Возвращение нефтяника
Дед дулся на меня лет пять, всё не мог простить, что я опозорил династию. Если б вышел разговор по душам, я бы объяснился, но какое там по душам, дед надменно задирал бородёнку и сурово молчал, угрюмо отвечая только на приветствие и прощание.
Видя, что старый сдаёт – годы, годы, задумал я помириться. И в следующий мой приезд брякнул сразу после «здравствуй»:
– Дед, а ведь это ты меня из нашей семейной специальности выгнал, из металлистов в нефтяники.
Он аж дар речи потерял, жжёт взглядом яростно, пальцем грозит и квокчет:
– Ну ты!.. А штоб тебя… Эк ты… Да как?!! Вот уж…
Не стал я паузу держать, а то, думаю, ещё сердце прихватит от моей наглости.
– Дедушка, это ж ты мне в детстве сказку про цветик-семицветик рассказывал.
– И что? – всё ещё растерянно, но уже спокойнее, с налётом интереса спросил старый.
– Ну вот, с неё всё и началось.
Я осторожно подвинул стул к дедову креслу, присел и продолжил.
– Знаешь, сейчас в моде всё на детские травмы списывать. Один говорит, что на него в детстве собака гавкнула, поэтому он всю жизнь и лается со всеми. Другому батька ремня всыпал, и вот, разожрался человек так, чтоб ни один ремень ему не подходил – все коротки. А третий по малолетству так удачно лягушку через соломинку надул, что до сих пор остановиться не может – хоть кого-то, да надует.
Дед слушал осторожно, опасаясь, что я таки переду на обвинения, но в пегой его бороде уже пряталась улыбка, которой я годами не видел.
– А у меня – другая детская травма. Я представлял нежный, лебезный, оранжерейный лепесток, как ты говорил в одно слово – летилетилепесток, и поражался его могучей силе. Понимаешь, дед, жиденький такой, беспомощный, полупрозрачный, слабенький… да что там, хилый лепесток, и вдруг чудеса творит. Вот это меня поражало и ранило.
Когда начал учиться, встретился с очень интересной задачей. Не подумай – чисто нашей, металлистской. Вот смотри: чтобы прокачать нефть по трубам, нужен какой-то насос. А что такое нефть в трубе? Без того густая, она сжата давлением под сотню атмосфер – желе, хорошо застывший холодец, смола. Получается смоляной столб длиной километров в пятьдесят и толщиной почти в полтора метра, вязкий, прилипающий к стенкам трубы. И этот столб нужно протолкнуть по трубе. Насосом.
Более того, если где-то внезапно будет закрыта задвижка, и весь этот столб упрётся в неё и замрёт, насос должен выдержать три минуты работы – качать в стену, и не взорваться, на расплавиться, не рассыпаться.
В насосе же весь этот нефтяной столб в каждый отдельный момент упирается в один из лепестков рабочего колеса. Это как пятиэтажку на незабудке построить. И лепесток цветочка должен не просто выстоять, а держаться под нагрузкой годами, как и весь цветик-семицветик насоса – четыре с половиной года работы до первой поломки, до первого отказа.
Глаза деда блеснули пониманием и тут же затуманились, взгляд поплыл в сторону – явно уже стал прикидывать параметры металла, из которого можно изготовить такой семицветик. И точно, после минутного зависания, старый резко спросил:
– Больше десяти тысяч кубов в час.
– От двухсот до восьмисот метров.
– Так, внучок, не-ре-аль-но. Но я бы сделал. Металл нефть всегда победит.
– Вот и я сделал. И продолжаю делать.
– Так что ты меня за нос водишь, – вскинул дед на меня хитрые, совсем без былой злобы глаза, – какой ты нефтяник? Ты наш, металлист… Сходи в погреб, там за кадушкой с огурцами нащупаешь бутылки. Принеси одну. Это моя настойка – от бабки прячу. Отметим возвращение нефтяника в семью металлистов.