В заявлении (беседа Сталина с работниками НКВД Ленинградского отделения) Фомина, бывшего заместителя начальника Ленинградского управления НКВД, упоминаются некоторые важные факты. Кстати, из всех работников этого управления он единственный жив, надо сказать, что заявление Фомина о случайной смерти Борисова, похоже, не соответствует действительности.

По делу об убийстве Кирова имеется много материала, порой противоречивого характера. Всего за один год с 1934 по 1935 год имеется 58 томов.

В этих материалах отчетливо прослеживается тенденция объяснить убийство Кирова «халатностью» Ленинградского управления НКВД, а также приписать убийство Николаева спланированной работе сторонников Троцкого и Зиновьева в Москве и Ленинграде. Поэтому необходимо сравнить материалы с материалами 1937 и 1938 годов.

Материалы дела об убийстве Кирова и показания таких лиц, как Ягода, Енукидзе, Запорожец, а также группы работников Ленинградского управления НКВД (Хвиюзов, Губин, Малый, Виноградов), обвинявшихся в предполагаемом убийстве комиссара Борисова, имеют большое фактическое значение по делу.

Изучая и сравнивая этот материал, можно сделать некоторые предварительные выводы:

1. Убийство Кирова могло произойти прежде всего потому, что лица, отвечавшие за его безопасность, явно способствовали его убийству:

(a) 15 октября 1934 года Л. Николаев был арестован в первый раз за подозрительное поведение, но был освобожден Губиным, хотя у него (по фактам 1937 года) имелись револьвер и документы, изобличающие его в намерениях террористической деятельности. Николаев был освобожден по приказу Запорожца, заместителя начальника Ленинградского НКВД, который в свою очередь получал приказы от Ягоды.

(б) Непосредственной причиной убийства Кирова стало то, что Борисов, отвечавший за его безопасность в Смольном, не поспевал за Кировым и отстал как минимум на 20 метров. Дурейко, второй охранник, дежуривший на третьем этаже, не стал, согласно инструкции, сопровождать Кирова в комнату, а вместо этого пошел в другую сторону. Поэтому Николаев смог догнать Кирова и расстрелять его практически в упор.

Было бы неправильно утверждать, что охраной Кирова занималось мало людей. На самом деле 1 декабря в его охране от НКВД участвовало 9 человек.

2. Летом 1934 года Ягода получил указание от Енукидзе не вмешиваться в планы троцкистов и зиновьевцев по убийству Кирова. Поначалу Ягода был категорически против такой идеи, поскольку вся политическая ответственность за такой акт ложилась бы на него, но позже он поддался давлению Енукидзе. Вот что сказал Ягода.

Возникает вопрос: в каком качестве Енукидзе отдавал такие приказы Ягоде, в качестве ли члена «право-троцкистского центра», как Ягода указал впоследствии и на суде в марте 1938 года, или в качестве доверенного лица Сталина, по его «инстанции». Почему, собственно говоря, Ягода в этот период (лето 1934 года) по его словам «вынужден» был подчиниться «право-троцкистскому центру»? Судя по материалам следствия, кажется надуманным, что Ягода мог в это время политически скомпрометировать себя. Его встречи с правыми носили формальный, официальный характер, он должен был арестовывать и троцкистов, и правых. Он не мог пойти на риск, поддавшись давлению «право-троцкистского центра», поднять вопрос об аресте лиц или предложить свое содействие в убийстве члена Политбюро Кирова.

В это время (лето 1934 года) Ягода находился на пике своей политической карьеры. Он был выдвинут на пост наркома внутренних дел; его биография и фотография были опубликованы в «Правде» по этому случаю. Зачем же ему в такой момент рисковать своим положением и следовать столь опасному указанию «право-троцкистского центра»?

Другое дело, если бы эти указания давались Енукидзе от имени «инстанции», пусть даже в полуофициальной форме. Ягода был бы вынужден подчиниться таким указаниям.

3. Ягода не был наказан. Фактически он даже не понес никакой ответственности за позорную ошибку НКВД в виде убийства члена Политбюро С.М. Кирова. Вместо этого его выставили «героем». В качестве объяснения ему дали возможность выступить с политическим документом: «Закрытое письмо в НКВД СССР» № 001 от 26 января 1935 года, где он открыто возложил всю вину на «Медведя» и ленинградских работников НКВД. Люди в НКВД, сказал Ягода в своем письме, «ослепли и оглохли, фактически спали на своем революционном посту».

Это «Закрытое письмо № 001» Ягоды было представлено Сталину на утверждение и лично им отредактировано.

Были ли в ПБ какие-либо шаги, чтобы привлечь Ягоду к ответственности за убийство Кирова? По-видимому, были. Как рассказал Енукидзе на одном из заседаний Политбюро, Серго Орджоникидзе прямо обвинил Ягоду в смерти Кирова, бросив замечание: «Вы виновны в смерти Кирова». (См. «Дело Енукидзе», стр. 81).

Тот факт, что Ягода не понес никакого наказания, а сотрудники Ленинградского НКВД были наказаны судом в 1935 году весьма мягко, вызывал большие сомнения.

С самого начала дела об убийстве Кирова в 1934 году Сталин, который с самого начала был причастен к этому делу, открыто обвинил троцкистов и зиновьевцев в террористических группах.

Об этом Ежов говорил в своей заключительной речи на Пленуме ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 года:

Как я теперь помню, товарищ Сталин вызвал Косареву и меня и сказал: «Ищите виновных среди зиновьевцев», должен сказать, что чекисты этому не поверили и на всякий случай подстраховались по другой линии, по линии заграничной связи — может, из этого что-нибудь и выйдет. (Стенографический отчет Пленума ЦК ВКП(б) от 3 марта 1937 г., стр. 391).

Сталин внес существенную правку при редактировании вышеупомянутого «Секретного письма» Ягоды. Предлагаемый текст гласил: «Наши органы в Ленинграде преступно проглядели разветвления контрреволюционной организации зиновьевцев». Сталин изменил его на «преступно проглядели существование террористических групп зиновьевцев» (Дело Медведя, Запорожца и др., сохранившееся в ЦК).

1. Несколько фактов об убийстве С.М. Кирова и характере следствия по этому делу в 1934-35 и 1937-38 годах.

Из всего фактического материала по делу об убийстве С.М. Кирова можно сделать вывод, что Николаев планировал это злодейское убийство в течение нескольких месяцев.

Каким был убийца Л. Николаев?

Многие факты указывают на то, что Николаев был не совсем нормальным человеком, он был эпилептиком с неправильной самооценкой, имел обиду на партию и советское государство (был исключен из партии за отказ работать в транспортном управлении, позже восстановлен).

Если судить по личному дневнику Николаева, его различным контрреволюционным высказываниям и мнению его жены, то можно сделать вывод, что убийство Кирова было спланировано Николаевым в знак протеста против политики партии и советского государства. Готовясь к убийству, Николаев, выдавая себя за пролетария (хотя он проработал на заводе всего два года), написал в 1934 году контрреволюционное письмо в Политбюро. Письмо имело весьма претенциозное название: «Мой ответ партии и Отечеству».

В этом письме он перечислил свои различные «обиды» и также заявил: «Мы, трудящиеся, не имеем никакой свободы в жизни, работе и учебе... Мы переехали на новую квартиру, но какой шум подняли из-за этого... Они говорят о войне, о надвигающейся войне, как синоптики дают прогноз погоды. Ну и пусть — война неизбежна, но она будет разрушительной и спасительной. Не так много людей пострадало бы, как во время революции — 17–30–50 миллионов человек — со всеми ее последствиями».

В другом письме Николаев писал:

«...Сменятся тысячи поколений, но идея коммунизма так и останется чуждой жизни...»

«Я бы осуждал все новое с той же силой, с какой я его защищал» (Материалы по делу Николаева и др., т. 24, с. 27-28, 15).

Жена Николаева М. Драуле в своем заявлении от 11 декабря 1934 года подтверждает глубоко укоренившиеся антисоветские настроения мужа: «Николаев обвинил Центральный Комитет в проведении политики милитаризации, в расходах огромных средств на оборону страны. Для оправдания всех расходов на оборону (строительство заводов и т. п.) поднимается ложная тревога о том, что иностранные войска планируют напасть на Советский Союз, хотя такой угрозы нет. По словам Николаева, эта ложная тревога поднимается также для того, чтобы отвлечь внимание трудящихся масс Советского Союза от сохраняющихся в стране лишений. Эти лишения также являются результатом неправильной политики ЦК... После исключения из партии Николаев фактически превратился в закоренелого антисоветского террориста, убив товарища Кирова».

В своем заявлении М. Драуле ясно дала понять, что «со дня исключения из партии и до ареста (конец марта 1934 г.) Николаев оставался безработным. Фактически он даже не хотел браться за какую-либо работу, так как был всецело поглощен подготовкой своего будущего акта «террора». (Дело Николаева и др.: Дело № 1, л. д. 183, 182).

Поведение Николаева в первые часы ареста зафиксировано бывшим заместителем начальника Ленинградского управления НКВД товарищем Фоминым в заявлении в ЦК КПСС следующим образом: «Убийца долгое время после того, как пришел в сознание, просто лепетал и только к утру начал кричать и говорить связно. Он сказал: «Мой выстрел разнесся по всему миру». Я сказал ему, что взамен он получит только ругань народа. На мой и заместителя начальника О.О. Янишевского повторный вопрос о «лице(ах), которые подстрекали его к этому расстрелу», Николаев не ответил. Он только начинал кричать и впадал в истерику». (Заявление товарища Фомина от 26 марта 1956 г.).

В день убийства С. М. Кирова Николаев заявил, что убийство было разработано им в одиночку и никаких соучастников не было. Далее он сказал, что, убив товарища Кирова, он выполнил «историческую миссию» и это был «сигнал» партии о том, что они совершили несправедливость по отношению к живому человеку.

В протоколе от 3 декабря Николаев рассказал только о должностных лицах, с которыми он встретился в Смольном 1 декабря, о том, как он получил пропуск, и рассказал о самом убийстве. «...Я вышел из здания Смольного, около часа гулял по Тверской и Очаковской улицам и вернулся в Смольный. Я поднялся на 3 этаж, вошел в туалет, вышел и повернул налево. Сделав два-три шага, я увидел, что с правой стороны коридора мне навстречу идет Сергей Миронович Киров. Он был в 15-20 шагах от меня. Увидев Сергея Мироновича Кирова, я тут же остановился и повернулся к нему спиной, чтобы, когда он пройдет мимо меня, пойти за ним следом. Идя за Кировым на расстоянии 10-15 шагов, я заметил, что в коридоре на довольно большом расстоянии никого нет. Тогда я пошел за ним, постепенно догнал его. Когда Киров повернул налево к своей комнате, расположение которой было мне хорошо известно, весь коридор был пуст. Я подбежал к нему на пять шагов, выхватил револьвер и выстрелил ему в затылок. Мгновенно Киров упал лицом вниз (Дело Николаева и др., дело № 1, стр. 42).

Это заявление Николаева проясняет, что комиссар Борисов отстал от Кирова не на 20 метров, а на 40-50 и более. Из его заявления мы узнаем, что в главном коридоре в момент покушения никто не «патрулировал».

4 декабря 1934 года в донесении секретарю ЦК ВКП(б) товарищу Сталину Азранов, который в этот момент проводил следствие, сообщал: «Конспиративная служба сбита с толку (очевидно, для информирования сотрудников НКВД Кацафа и Радина, сидевших в комнате с Николаевым) высказываниями Николаева Леонида, выяснилось, что его ближайшими друзьями были троцкист Иван Иванович Котолынов и Николай Николаевич Шацкий, у которых он многому научился. Николаев заявил, что эти люди враждебно настроены к товарищу Сталину. Котолынов был хорошо известен в НКВД как бывший подпольщик-троцкист. Он в свое время был исключен из партии, а затем восстановлен. Шацкий, бывший анархист, был исключен из рядов ВКП(б) в 1927 году за контрреволюционную деятельность. В партии восстановлен не был. Мною было дано распоряжение об аресте Шацкого для установления места жительства Котолынова (Дело Николаева и др., дело № 1, л. д. 49).

Впервые после этого в заявлениях Николаева появляются намеки на его «связи» с троцкистами. Но при этом Николаев категорически отрицает какую-либо причастность «троцкистов» или «зиновьевцев» к покушению на Кирова.

Докладывая Сталину о допросе Николаева 4 декабря, Арганов передал, что «Николаев держится с крайним упорством» (Там же, с. 47).

На допросе 4 декабря Арганов задал Николаеву вопрос: «Какое влияние на ваше решение убить товарища Кирова оказали ваши отношения с троцкистской оппозицией?» Николаев ответил: «На мое решение убить товарища Кирова повлияли мои отношения с троцкистами: Шацким, Ваней Котолыновым, Николаем Бардиным. Однако я знал этих лиц не как членов группировки, а как отдельных лиц». На вопрос: «Участвовали ли эти лица в его преступлениях?» — Николаев ответил: «Нет, не участвовали. Примерно в августе того же года, когда я проводил осмотр дома, где жили Киров и Чудов, я встретил Шацкого на Красных Зорях». Он жаловался на то, что его оторвали от котлеты, на свое недовольство. Он сказал, что другой человек на его месте был бы готов на все...

«Я видел Котолынова в Политехническом институте в Ленинграде перед октябрьскими торжествами (4 ноября), но никаких бесед у нас не было» (Дело Николаева и др., дело № 1, л. д. 47, 46). Из этих показаний Николаева от 4 декабря следует, что уже в августе 1934 г. Николаев, независимо от встреч с Котолыновым и Шацким, имел недобрые террористические намерения в отношении С. М. Кирова и что он «произвел осмотр дома, где проживали Киров и Чудов на улице Красных Зорь».

Здесь, по его словам, он случайно встретил Шацкого, который пожаловался ему на свое тяжелое положение и заявил, что другой на его месте был бы доведен до крайности. После этого они «переглянулись» в момент, когда увидели подъезжающую машину Чудова. Все это строго установлено допросом от 4 декабря.

Далее из приложенного протокола видно, что Николаев впервые встретился с Котолыновым только 4 декабря 1934 г., известно, что никакой беседы между ними не было. Следовательно, Котолынов не мог быть инициатором и главным организатором убийства С. М. Кирова.

Именно на это обстоятельство Котолынов опирался в суде, чтобы окончательно опровергнуть все последующие (после 4 декабря) показания Николаева.

Вот что заявил Котолынов на суде 29-29 декабря 1934 года:

Николаев заявляет, будто я был ответственен за то, что втянул его в контрреволюционную организацию. При этом он также говорит, что до этого он встречался с Шацким, который и привел его в организацию. Его встреча с Шацким произошла до встречи с Котолыновым. Следовательно, именно Шацкий ответственен за его вступление в организацию, а Котолынов не замешан. Он утверждает, что встреча в сентябре 1934 года была с Котолыновым, но в своих показаниях он утверждает, что уже летом 1934 года он встретил Шацкого у квартиры Кирова. Возникает вопрос: что они делали у дома Кирова летом 1934 года. Если вы собираетесь совершить террористический акт, то почему вы проводите встречу в сентябре, когда летом вы ходили в резиденцию товарища Кирова. Здесь есть внутреннее противоречие, которое изобличает ложность показаний Николаева. У меня есть еще целый ряд моментов, в которых он сам себя изобличает. Пусть он твердо скажет, где он встречался с Котолыновым, говорит он, в Ленинградском индустриальном институте, пусть скажет, где и как была организована встреча. Я обязуюсь развеять дым этих показаний (Стенографический протокол судебного заседания выездной сессии Верховного Суда СССР от 28-29 декабря по делу Л. В. Николаева и других. Лист 54).

В своем последнем заявлении Котолынов сказал:

Я могу вынести самое суровое наказание, я не молю о пощаде. Я требую сурового наказания, но я не участвовал в этом убийстве и в этом моя трагедия. Николаев, Антонов дают показания, что я знал, но не знал, не участвовал, не организовывал и не встречался с Николаевым.Будучи обвиняемым в тюрьме, я увидел череду противоречий, о которых я не раз говорил. Эти неточности и противоречия лежат в основе ложных заявлений Николаева. Все сидящие на скамье подсудимых признают свою вину в террористическом акте, но я ее отрицаю.Первый вопрос: кто был ответственен за вступление Николаева в контрреволюционную организацию. По его словам, он сначала встретился с Шацким, а затем с Котолыновым. Но он также говорит, что с марта он не брался ни за какую работу, и его жена это подтверждает. Но почему он не работал? Жена Николаева говорит, что ему нужно было время для подготовки террористического акта. С конца марта 1934 года он не работал, не то чтобы он не получил работу, но он хотел целиком и полностью посвятить себя подготовке террористического акта, то есть он был готов к террористическому акту еще задолго до встречи со мной, о которой он упомянул. Он сказал, что эта встреча состоялась в сентябре. Он встретился с Шацким около квартиры Кирова летом 1934 года. Опять же, это было до встречи со мной, как свидетельствуют собственные слова Николаева.Со всей ответственностью заявляю в последний раз, что я виновен в контрреволюционной зиновьевщине. Я отвечаю за тот выстрел, который был произведен Николаевым, но в организации этого убийства я не участвовал (Л. 117-118-119).

В этом последнем заявлении подсудимый Шацкий полностью отрицал свою роль в подготовке террористического акта над С.М. Кировым и соответствующие показания Николаева. Шацкий заявил: «Я должен подтвердить, что никаких отношений с контрреволюционной группой я не имел. О подготовке террористических актов над товарищами Сталиным и Кировым мне также ничего не было известно. Я заявляю, что никаких разговоров, о которых здесь и на следствии говорилось, будто я вел переговоры, касающиеся убийства, не признаю» (Л. 122).

Котолынов ходатайствовал о проведении дополнительной проверки по делу Николаева для изучения явных противоречий в его показаниях.

Видимо, эти показания Котолынова оказали какое-то воздействие на председателя Военной коллегии Ульриха. В письме в Комиссию партийного контроля тов. Аристовой-Литкенс (бывшая гражданская жена Ульриха), находившаяся в Ленинграде во время суда, говорилось:

Когда следствие было закончено и объявлен небольшой перерыв перед вынесением приговора, товарищ Ульрих, не удовлетворившись, видимо, чем-то в ходе следствия, позвонил по прямому телефону в Кремль, прося разрешения провести дополнительное расследование для выяснения некоторых фактов, которые недостаточно ясны, но могут с большой силой раскрыть более глубокие корни и нити преступления. Он получил от товарища Сталина резкий и короткий ответ: «Какое еще расследование? Довольно. Доведите дело до конца».