✅💜📖 26. СИМПЛИКИЙ: "КОММЕНТАРИЙ НА ЭНХИРИДИОН ЭПИКТЕТА".

[§ 1. Жизненная позиция и характерная черта человека, непричастного к мудрости: он ожидает пользы или вреда не от самого себя, а от внешних обстоятельств. Жизненная позиция и характерная черта философа: всякую пользу и вред он ждёт от самого себя.

§ 2. Признаки преуспевающего в мудрости: он никого не упрекает, никого не хвалит, никого не порицает, никого не обвиняет, не говорит о себе, как о человеке значимом и знающем нечто. Всякий раз, когда он терпит препятствие или затруднение в каком-то деле, он винит в этом самого себя; если его кто-то похвалит, он смеётся, в душé, над тем, кто хвалит, а если тот начинает порицать, он не оправдывается. Он будет обходить такого человека стороной, как это делают больные, боясь потревожить начинающее приходить в норму здоровье, покуда cилы окончательно не восстановятся.

§ 3. Он устранил от себя всякое стремление, а уклонение полностью перенёс на то, что, находясь в нашей власти, противоречит природе. Он пользуется, во всём, ослабленным стремлением. Его не заботит, если он кажется глупцом или невеждой. Короче, он караулит себя, как врага и злоумышленника».]

Уже, дойдя до конца своих увещеваний и собираясь завершить свои рассуждения, а именно, что следует не останавливаться на сказанном выше, но практиковать то, о чём было сказано, и что следует ставить своей целью не говорение и слушание, а действие [Эпиктет] представляет три всеобщих типа людей. Дело в том, что из людей одни являются простецами, другие, находящиеся на противоположной им стороне, - философами, и третьи - отступившими от простецов и приблизившимися к философам, которых [Эпиктет] называет «делающими успехи» и к которым было обращено все сказанное выше, где он, опять-таки, разделяет их на «начинающих своё воспитание» и «уже, несколько продвинувшихся в нём».

Итак, [Эпиктет] описывает каждый из трёх названных типов, говоря, что жизненная установка и характер простеца таковы, что пользу и вред он ждёт не от самого себя, а от внешних, по отношению к нему, вещей. Ведь, поскольку разумное начало, благодаря которому человек обретает свою сущность, и неразумные страсти, которые роднят нас с неразумными существами, находятся в нашей власти, то разумное начало, согласно поговорке, является общим достоянием. И, хотя разумное начало в нас количественно разное, но вид у него один. Мы стремимся к одним и тем же началам и уклоняемся от одного и того же зла и, на основании нашего разумного начала, постигаем одну и ту же истину и одинаково расцениваем ложь. Следовательно, разумное начало каждого, в отдельности, человека является для него критерием добра и зла, истинного и ложного. Разумные начала стремятся к видам безтелесным и неделимым, постоянно сохраняющим своё неизменное состояние, как, например, к благоразумию, справедливости и мудрости. Каждый человек имеет свою долю участия в каждом из этих видов, которые от этого участия не уменьшаются. Эти виды, поскольку определяются правильным разумным началом, не противоборствуют между собой, но, напротив, будучи у всех одним и тем же, пребывают в согласии. Неразумные начала, такие как гнев, страстное желание и их виды, даже, если по форме своей являются одинаковыми в тебе и во мне, мой гнев направляет себя на одно, а твой - на другое. Желания, так же, различны, как различны и их объекты. Уклонения, так же, различаются, и каждый человек обладает только ему присущими уклонениями. Даже, если люди стремятся к количественно одинаковым вещам, то сами эти вещи телесны, делимы и уменьшаются от участия в них других людей, как, например, деньги, тела, земельные участки. Если ты назовёшь почетное положение, власть магистрата или правителя, то, поскольку эти вещи неделимы, то каждый отдельный человек не может обладать ими в полной мере, поскольку они уменьшаются от участия в них других людей. Поэтому, люди судят о них различно и каждый по-своему, и из-за них происходят борьба, мятежи и войны.

Стало быть, простец - это человек, расставшийся с общим правилом и общим стремлением, усвоивший себе собственное суждение, а также собственный, неделимый и телесный объект стремления. Однако, всё это лежит во внешних, по отношению к нам, вещах. Где помещено стремление и уклонение, будь то в согласии с природой или, же, нет, там каждый помещает свои добро и зло, поскольку добром считается то, к чему стремятся, а злом - то, от чего уклоняются. Философ, отказавшись от желания внешних вещей и считая их совершенно для себя чуждыми, поскольку он, уже, совершенно очистившись, стремится от призраков и телесных вещей к самому себе и к действительно существующему - к общим видам разумного начала в себе, находит своё благо в самом себе. В таком человеке зло не находит себе места. Охарактеризовав эти диаметрально противоположные друг другу начала, [Эпиктет], далее, приводит признаки человека, делающего успехи, к которому и адресовано было всё предшествующее рассуждение, поскольку оно не предназначалось для философа, так как ему подобает руководить и учить, а не руководствоваться и учиться. Ибо, требование никого не порицать и никого не хвалить не относится к философу, поскольку наставнику и исправителю подобает, в соответствии с обстоятельствами, и порицать, и хвалить. Однако, простецу сказанное, также, не подходит, разве, только, если он, оставив своё невежество, вручит себя ведущему его к философии и положит начало своего успеха.

Только что сказанное кратко напоминает нам о сказанном прежде и делает это, преимущественно, теми же самыми словами, дабы напоминание об этом краткостью своей способствовало сохранению в нашей памяти. Требование караулить себя, как врага, высказано из-за недоверия к ещё неокрепшему со­ стоянию, и чтобы мы старались с большей строгостью оценивать наши действия, подобно тому, как мы оцениваем действия наших врагов, не давая им никакого спуска, поскольку не испытываем к ним сочувствия, которое многие из нас привыкли проявлять к самим себе и к своим друзьям. Изнеженный человек - это безсильный человек, подобный размягчённым кожам.

[«Всякий раз, когда кто-либо станет похваляться, что по­ понимает и может истолковывать сочинения Хрисиппа, говори себе, что если бы Хрисипп не написал их тёмно и неясно, этот человек не имел бы причины гордиться собой. А я чего хочу?­ Я хочу познать мою природу и ей следовать. Я спрашиваю, кто может этому научить и, услышав, что это может Хрисипп, иду к нему. Но, я не понимаю написанного и, тогда, я ищу толкователя. Вплоть до этого момента не происходит ничего из ряда вон выходящего. Но, вот, я нашёл толкователя и мне остаётся воспользоваться наставлениями. Это единственное, что является прекрасным. Но, буду ли я изумляться перед этим искусством истолкования? Разве я не превратился из философа в грамматика? Разве что вместо Гомера я обменяю Хрисиппа? Я, скорее, зальюсь краской стыда, когда кто-то попросит меня: "Прочти мне Хрисиппа", - если, при этом, не смогу показать, что мои поступки созвучны моим словам».]

Определив три свойственных людям типа - тип простеца, философа и делающего успехи в философии, и, кратко, напомнив сказанное в адрес последнего, [Эпиктет] в этих последних главах подводит заключение, говоря, что необходимо на деле выполнять то, что передано в словесных наставлениях. Ибо, целью слов являются действия, ради которых и были сказаны эти слова. В высшей степени верно звучит мысль знаменитого оратора, что всякая речь, если не соединена с действиями, является пустой и напрасной. Итак, следует с самого начала, говорит [Эпиктет], смотреть, чеrо хочет человек, ищущий своё блаrо. Он хочет найти то, что представляет собой ero природа и что этой природе подобает делать или претерпевать. Он говорит, что человек есть разумная форма жизни, пользующаяся своим телом, как инструментом, и что необходимо приноравливать свои стремление и уклонение к её совершенству. Так вот, когда я ищу это, то слышу, что Хрисипп написал об этих вещах. Взяв его книгу в руки, я оказался не в состоянии уразуметь им написанное и, лишь, найдя истолкователя, я понял, что говорит Хрисипп. Тут нечем гордиться как истолкователю, так и тому, кто понял смысл слов Хрисиппа. Ибо, Хрисипп написал об этом не для того, чтобы мы это истолковывали и понимали, а чтобы воспользовались им написанным. Стало быть, если я воспользуюсь его сочинениями. то это будет означать. что я стал соучастником его блага. А если я буду восхищаться истолкователем, оттого, что он хорошо объясняет, и что я могу это уразуметь, и даже сам смогу объяснить, короче говоря, достигну всеrо прочего, но не воспользуюсь написанным, то кем я стану, как не грамматиком вместо философа'? Ибо, истолкование является одной из частей грамматики. Я отличаюсь от грамматика, лишь, тем, что вместо Гомера объясняю Хрисиппа. Но, просто, читать Хрисиппа и объяснять другому, по его просьбе, но не пользоваться наставлениями Хрисиппа достойно порицания. Ведь, всякий справедливо устыдится, если, будучи больным и ища лекарство от своего недуга, прочтёт, ясно и понятно, про них написанное и объяснит, если это будет необходимо, другим, но сам ими не воспользуется, чтобы облегчить свою болезнь.

[«Всё, что даётся тебе, храни, как законы, словно совершишь святотатство, если нарушишь предписания. Всё, что о тебе скажут, не принимай во внимание, ибо, это не твоё».]

Одна ласточка, как гласит пословица, не делает весны. Точно так же, если ты, paз или два, воспользуешься наставлениями Хрисиппа, то силы не обретёшь. Нужно твёрдо держаться своего благородного и полезного намерения, говорит [Эпиктет], и считать святотатством его нарушение. Ведь, если нарушение договорённости касательно незначительных дел представляется неблагочестивым и недопустимым, поскольку это есть нарушение истины и доверия, на основании которых всё зиждется и существует, насколько это в нашей власти, то разве не будет святотатством нарушать своё соглашение с философией и блаженной жизнью? Нарушает это соглашение тот, кто, согласившись с написанным и сказанным в том, что это говорится хорошо и истинно, затем, начав пользоваться, того не придерживается. Храни, говорит [Эпиктет], и не обращай внимание на то, что о тебе будут говорить. Указывая на сказанное им прежде, [Эпиктет] повторяет, что найдутся многие, которые скажут: «Нежданно-негаданно заявился к нам философ и «Откуда у нас такая надменность?, и тому подобное. Не в нашей власти то, что сказали или не сказали эти люди. Мне кажется, что столь великий муж намекает на то, что последователи Пифагора говорили иносказательно. А они говорили: «Входя в храм, не оборачивайся», - показывая этим, что человек, устремившийся к Богу, не должен иметь сомнений и заботиться о делах человеческих.

[«§ 1.До каких пор ты будешь откладывать считать себя достойным всего наилучшего и ни в чём не нарушать предписаний руководящего разума? Ты получил наставления, с которыми надлежало согласиться, и ты, уже, согласен с ними. Какого ты, ещё, ждёшь наставника, чтобы переложить на него обязанности твоего исправления? Ты, уже, не юноша, а зрелый муж. Если ты станешь, безответственно и легкомысленно, изобретать отсрочку за отсрочкой и назначать себе всё новые и новые сроки, по истечении которых ты займёшься самим собой, в конце концов, ты проживёшь, вплоть до самой смерти, жизнь не преуспевающего в мудрости, а жизнь простеца.

§ 2.Уже, сейчас сочти себя достойным жить, как совершенный философ, и всё, что кажется наилучшим, станет для тебя нерушимым законом. И, если тебе предстоит нечто приятное или трудное, славное или безславное, помни, что настал час твоего состязания, начались Олимпийские игры, и, уже, нельзя ничего откладывать, и что в один день успех либо гибнет, либо обретается.

§ 3. Сократ обрёл совершенство благодаря тому, что во всём обращал внимание, исключительно, на внутренний смысл. А ты хоть и не Сократ, однако, должен жить, как человек, намеревающийся стать Сократом».]

И это следовало услышать тому, кто, уже, в какой-то мере, соприкоснулся с данными наставлениями, а именно, что нельзя медлить и откладывать. Ибо: «Медлящий муж, навсегда, обречён с бедою бороться».

Отсрочка - оправдание для лености. До каких пор, говорит [Эпиктет], ты будешь откладывать считать себя достойным воспользоваться каждым из названных выше наставлений? Это наилучшие наставления, поскольку они обладают высшей степенью совершенства, целью и завершением учения - ни в чём не отступать от разумного начала и действовать, в согласии с ним, во всех стремлениях и уклонениях. Другой мог бы сказать: «Я ожидаю услышать наставления в логике и этике». Но, ты, уже, преуспел в философии, получил наставления, с которыми, прежде, необходимо согласиться, что они истинны, и тогда, только, выполнять их, а ты, уже, согласился с ними. Какого ты, ещё, ожидаешь наставника, чтобы переложить на него обязанности твоего исправления? Иные, ещё, молоды, а ты, уже, не юноша, но муж, наделённый совершенным разумом, но, ещё, не дряхлый старец. А если ты ведёшь себя безответственно или, по своему легкомыслию, изобретаешь отсрочку за отсрочкой и назначаешь себе всё новые и новые сроки, по истечении которых займёшься собой, то ты, в этом случае, питаешь пустую надежду, думая о дне сегодняшнем и завтрашнем. Ты не вперёд идешь, а пятишься назад. Ты, постепенно, отступаешь перед своим, вошедшим в привычку, легкомыслием и, в своей жизни и в своей смерти, остаёшься простецом. Ведь, подобно тому, как высшие начала управляют здешними и подготовка, заранее, нашей природы, которую мы оттуда приносим сюда, даёт большую выгоду, так и то, что находится в этом мире, является началом и предуготовлением к тому, что будет там. Ибо, это есть одна непрерывная жизнь, которая переносится оттуда сюда, а отсюда - туда. Итак, сочти, же, себя достойным, говорит [Эпиктет], жить совершенной жизнью, но не потому, что ты, уже, достиг совершенства, - ибо, совершенный человек не нуждается в этих наставлениях, - но как, уже, преуспевший в достижении совершенства, благодаря тому, что, постоянно, идёшь вперёд и никогда не прерываешь своего поступательного движения. Всё, что кажется тебе хорошим, считай для себя законом, устанавливающим твою деятельность. Можно правильно использовать всё, что происходит, и, даже, вещи между собой противоположные, если делать это в согласии с разумным началом. Итак, если тебе выпадет какое-нибудь трудное дело, либо, наоборот, приятное, славное или безславное, - берись за него и, если оно будет незначительным, не презирай его, а если окажется большим, не теряй перед ним своего мужества. Не позволяй этому делу пройти мимо тебя, но считай для себя, что в каждом деле тебя ждёт борьба за твою добродетель, так что ты, неизбежно, либо получишь венок победителя, либо проиграешь. Нечего, более, откладывать, когда настало время состязания. Нельзя пренебрегать ни единым днём, ни единым делом, а если будешь пренебрегать, то не думай, что вред от этого тебя не коснётся.

В один день и в одном деле, говорит [Эпиктет], твой успех либо гибнет, либо обретается. Как это происходит? Это происходит потому, что за один день и в одном деле человек становится ленивым и легкомысленным, так что в следующем деле он оказывается слабее, чем прежде, и терпит в нём поражение, куда более тяжёлое, чем в предшествующем, а в следующем - ещё большее, и нарастающее, таким образом, постепенно, безсилие совершенно губит продвижение вперёд разумного начала. Сохраняется и возрастает разумное начало совершенно противоположным образом. Один день и одно дело показывают, сколь преуспел ты, чтобы с меньшим вредом для себя выдержать следующее дело, и с ещё меньшим - следующее за ним. Так, Сократ, говорит [Эпиктет], стал самым мудрым из всех людей, приучив себя никогда не откладывать приобретения пользы и, при всех обстоятельствах, не повиноваться никому другому, кроме разумного решения, которое показалось ему, по здравом размышлении, наилучшим. А ты, хоть и не Сократ, должен жить, как человек, намеревающийся стать Сократом. Человек, взирающий на какой-нибудь пример и желающий ему уподобиться, не изменяя своего решения, постоянно сравнивает себя с ним.

На пути к Свету

Окончание следует...