продолжаю говорить - "Подсолнух"
Сида
День рождения у меня в этом году так себе вышел. Он нынче на государственный праздник приходится, только мне как-то и праздновать особо нечего. Работа есть – а отчего бы ее не быть, у нас же теперь жизнь веселее с каждым днем… А что внутри тесно и снаружи страшновато, и то одного, смотришь, нет человека – как в воду канул, то другого, и все помалкивают… ну что. И не к такому привыкаешь, говорят.
Так и живем.
Но все-таки подарок я получил — письмо. Толстое. С фотографиями. Это Сэм Халин меня вспомнил, друг детства. Сэм в торговый флот подался, так что весточки от него бывают не часто, но всегда с подробностями. Вот и сейчас расписал, как протекает его новая рекламная кругосветка (да, помню, помню, что-то такое читал), а вот и снимки… Ну, это Сэм и его девушка из Глазго… Сэм со всей таможней Порт-о-Пренса, Сэм с перевязанной рукой (вскрывал кокосовый орех ножовкой!) – и громилы из береговой охраны Сан-Томе… Сэм под кружевными эвкалиптами, в обнимку с долговязым парнем, чёрные очки сдвинуты на лоб…
Я ещё удивиться толком не успел, а рука сама увеличительное стекло на столе нашарила - да, как же, рассмотри лицо, попробуй, Сэм же чуть не на утюг снимал…
Это где? И – это… Что там на обороте написано?
Порт Хобарт какой-то, Тасмания?!
Келли?!
Не может быть!
Так я себе сказал, и оставил почту, ушёл на балкон. Сигарету скурил – мало показалось, за вторую взялся - стоп! Вспомнил, даже передёрнуло – у него такая точно привычка была – одну за другой …
Я ведь его похоронил, в некотором роде. Как всех, исчезнувших бесследно.
Келли…
И тут я понял, что мне, в сущности, не с кем даже перемолвиться об этом – Симон, который мне про его исчезновение рассказал, тоже сгинул - в последний раз я его после мятежа танкистов видел, когда пленку со снимками отдавал...Он мне тогда, собсвтенно и сказал, что к Келли опоздал, видимо — что крватира разгромлена и похоже, что хозяин ее покинул недобровольно… А больше - никого… Или, наоборот, полгорода – всех его одноразовых парней и подруг… Да они и не помнят такого!
Я и так еще посмотрел на снимок, и эдак. У меня в рабочих альбомах были фотографии и самого Келли — конечно, хорошие, не чета этому, но человек под эвкалиптами был очень, очень похож. Смотрел в камеру почти так же, как глядел, бывало, в мою – ухмыляясь только ртом, а глаза – будто в прицел глядит…
Как это может быть?
И зачем?
И что мне теперь с этим делать?
Я еще раз взял письмо Сэма, дочитал до конца: «А в Хобарте мы в клуб зашли, «Сида» называется, а там хозяин – вот этот чувак — как узнал, откуда я, просил знакомому записочку передать, я взял, а потом смотрю – а там адрес твой. Тесен мир.».
Тесен, конечно. Я глубоко вздохнул. Записочка, точно, нашлась внутри: «Привет, Бо, это я, Шонесси. Слышал ли что-нибудь о Л.? Будешь в наших краях — заходи. К.»
И адрес.
Сида. Вот оно как. В подоконник застучал дождь, настроение стало - совсем никуда. Надо же — Келли объявился… Пока он был жив – то есть, пока он тут был жив… вечно мы с ним были немного на взводе – то он мне должен, то я ему, то его очередная любовь на меня запала, то я, неправильный, не западаю на каких-то исключительных, по его мнению, особ… Всегда вокруг него – будто озоном потягивало, и всегда какая-то адова кутерьма, кавардак, все не слава Богу.
А ведь я один, наверное, знаю, что к чему, и что за Сида такая… Только я все это время думал, что она ему правду сказала, а выходит, что ошиблась…
А было так: пришёл я к нему должок забрать, позвонил, а дверь не заперта и даже вроде приоткрыта… захожу, а хозяин навстречу – в чем мать родила. Я чуть на пол не сел.
- Господи, Келли…
- Ну? Что? Ты проходи, только поберегись, не вляпайся. Извини, у меня сегодня тут бардак. Дверь не закрывай, провертирть хочу, дышать нечем.
Надо было смыться, но я так и застрял в прихожей. Шонесси тогда с какой-то художницей жил, с той, что городские стены расписывают - и в квартире у него страшно разило сейчас этой краской. И на двери было свежее синее пятно. И везде валялись вещи, тоже живописно залитые красками - одежда, обувь. На потолке и стенах растопырились весьма живописные кляксы. А Келли уже маячил задницей в гостиной.
- Садись. Кофе попьём, того-сего.
- Ничего я не буду. Я вообще за деньгами пришел.
- Не повезло тебе. Видишь, не то, что без денег — без штанов остался.
- Да уж, вижу. Я пойду.
- Подожди. Посиди со мной. Недолго. Сейчас Дихи приедет, привезёт…
- Что?
- Шмотки. Это… Кармен натворила. Сядь. Будь человеком. Я тебя не съем. А одному тут киснуть…
- А вдвоём – что? Веселее?
- Ну да. Ты сядешь, или тебя усаживать?
Я сел. Келли тоже плюхнулся в кресло – и хорошо сделал. Так я, по крайней мере, ничего особенного не видел. До чего всё-таки унылое зрелище – голый человек… даже если он любезно скалится и предлагает кофе.
- Я тебе всё расскажу. Я просто лопну, если не расскажу, - он глотал кофе пополам с дымом, поперхнулся, закашлялся. – Кармен-то моя совсем рехнулась. Орала тут на меня, скандалила… Одежду вот мою всю перепортила, и смотри, художеств мне каких навела… Что я хозяйке-то скажу?
- Всю? У тебя что – даже полотенца нет?
- Есть! – радостно воскликнул Келли, - в ванной осталось, вот такое! Только прикрыть… и пальцем придерживать. Хорошо, что в доме тепло…
Я промолчал. Келли допил кофе и закинул ногу на ногу. Глаза у него блестели, уголок рта подергивался – похоже, он не то был напуган, не то перебрал чего-то…
- Зачем это она?
- Да так, я тут встречу кое с кем назначил, а она уперлась – не ходи и все! Время, кричит, мутное, и дружки у тебя странные, и вообще орала так, будто я ей законный муж… Ну и вот… другого способа не нашла помешать. Наши ирландские женщины — это, конечно, дьяволы в юбке, но и ваши жару дают.
- Ты наших женщин почем зря не обижай. На себя посмотри, шут гороховый.
- Ну, я — мне положено, – почти с гордостью отвечал Келли, - ирландцы все немного с прибабахом.
- Почему?
- Так остров же. У нас там все время – ветер, вот и надувает в голову всякое. Ну и вода еще - её вокруг много, а пить сырую нельзя, и вся Эрин хлещет виски.
- Мда… ну как же это ты без штанов-то оказался?
- Да мы ругались-ругались, я в душ пошел, а она мои шмотки сгребла, какие порвала, половину красками своими залила - вон, в углу лежит… а какие в окно выкинула… Обувь в мусоропровод спустила… Орала так, что чуть потолок не рухнул, а теперь и вовсе вон умотала куда-то. Да я не сержусь на нее, это она как лучше хотела, конечно... Но ничего, сейчас младший-то придет, принесет чего-нибудь, я ему уже позвонил…
Младший брат у Шонесси был очень странный. Я его видел пару раз — чистое дитя эльфов, писаный красавец, волосы золотистые, глаза не просто синие, а какие-то даже с фиалковым оттенком, но что-то с ним было не так немного - кажется, не большого ума юноша. Жил он в какой-то общине хиппи и на белый свет показывался нечасто.
- А ты уверен, что он тебя… эээ… правильно понял?
- Не знаю, - сказал Келли, - но надеюсь, что хоть как-то понял…
- Странный он у тебя, совсем вы не похожи, я бы не подумал даже, что вы родные братья.
- Сводные. У нас отцы разные, - объяснил Келли, пихая окурок в пепельницу и тут же закуривая следующую, как будто глотал не дым, а кислород. - Это ты еще старшего не видел, Пэдди - он у нас моряк, здоровенный, что твой шкаф, кулачищи, как арбузы, чтоб ему… У Пэдди батюшка был фермер. И мамочка Роуз жила с ним в такой деревне… на хуторе, до войны еще. Звали мужика Галлахер, или там Даффи, или Риггс – я уж не знаю. Ну да. Когда Пэдди лет пять было, фермер на тракторе по пьяному делу в болото въехал – и не выехал. Утоп. А тут война, в общем, весь этот срач… Матушка Пэдди подхватила и в метрополию, на заводе работала в Кардиффе, там и платили, и паек – ну, все не то, что в деревне надрываться. И вот там я не знаю, что было, вообще, дело темное. Я ведь отца своего совсем не помню. Матушка говорила, что американец был из конвоя, но тоже из наших, из ирландских. В общем, они вроде даже как бы поженились, но война дело такое. Мать говорила, что он погиб, но я думаю, что, может, просто уехал домой, в Штаты. Война, в общем, кончилась, а году в сорок шестом, что ли, всех ирландцев обратно попросили, не нужны уже мы были метрополии, ха… Мне, значит, года два было, и матушка опять вернулась в Эрин, только не в деревню. А в городе осела уже, в Слиго. Ну как город… не Кардифф, понятное дело, но все же и не хутор. И в третий раз замуж вышла. Вот этот мужик, Майки… Дихин отец – он, конечно, был тот еще тип. Учитель он был начальных классов, и такой «Эйрин го бра»… в общем, из нас троих Дихи у нас настоящий гэлах, он и по-английски-то в семье принципиально не говорит. Этот наш третий папаша даже с Пэдди задираться пытался, чтобы тот, мол, на языке проклятых оккупантов не изъяснялся, но с братцем, в общем, такие штуки тогда уже не проходили, да… А у нас же там до Ольстера рукой подать, в общем, недолго матушка замужем была. Поэтому нас у нее трое, а отцов — ни одного. А Дихи…
Зазвенел телефон в прихожей. Келли вскочил (я быстро отвел глаза) и снял трубку. Я ни слова не понимал из его быстрой речи.
- Амадан, - прошептал он, возвращаясь на место, - ха… бедный мальчик.
- Что?
- Это Дихи. Амадан…
- То есть?
- Дурачок. Он тут заблудился… Вот же Господь привел мне родню… Подожди, пока он приедет, сделай милость, я что-то сегодня не могу один совсем…
Я хотел было все-таки уйти, потому что чувствовал себя очень неуютно, и тут пришёл Дихи. Дверь на лестницу была открыта, но он нажал кнопку звонка и держал, пока Келли к нему не вышел. В прихожей бурно заговорили по-гэльски, сын ирландского патриота влетел в гостиную, швырнул холщовую сумку чуть ли не в лицо брату. Келли полуохапкой схватил вещи, свободной рукой отвесил младшему подзатыльник и умчался в спальню.
Мальчик что-то буркнул и остался стоять столбом.
Я вежливо улыбнулся – кто его разберёт, может, это ругательство…
Минут пять прошло в отчаянной скуке. Всё время разглядывать друг друга – неприлично, но Дихи, кажется, меня не очень-то замечал. Он даже не пошевелился, пока Келли не крикнул что-то из спальни. Юный ангел встрепенулся и сердито отвечал. Келли прорычал совсем уже яростно и внятно послал младшего на хер. Дихи прикусил губу, дёрнулся было к выходу, но я – почти невзначай – вытянул ноги поперёк проёма.
Келли показался из спальни.
Ангел не иначе, как по всей колонии побирался. В одной руке Келли держал ослепительные оранжевые шлепанцы, а другой безуспешно пытался застегнуть молнию расклешенных штанов ядовито-зеленого цвета. Штаны были ему маловаты. Гавайская рубашечка с русалками и моряками довершала зрелище. У меня даже дух захватило.
- Что я, по-твоему, блядища подзаборная? – накинулся он на брата. Гэльский получил отставку. – Да я и слов-то не найду, чертова мать… Куда я в таком виде? Что мне там – яйцами звенеть, если выпадут? А! Бо Финне, погляди! Келли-мудозвон! Клоун!!! Я в приличное место должен идти, а ты…
Младший Шонесси не проронил ни слова, только зыркал угрюмо из-под соболиных бровей.
- Да девушку-то не строй – всё понимаешь, я знаю, но вот что ты меня перед людьми позоришь, - Келли драматически простёр руку… я не выдержал и заржал.
Дихи чуть не плакал. Келли выпучил глаза на меня… и тоже захохотал, согнулся пополам, упал на диванчик. У него ещё и нервное это было, думаю – он всё смеялся, смеялся, и вдруг перестал.
Богом клянусь, он изменился в лице – смотрел мимо меня, и не на брата, а куда-то в белый свет. Смотрел и как-то сползал по дивану на бок.
- Что с ним?
Дихи наклонился, заглянул в остановившиеся глаза. Что-то произнёс, по тону я догадался: «Ничего страшного».
Келли всхлипнул и зажмурился. Его качнуло. Я невольно сунулся поддержать, а Дихи в этот момент, не прощаясь, выскользнул в прихожую и смылся.
Но я на Дихи не смотрел. Келли висел у меня на плече и ерзал ногами в дурацких шлепанцах, пытаясь сесть поровнее. Кажется, он что-то пытался сказать.
- Что, Келли?
- Сида… Сида…
- Да что такое?
Келли оттолкнул меня, чуть не на животе дотянулся до столика и выхлебал забытый там кофе. Вид у него был совершенно безумный. Я сходил на кухню и принес ему воды. Келли напился и посмотрел на меня уже почти осмысленно.
- Эй Келли, ты как?
- Да ну… ничего уже… Бо Финне, я ведь Сиду видел.
- Кого?
- Деву… с той стороны. Чёрт, что же она так на ту похожа… Рыжая, платье синее на ней такое… А лица не помню - ее или нет.
Я не понимал, о чем и о ком он говорит. А он продолжал:
- Вон в том углу она… как из стены вышла… посмотрела на меня и говорит: ох, Келли, страшной смертью ты погибнешь. Спасайся говорит, только радости тебе не будет… Господи, что же это, я же и не ел ничего такого, и не курил, и не нюхал…
Он и так был тощий, а тут вовсе осунулся прямо на глазах - будто и в самом деле привидение увидел. Я помялся еще с минуту, но он вроде меня уже и не замечал, сидел и бормотал: “страшной смертью… радости не будет…”
Ну, я и ушел.
А он, выходит, все-таки спасся.