От Франции до Кореи, от Германии до Африки, от Эмиратов до Вьетнама
В Европе всё меньше социализма и всё больше рынка, а французские сверхналоги на сверхбогатых провалились. Международную помощь разворовывают в мгновение ока, а для бедных стран, возможно, закрывается окно возможностей стать богатыми. ОАЭ из союза нескольких племён, затерянных в песках, превращаются в лидера арабского мира. Чего только в мире ни бывает!
Американским социалистам стоит забыть о Европе
В последние два десятилетия Европа сделала решительный шаг в сторону свободного рынка
В 1980-х и 1990-х гг. США и Великобритания развернулись в сторону политики свободного рынка. Они сокращали налоги, снижали социальные выплаты, дерегулировали финансовый сектор и выступали на стороне нанимателей в их конфликтах с работниками. Многие сегодня считают этот “неолиберальный” разворот катастрофой - и приводят в пример европейские страны с мощными системами социальной защиты. В их представлении поворот к рынку был вопросом идеологии, а не экономической целесообразности.
И хотя идеология сыграла роль, ей дело не ограничивается. В конце прошлого века Европа, вслед за США, тоже приняла “неолиберальный” курс развития.
Снижение ставок налогов на самых богатых началось в Европе позже, чем в США и Британии, но сегодня ставки в континентальной Европе почти такие же:
В 2014 году Франция была вынуждена отменить налог в 75% на сверхбогатых. Бюджет почти не получил от этого налога денег, зато многие богачи попросту уехали из страны.
Налог на богатство в начале 1990-х гг. взимали в Европе 12 стран. К 2018 году остались только Швейцария, Испания и Норвегия. Этот налог приносил в бюджет совсем немного денег, а вот контролировать его уплату оказалось очень сложно. Швейцарский налог на богатство администрируется лучше всех, но он приносит всего 4% от общих доходов бюджета страны.
Прогрессивные налоги на доходы корпораций тоже провалились и были заменены на пропорциональные налоги с добавленной стоимости.
Многие страны Европы провели дерегулирование своих экономик заодно с приватизацией. Так называемая реформа Hartz IV в Германии в 2003 году значительно снизила пособия для безработных. Вместе с Швецией Германия дерегулировала общественный транспорт, энергетику и ряд других отраслей.
Из всех стран Континентальной Европы Швеция дальше всех продвинулась по пути неолиберализма, снизив масштабы перераспределения доходов, обуздав рост пенсионных выплат, добившись профицита бюджета, повысив роль частных медицинских страховок, введя возможность выбора государственных школ родителями учеников и отменив налог на недвижимость.
Сегодня скандинавские страны намного более рыночные, чем думают американские социалисты.
Европейские страны продолжают брать больше налогов, тратить больше на велфер и государственное здравоохранение, поддерживают профсоюзы и право на коллективные сделки.
Тот факт, что Европа тоже пошла по пути неолиберализма в девяностые, говорит о том, что разворот к рынку США и Британии нельзя объяснять одной лишь идеологией. Вряд ли можно предполагать, что Милтон Фридман и Фридрих Хайек внезапно стали популярны в Швеции через десять лет после того, как они стали популярны в Америке. Европейский разворот к рынку лучше объяснить геополитическими и технологическими факторами.
Ключевые из этих факторов - крах СССР, глобализация и взрывной рост информационных технологий. Падение главного врага капитализма означало, что страны Запада могли сосредоточиться на экономическом росте, а не на сдерживании угрозы с Востока. А росту, как считалось (не будем обсуждать, справедливо или нет), способствуют либеральные реформы. Глобализация заставила богатые страны конкурировать с бедными, обладающими огромным количеством дешёвого труда. Получив возможность переносить свои производства из одной страны в другую, корпорации также получили возможность воздействовать на правительства государств, заставляя их принимать более выгодные для себя правила. А приход новых технологий повысил роль предпринимательства.
Итак, американским социалистам, восхищающимся Европой, стоит поумерить свои восторги. Европа развернулась в сторону свободного рынка немногим позже США, и этот разворот нельзя объяснить одной лишь идеологией.
Франция попыталась выжать деньги из богачей. У неё не особо вышло
Налог на богатство и огромные налоги на доходы не приносят денег в бюджет
Тома Пикетти призывает ввести глобальный налог на богатство, который должен полностью уничтожить миллиардные состояния в мире. Другой известный экономист Эммануэль Саец предлагает установить верхнюю планку подоходного налога на уровне 80%. К чему приведут эти предложения?
Изучение воздействия небольших изменений налоговых ставок на экономику здесь не годятся. Экономические модели базируются на множестве предпосылок, которые могут не выполнятся при очень высоких налоговых ставок. Исторический опыт может быть полезен (например, опыт США 1950-х гг., когда верхняя ставка подоходного налога превышала 95%), но за прошедшие десятилетия в экономике изменилось слишком многое.
Лучший способ - взглянуть на опыт страны, которая уже попыталась выполнить предлагаемые Пикетти и Саецом рецепты: на Францию.
Уровень неравенства во Франции, в отличии от большинства других богатых стран, в последние десятилетия остаётся относительно стабилен. Причина - огромная система перераспределения доходов.
Но для всякой системы перераспределения существуют ограничения. Франция взимала налог с богатства с 1982 по 2017 годы. Верхняя плана налога находилась между 1.5% и 1.8%; эффективная ставка налога с состояний более $14.3 млн составляла 1.4%.
Даже на пике доходы от этого налога не превышали 1% общей суммы налоговых доходов французского правительства. При этом 10.000 богатых людей уехали из страны (в первую очередь в Бельгию). В результате, по оценке французского экономиста Эрик Пичета, французский бюджет потерял вдвое больше денег из-за уменьшения подоходных налогов, чем получил дополнительных денег за счёт налога с богатства. Отмена налога с богатства президентом Макроном в 2017 году была скорее формальностью.
Ещё одним французским экспериментом был "суперналог" 75% на доходы более 1 миллиона евро. Введённый президентом Олландом в 2012 году, этот налог привёл к исходу из страны богачей (самыми известными стали Жерар Депардье и Бернар Арно). Казалось, что Франция превратится в предпринимательскую пустыню. При этом сверхналог дал в бюджет крошки - всего 160 миллионов евро в 2014 году. Через два года налог был отменён.
Дело заключалось не только в неэффективности самих налогов. Франция обладала достаточным количеством инструментов, способных обеспечить её бюджетные расходы. Самые обыкновенные налоги - подоходный, на прибыль, на недвижимость и так далее - работают куда лучше экстравагантных налогов на сверхбогатых.
Международная помощь достаётся не тем
Элиты развивающих стран присваивают деньги, предназначенные бедным
Трое экономистов из Всемирного банка в недавней работе обнаружили следующее. Как только бедная страна, сильно зависимая от финансовой помощи со стороны богатых стран, получает очередной транш этой помощи, депозиты граждан этой страны в швейцарских банках и других непрозрачных банковских юрисдикциях резко увеличиваются. Вклады в банки в странах со строгим регулированием банковской системы - таких как Германия или Франция - при этом почти не меняются.
Поскольку у обычного жителя бедной страны счёта в швейцарском банке нет, а компании скорее разместят свои деньги в мировых финансовых центрах - Нью-Йорке и Лондоне - а не в Цюрихе, остаётся предположить, что коррупционеры попросту прячут разворованную международную помощь.
По оценке, спрятанные в банках деньги “съедают” от 5 до 7 процентов переданной помощи. Но это лишь вершина айсберга. Деньги могут не вороваться напрямую, а использоваться для закупок продуктов у компаний, связанных с политиками и чиновниками. Более ранние работы показывали, что международная помощь в основном тратится на текущее потребление, а не на инвестиции.
Что ещё печальнее, чем больше страна зависит от международной помощи, тем быстрее её разворовывают. В случае самых бедных и зависимых от трансфертов Всемирного Банка стран в швейцарские банки перекачивалось разом 15% полученных платежей.
Международная помощь делает политические системы неустойчивыми. Она работает, как рентные доходы от нефти, благодаря которым коррумпированная элита может удерживать власть и подавлять любую оппозицию.
Всё вышеизложенное отчасти может оправдывать решение президента Трампа сократить объёмы международной помощи. Под вопросом оказывается даже само существование Всемирного банка. Неудивительно, что, по слухам, руководство Всемирного банка пыталось заблокировать публикацию исследования (в результате главный экономист Банка Пенни Голдберг был вынужден уйти со своего поста).
Возможно, существуют более эффективные, чем простая передача денег, способы помочь бедным странам развиваться. Один из них - прямые иностранные инвестиции. Даже музыкант Боно, долгие годы бывший сторонником международной помощи, признал, что инвестиции и экономический рост - самый эффективный способ борьбы с бедностью.
Богатым странам стоит задуматься о том, что деньги, которые они передают коррумпированным правительствам бедных стран четвёртого мира, могли бы помочь им по-другому и куда как эффективнее.
Промышленность остаётся ключом к богатству стран
Со времён Промышленной революции все страны, не обладавшие огромными залежами нефти, приходили к богатству одним и тем же путём: через развитие промышленности. Такие страны, как Великобритания, Германия, США, Япония и Южная Корея сначала стали богатыми, а потом уже начали переходить к экономике услуг. В последние годы по тому же пути идут Малайзия, Польша, Турция, Китай, Румыния, Таиланд и Мексика.
Такие экономисты, как Ха-Джун Чанг и Дэни Родрик считают, что стимулирование промышленного развития является ключом к экономическому развитию. В статье 2008 года Родрик суммировал множество эмпирических и теоретических доказательств необходимости промышленной политики (государственное стимулирование развития индустрии - прим. пер.).
Многие бедные страны пытаются воплотить на практике эти идеи. Два выдающихся примера - Вьетнам и Бангладеш:
Профиль их промышленного производства выглядит ровно так, как он должен выглядеть у стран, проходящих через индустриализацию на начальном этапе. Главные экспортные товары Вьетнама - электроника и одежда, Бангладеша - одежда и текстиль.
Но в то же время Родрик предупреждал, что окно возможностей для успешных эпизодов индустриализации сужается. В презентации 2016 года “Закончилась ли эпоха экономических чудес?” он заявлял, что Китай и Малайзия будут последними странами, сумевшими с помощью промышленного развития перескочить из бедности к богатству.
Аргументы Родрика в основном эмпирические. Традиционно страны переходили от промышленной экономики к экономике услуг уже после того, как они становились богатыми. Но в последние годы этот переход начинается всё раньше и раньше.
Если Родрик прав, это плохая новость для Вьетнама и Бангладеша. Возможно, им предстоит пойти по стопам Индонезии, Нигерии и Бразилии, в которых доля промышленности в ВВП снижается:
В чём причина этой деиндустриализации? Очевидное объяснение - автоматизация. Если роботы заменяют неквалифицированный труд, то у стран с избытком такого труда больше нет сравнительного преимущества. Бедным странам в этом случае не остаётся ничего другого, как специализироваться на экспорте природных ресурсах и дешёвых сервисных услугах, таких как колл-центры, в то время как физические продукты будут создавать роботы в богатых странах.
Но есть немало причин сомневаться в таком будущем. Связь между автоматизацией и уровнем занятости неоднозначна; некоторые исследования показывают, что роботы, действительно, вытесняют работников с рынка, но другие находят положительную связь между внедрением роботов и занятостью среди низкоквалифицированных работников.
Родрик ссылается на опыт Нигерии и Бразилии, в которых деиндустриализация началась слишком рано - ещё в 1980-90 гг. Но, с другой стороны, в это же время Китая стремительно наращивал свои производственные мощности, начиная своё собственное “чудо роста”.
Возможно, проблема не в слишком ранней деиндустриализации, а в дисфункциональной индустриализации. В Африке страны полагались на политику импортозамещения и на создание неэффективных госпредприятий. Примерно по такому же пути шла Бразилия. Эта политика очень сильно отличается от той, которую предлагает Родрик - ориентированной на экспорт и повышение производительности труда. Когда все понимают, что импортозамещение и государственные фабрики не работают, страны открывают свои таможни для импорта, а импорт разрушает неэффективную национальную индустрию.
Стоит сказать и о роли Китая в мире. Фантастическое развитие китайской промышленности заставило многие транснациональные корпорации вывести в Поднебесную свои производства из других стран, не способных поддерживать столь высокие темпы.
Теория, разработанная Полом Кругманом, может дать ещё один ответ. Кругман предсказывал, что превращение стран из развивающихся в развитые будет происходить по регионам: сначала индустриализация будет затрагивать все страны одного региона, потом - другого и так далее. (Заметим, что в Восточной Азии Родрик не обнаружил преждевременной деиндустриализации). Если эта теория верна, бедным странам надо просто ждать, пока китайское чудо закончится и откроется окно возможностей уже для них.
Возможно, окно открывается прямо сейчас. Стоимость труда в Китае быстро растёт, Пекин и Вашингтон начали торговую войну, а транснациональные компании стремятся к диверсификации своих производств на фоне коронавируса, разом обрубившего множество торговых связей. Не только Вьетнам и Бангладеш, но и деиндустриализирующаяся Индонезия сейчас могут иметь шанс. Бедным странам не стоит отказывать от идеи промышленного развития.
Плавание через шторм
Источник - журнал The Economist, 22-28 августа 2020 года
В 1950-е гг. Лондонский Сити готовился к грядущему евродолларовому буму. Дубай в это время был рыбацкой деревушкой, с населением в 20.000 человек и без аэропорта. Сегодня это мегаполис, финансовый центр, служащий воротами для инвестиций на Ближний Восток, в Южную Азию и Африку, средоточие самых роскошных пентхаусов, ресторанов и торговых моллов.
В городе выстроен самый большой искусственный порт на планете мощностью 22 миллиона стандартных 20-футовых контейнеров. Городской аэропорт - ключевой транзитный узел на пути с Запада на Восток; в 2019 году он стал мировым лидером по числу транзитных пассажиров. Если пытаться найти на Ближнем Востоке аналог Сингапура и Гонконга, то этим аналогом, конечно, станет Дубай.
Дубай постоянно растёт в Индексе Глобальных финансовых центров. Город максимально близок к вхождению в первую десятку. Для сравнения, ближайший конкурент на Ближнем Востоке - Тель-Авив - занимает всего лишь 36-ю позицию.
В центре дубайской финансовой экосистемы находится Дубайский Международный финансовый центр (DIFC), созданная в 2004 году “свободная зона” площадью 45 гектаров. Сегодня в DIFC зарегистрировано 2500 компаний - 820 из них относятся к финансовой сфере.
В DIFC имеют свои отделения 17 из 20 крупнейших банков мира, восемь из десяти крупнейших юридических фирм, и шесть из десяти крупнейших инвестиционных фондов. Банки зарегистрировали здесь активов на $180 млрд. Зарегистрированные в зоне фирмы имеют право проводить трансакции только в иностранных валютах; для операций в дирхемах приходится регистрироваться за её пределами.
Привлекательность DIFC заключается в особом режиме налогообложения и регулирования. Налоги здесь низки, иностранцы имеют неограниченные права на владение компаниями (вообще в ОАЭ иностранцы не могут владеть более чем 49-процентной долей в компании), компании не обязаны следовать квотным требованиям по найму местных работников. Зона имеет своего собственного регулятора - он возглавляется бывшим главой Офиса валютного контроля США.
В DIFC действует своя собственная правовая система, основанная на прецедентном праве; слушания в судах проводятся на английском. (В целом в ОАЭ правовая система - статутная).
Все эти правила оказываются по душе инвесторам из стран с неэффективными правовыми системами. К примеру, индийцы бегут от мумбайских судов - забитых делами, неуклюжих и непостоянных; некоторые шутят, что реальными финансовыми центрами Индии стали Дубай и Сингапур.
В 2019 году в судах DIFC слушались 952 коммерческих дела - на 43% больше, чем в 2018. Благодаря совместной работе с Лондонским судом международного арбитража и найму судей из Австралии и Британии Дубай превратился в региональный центр арбитража, где компании со всей Западной Азии разрешают свои конфликты. DIFC смог достаточно успешно пережить коронакризис. В первые шесть месяцев нынешнего года в зоне зарегистрировались рекордные 310 новых компаний, львиная доля из них приходится на финтех. Для сравнения, за весь 2019 год регистрацию получили 493 компании.
И всё же коронавирус стал тяжёлым ударом для Дубая. Город, чья экономика в большой степени полагается на ритейл и туризм, сильно пострадал от глобальных ограничений на авиаперелёты. Фондовый рынок упал сильнее, чем в других странах Персидского залива:
Кризис 2008 года стал тяжёлым испытанием для Дубая. Потребовался экстренный займ в $10 млрд, выданный другим эмиратом - Абу-Даби - чтобы Дубай не объявил дефолт. Но местные “связанные с государством” корпорации - конгломераты с интересами во всех отраслях экономики, такие как Dubai World (от портов до туризма) или Dubai Holding (телеком, недвижимость и так далее) - остаются закредитованными и часто балансируют на грани кризиса. Capital Economics оценивает общий размер государственного долга в $153 млрд, из которых на “связанные” корпорации приходится $89 (140% и 81% ВВП, соответственно). Около 60% долга придётся выплатить в ближайшие четыре года. Огромное количество долгов пришлось брать для подготовки к World Expo - запланированного на октябрь нынешнего года события, на котором ожидалось 25 млн посетителей и множество новых сделок. В итоге Expo был отложен на год.
Рынок недвижимости в Дубае ещё до кризиса испытывал избыток предложения, и цены падали уже несколько лет к ряду. Число иностранных резидентов из других стран Персидского залива в Дубае упало на 10% с 2016 по 2019 годы. В июле рейтинговое агентство S&P понизило рейтинг двух крупнейших строительных компаний Дубая до мусорного уровня. По оценкам агентства, за год экономика эмирата сократится на 11%.
Но дело не только в краткосрочных трудностях, вызванных ковидом - дело в долгосрочных вызовах, стоящих перед Дубаем. Первый - прекращение глобализации на фоне начавшихся торговых войн. Сформировав экономику вокруг потоков людей, товаров и капиталов и используя своё географическое положение, Дубай стал одним из ключевых бенефициаром глобализации. Теперь его позиции кажутся крайне уязвимыми.
(Впрочем, всё не так однозначно: в эпоху борьбы великих держав города-государства могут оказаться в плюсе, поскольку заключать сделки приходится на нейтральных территориях. Когда-то статус нейтрального посредника между Испанией и Францией обеспечил богатство Андорры).
Следующая проблема - низкие цены на нефть: местные банки и небоскрёбы строились на нефтяных долларах. В банки текли нефтедоллары, в небоскрёбах жили шейхи, разбогатевшие благодаря нефтяным доходам.
Наконец, у Дубая немало конкурентов. Недалеко от него находится Абу-Даби - столица одноимённого "нефтяного" эмирата. У двух частей ОАЭ сложные отношения дружбы и вражды. С одной стороны, Абу-Даби в экстренных случаях спасает своего соседа от угрозы дефолта. С другой, богатый нефтью эмират создал крупнейший в Заливе инвестиционный фонд и привлекает финансистов для его управления со всего мира, конкурируя на этом поле с Дубаем.
Более серьёзная угроза - Эль-Рияд: в Саудовской Аравии продолжается либерализация общества, и столица привлекает всё больше экспатов. В столице выстроен Финансовый центр короля Абдуллы из 59 небоскрёбов; управляет им лично принц Салман, фактический глава государства.
Но самая большая угроза для Дубая - коррупция. Из всех крупных глобальных финансовых центров этот наименее прозрачен и используется криминалом всех возможных сортов. ОАЭ находится в американском списке “основных юрисдикций, в которых осуществляется отмывка денег”. В частности, местные банки подозревают в связях с президентом Сирии. Вдобавок здесь живут целые толпы политических изгнанников, мошенников и прочих тёмных личностей. По некоторым оценкам, масштаб и непрозрачность делают Дубай самой большой “чёрной дырой” в глобальной системе борьбы с отмыванием денег. Большинство запросов, получаемых от иностранных служб финансовой разведки, дубайская прокуратура игнорирует.
Утечка данных в 2016 году показала, что 800 объектов недвижимости в Дубае общей стоимостью $400 млн принадлежали 300 нигерийским “связанным с политикой личностям” (нынешним и бывшим чиновникам, членам их семей и партнёрам).
В недавнем отчёте Carnegie слабость в борьбе с незаконной финансовой деятельностью в Дубае была названа “не багом, а фичей”. Когда несколько лет назад были ужесточены международные правила борьбы с уклонением от налогов, ОАЭ предложили закоренелым налоговым мошенникам способы вложить деньги в ценные бумаги и недвижимость в обход всех ограничений.
Во многом это объясняется тем, что Дубай играет важную роль союзника для стран Запада. Но в последнее время многое меняется. Недавно международная Группа разработки финансовых мер борьбы с отмыванием денег выпустила крайне жёсткий отчёт по финансовой системе ОАЭ. Если страна не выполнит предлагаемые Группой меры, она окажется в “сером списке” вместе с Сирией и Зимбабве. От “серого” листа один шаг до “чёрного”, а попадание в чёрный список заставит международные банки полностью уйти с этого рынка.
Скорее всего, до этого не дойдёт. Элита Дубая не обращает особого внимания на критику со стороны международного сообщества, но если дело дойдёт до реальной угрозы для финансовой системы города, они “будут реагировать очень быстро”, говорит один связанный с эмиратом финансист.
ОАЭ остаётся островком стабильности в неспокойном море Ближнего Востока. Сюда устремляются спасающиеся от волатильности капиталы со всего региона. Для дубайской финансовой системы золотым веком была арабская весна, а сейчас местные банки активно работают с клиентами из неспокойного Ливана.
На протяжении многих лет элиты ОАЭ развивали связи с Китаем. Дубай стал домом для региональных штаб-квартир четырёх крупнейших китайских банков. Хотя ОАЭ и не является ключевой точкой в китайском проекте "Пояса и Пути", Дубай постепенно превращается в транспортный хаб, через который Китай проводит на Ближнем Востоке свою экспансионистскую политику.
Дубай планирует увеличить масштабы своего финансового сектора втрое к 2030 году. С учётом связей на Востоке эти планы уже не кажутся фантасмагорией.
Мягкая поступь тигра
Источник - журнал The Economist, 22-28 августа 2020 года
ОАЭ тихо и незаметно превратились превратились в важную силу на Ближнем Востоке и за его пределами
Громкие шаги не в стиле Мухаммеда бин Зайеда. Соглашение между Израилем и ОАЭ готовилось в тишине. С 13 августа ОАЭ стали первой страной Персидского залива и одним из трёх арабских государств, имеющих открытые официальные дипломатические отношения с Израилем.
Долгие годы оставаясь в тени гиганта - Саудовской Аравии - ОАЭ под руководством принца Мухаммеда превратилась в, возможно, самую влиятельную из арабских стран. Страна обладает крупнейшим бизнес-хабом в регионе - Дубаем. ОАЭ владеют рядом крупных фирм - таких как DP World (один из крупнейших морских перевозчиков в мире). Компактная, но боеспособная армия защищает все эти богатства. Деньги и медиа позволяют шейхам осуществлять перевороты и плести нити интриг по всему Ближнему Востоку.
Но ОАЭ действует тихо, что позволяет избегать гнева великих держав. Умело проводя свою политику в Вашингтоне, Париже и других столицах, эта страна всегда позиционирует себя в качестве надёжного партнёра. “Мы понимаем наш размер”, говорит один из местных советников. “Мы должны быть участниками коллективно принимаемых решений”. Люди с Запада, работающие советниками правительства в Абу-Даби - бывшие дипломаты и офицеры - часто по инерции используют слово “мы” для обозначения действий правительства Эмиратов, как будто ОАЭ - это их родная страна.
И всё же ОАЭ идут своей дорогой. Их приоритеты отличаются от приоритетов соседей: больше прагматизма в отношении Ирана и больше враждебности в отношении политического ислама. Эмираты разошлись с Саудовской Аравией в вопросе войны в Йемене, с американцами - по поводу Ливии, и со многими своими партнёрами - по вопросу Сирии. Оптимисты надеются, что властям удастся распространить “Дубайскую модель” - хорошее качество государственного управления, быстро развивающуюся экономику и религиозную толерантность - по всему Ближнему Востоку.
В военных действиях ОАЭ действительно редко действуют в одиночку, но их роль часто оказывается ключевой. Посланные Эмиратами в Йемен для борьбы с хуситами войска оказались наиболее боеспособной частью возглавляемой саудитами коалиции. Но отзыв этих войск прошлым летом не оставил Саудовской Аравии выбора, и она вынуждена была начать переговоры с повстанцами. Эмиратские дроны в Ливии тем же летом поддерживали наступление на Триполи маршала Хафтара, пока на помощь его врагам не пришли переправленные из Турции группы сирийских боевиков.
В Пентагоне ОАЭ называют “маленькой Спартой”. Реальные спартанцы сочли бы местную роскошь явно излишней. Скорее такое прозвище отражает раздражение в Вашингтоне по отношению к арабским государствам, которые тратят миллиарды и миллиарды на закупку западного оружия, но толком ничего с ним не могут добиться. У ОАЭ всё не настолько плохо.
К тому же Эмираты не отличаются строгим догматизмом. Большинство стран Персидского залива участвовали в попытках свергнуть Башара Ассада. ОАЭ первыми признали неудачу. В декабре 2018 года в Дамаске вновь открылось посольство страны - несмотря на опасения со стороны союзников. “Мы делаем это, чтобы вернуть Сирию в арабский мир” - объясняет один из чиновников.
Готовность вести переговоры с Ассадом отражает готовность разговаривать с его главным защитником: Ираном. Саудиты видят в иранцах экзистенциальную угрозу. Эмираты тоже не испытывают к Тегерану тёплых чувств. С Ираном у них давно тлеющий конфликт по поводу нескольких островов в Заливе. Западные правительства обвиняли иранцев в атаках на танкеры в водах ОАЭ в прошлом году. Тем не менее, Эмираты не готовы к жёсткому противостоянию. К примеру, фирмы, связанные с Ираном, свободно ведут свой бизнес в Дубае.
Усиление роли ОАЭ на международной арене совпало с фактической передачей власти в Саудовской Аравии в руки Мухаммеда бин Салмана (МБС), наследника трона с 2017 года. “МБС молод, он новичок, и он полностью погружён во внутренние социально-экономические проблемы” - говорит один из западных дипломатических посланников в Заливе. “Эмираты с его приходом почувствовали, что они должны перехватить эстафету первенства”. В некоторых случаях эту эстафету передавали сами саудиты. На протяжении десятилетий Саудовская Аравия оказывала огромное влияние на Ливан - через Рафика и Саада Харири, отца и сына, занимавших премьерский пост в стране на протяжении 16 лет из последних 28. Но их правление стало временем расцвета коррупции, а Хезболла, поддерживаемая Ираном военизированная и политическая организация, превратилась в ключевого игрока на политическом поле. В 2017 году саудиты даже похитили Саада, но в итоге решили умыть руки. “Они передали папку с ливанским делом Эмиратам” - говорит работающий в Бейруте дипломат.
Впрочем, ОАЭ не особо помогли Ливану, семимильными шагами идущими к дефолту по государственным долгам. Ливан с его раздробленной на непримиримые группировки политической системой - не слишком привлекательное место приложения силы для Абу-Даби. Эмираты не стремятся вмешиваться в “народную” политику. Арабская весна 2011 года принесла скорее хаос, чем надежду. ОАЭ стремятся к “эволюции вместо революции”. На практике это означает поддержку анти-исламистски настроенных автократов-модернизаторов. Пример - Абдель Фаттах аль-Сиси, египетский генерал и президент, в 2013 году свергнувший при поддержке Залива правительство исламистов. Подчас он явно копирует поведение кронпринца ОАЭ. Намерение аль-Сиси построить новую блестящую столицу посреди пустыни к востоку от Каира напоминает планы строительства Дубая. Периодические лекции президента, в которых он поучает египтян на темы трудовой этики и физической культуры, напоминают патерналистский способ конструирования общества в ОАЭ.
Методы кронпринца хорошо работают в ОАЭ, где жёсткий авторитаризм сочетается с высокими стандартами жизни, всепроникающей системой слежки и, в случае иностранцев, с угрозой депортации. Но в Египте, небогатой стране со 100 млн жителей, мега-проекты, аналогичные эмиратским, кажутся пустой тратой денег. Аналогично, жёсткое подавление любой неподконтрольной власти политической активности в Египте - стране с давними политическими традициями - вызывает лишь раздражение. То, что работает в Дубае, необязательно должно работать везде.
Германия, Южная Корея и Сингапур уходят из числа лидеров
Экспортно-ориентированная модель развития Германии, Южной Кореи и Сингапура больше не обеспечивают им быстрого роста*
*Статья написана в октябре 2019 года
Обычно экономики развитых стран растут примерно одинаковыми темпами. Но в каждом десятилетии появляется несколько звёзд, которые растут быстрее. Другие нации смотрят на их пример и пытаются разгадать секрет успеха.
С 2009 по 2018 год такими звёздами были Германия, Сингапур и Южная Корея.
Немецкий успех обычно объясняют обилием небольших, но высокопроизводительных промышленных компаний, гармоничными отношениями между наёмными работниками и менеджментом, эффективной системой среднего профессионального образования и торговым профицитом. Сингапур хвалят за блестящие успехи в образовании и науке, уникальную систему государственного жилья, госинвестиции в биотех и другие передовые отрасли. Достижения Южной Кореи приписывают успехам её передовых корпораций - национальных “чемпионов”, в первую очередь Самсунга.
Но в последнее время положение “звёзд” не столь прочно. Во втором и третьем квартале 2019 года немецкий ВВП снижался, а не рос. Возможной причиной стало замедление Китая, который является ключевым покупателем немецких промышленных товаров. Но и другие страны сегодня покупают у Германии меньше станков, автомобилей и тому подобного.
Другая возможная причина - борьба с глобальным потеплением. Многие европейские города полностью запрещают использование дизельных автомобилей, а некоторые вовсе планируют запретить использование автомобилей с двигателем внутреннего сгорания в скором будущем. Всё это стало тяжёлым ударом для немецкого автомобилестроения. За долгие десятилетия немецкий автопром накопил огромный массив уникальных знаний и компетенций в производстве машин; переход мира на электромобили сделает весь этот человеческий капитал бесполезным и устаревшим.
Корейская экономика тоже в минусе. Проблема в полупроводниках. В последние годы Самсунг смог обойти Интел (возможно, не только в количественном, но и в качественном отношении) и превратиться в крупнейшего мирового производителя полупроводников. На их экспорт приходится около четверти всего экспорта корейской экономики. И мало какая страна в мире пострадала от торговой войны между США и Китаем так же сильно, как Корея (США стремятся ограничить продажи микрочипов Китаю, а тот стремится создать собственную полупроводниковую промышленность).
Падает и экономика Сингапура. Экспорт страны составляет 170% её ВВП (за счёт реэкспорта). Сингапур зависит от международной торговли больше, чем любая другая страна в мире, а потому торговые войны становятся для него ещё большей проблемой, чем для Кореи. Как ни смешно, избежать рецессии Сингапуру позволили протесты в Гонконге - многие компании переезжают из неспокойного китайского города на берег Малаккского пролива. На короткое время этот переезд поддержал Сингапур, но перспективы остаются мрачными.
Все три “звезды” страдают от одного - от замедления глобальной торговли. Замедление китайского роста, американо-китайская торговая война, борьба с глобальным потеплением - всё это знаки того, что модель мировой экономики, существовавшая на протяжении 20 лет, рассыпается.
Тех черт мировой экономики, которые обеспечили быстрый рост Германии, Сингапура и Южной Кореи в десятые годы, больше нет. Разные экономики лучше приспособлены к разным условиям, и когда условия меняются, лидеры могут быстро превратиться в лузеров.