Вот такое оно, детство

У кого-то детство и юность связано с новогодней ёлкой, у кого-то с каникулами и походами к речке, а у меня с наркоманами. Крокодиловыми, героиновыми, курильщиками плана и опиума – всех сортов. А ещё с алкашами, бывшими и не совсем бывшими уголовниками и прочим сбродом, что в обилии населял юго-восточную московскую окраину, являющуюся катализатором подобного дерьма.
Здесь было два пути – корпоратив или квартирник, и либо ты становился гниющей развалиной, либо ужимистым дилером. Можно было ещё писю деда по подвалам нюхать или в говно нырять, что, в общем-то, и избрал ваш покорный слуга. К слову, почти каждый аспект жизни в наших районах так или иначе был связан с наркотой. А если судить более философски, то все наркоманы. Одни посасывают бумажные хуйцы, другие сосут отвратное пойло, третьи долбят кофе. Но не будем вскрывать эту тему – я такой же как вы, молодой, шутливый, а потому сразу к сути.

Как-то раз, один мой одногруппник, хороший товарищ и гарный хлопец, попросил меня помочь. Суть заключалась в следующем: в больнице, в Крылатском, лежит его девушка, и что он – в этот момент он достал из-за спины корзинку, битком набитую всякой съестной хурмой – купил ей гостинец. Но сам никак съездить не может – долги, новогодняя сессия уже на носу, и прочая хуйня этого типа. Мне неохота было тащиться в такую ебаную даль, как Крылатское, да ещё и с проклятой корзиной через всю Москву, но товарища надо выручать. И вот я уже трясусь в вагоне метро. Вот тогда-то в первый раз и ёкнуло сердечко, предчувствуя запах дерьмеца. Тогда бы мне и задаться вопросом – почему, проживая в ебаном Бирюлёво, его девушку положили в Крылатскую больницу? Но я подрочил прямо в вагоне метро и успокоился, спустив на пятку орущей на меня бабке – одногруппник был отличным пацаном, как тут не помочь?
Доехав до места, я не спеша выбрался из метро. И тут я смутился во второй раз – что-то было неправильно, неестественно. А именно, как много ментов резко стало вокруг, и как они смотрели на меня. Я весь как-то интуитивно сжался, продолжая идти. Внезапный резкий оклик заставил меня на мгновенье остановиться, взглянуть вокруг, оглянуться назад.

– Молодой человек, документики… – Окончания фразы я уже не услышал – в ушах засвистел ветер. Какая-то животная паника объяла меня и я, вопя, как недорезанная на Куйран-Байрам свинья, понёсся в сторону сквера.
За мной печатался стук шагов.

– Стоять, мразь! – Менты ни на секунду не отставали, и я втопил сильнее. Какой-то своей частью, я спрашивал себя: «А нахуя я бегу? В чём я виноват?», но в тоже время понимал, что хороший мент – это мент, который далеко. А потому я бежал, ломая кусты в палисадниках, опрокидывая коляски и мусорные бачки. Фрукты, от бешеной тряски, попадали из корзины, обнажая дно. И тут я охуел: на самом дне корзины, лежала килограммовая пачка с белом порошком. И что-то мне подсказывало, что это не скума и не лунный сахар, а самый обыкновенный героин. В голове тут же всё прояснилось – одногруппник подставил меня, послав в засаду.

А за мной, судя по всему, нёсся целый наряд. Впереди выехал бобик. Я нырнул в переулок, по переходу, к парку. Когда я вышел из метро, шёл снег, который сейчас превратился в самый настоящий снегопад. Да и темнело пиздец как быстро, а потому мне ненадолго удалось оторваться. Панельные многоэтажки сменились каким-то шоссе, а затем и вовсе какой-то полузаброшенной парковой зоной. Потом пошли дома, настоящая ебаная деревня – так ещё и темно, хоть глаз коли. И тут, слепя фарами, из-за поворота показался ментовоз. Я рванул в сторону ближайшего двора, перепрыгнул через забор, ебанувшись лицом в грязь. Менты же прыгать не стали, попросту его повалив. Петляя среди яблонь, я наткнулся на старый биотулет – такой характерный, с дверцей-сердечком. Уже собираясь бежать дальше, я услышал гортанный вопль-хрип мусоров поблизости. Рванув ручку, я спрятался в толчке.
Голоса становились всё ближе, ближе. И тут я понял, что ебаные следы выведут их на меня. И тогда мне точно пиздец – бутылка в заднице будет огромной. Я лихорадочно принялся искать выход, и тут мой взгляд упал на полусгнившие доски на полу. Ебнув ногой, я понял… Многое понял, вся жизнь пронеслась перед моими глазами, а хрип моих преследователей раздавался уже почти над самым ухом. Топнув ногой, я провалился в очко.
Дверь резко распахнулась.

– Следы сюда ведут, тащь капитан!

Я, теряя сознание, поглубже зарылся в зловонную жижу. Фонарик, между тем, шарил по стене сортира.

– Но его-то тут нет! – хрипло пророкотал утробный бас. – Но не мог же он раствориться, еб твою мать!

Тяжелые шаги зазвучали прямо надо мной. Чуть погодя раздался скрип.

– Да тут доска открывается, тащь капитан! – возвестил молодой голос.

«Блять», – только и мелькнуло в моём гаснущем от вони сознании.

– Ладно, Скоренко, пиздуй оцеплять район – далеко он не убежит, – Что-то вновь заскрипело над моей головой. Послышался звук расстегиваемой ширинки. – А мне клапан давит, сейчас догоню.

– Так точно! – Лейтенант удалился.

Я же в ужасе наблюдал, как в очке появилась огромная, заросшая задница.
«Лучше, блять, в говно пролетарское окунусь, чем на меня мусор насрёт», – решил я под громоподобный пердёж. И прежде чем из шоколадного глаза начались ссыпаться «бомбы», я погрузился в зловонную клоаку.
Вынырнул я скоро, и к моему счастью, капитан уже подтирался. Я же, падая в обморок, достал из корзины персик, погрузившись в него носом.
Скрипнул гнилой пол – капитан, дав напоследок прощальный залп, покинул сортир. Следом за ним, цепляясь за измазанные в дерьме нескольких поколений уступы, я выбрался наружу. Корзину вместе с героином я утопил в дерьме. Поедая лимон, я отправился на выход.
Бредя по темным деревенским подворотням, я не видел ровным счётом нихуя. Нихуя и не видели менты, рыскавшие по деревне, и когда на меня резко упали лучей фонарей, не знаю, кто обосрался больше – я, или они. Хотя касательно меня это было относительно.

– Дерьмодемон! – фальцетом заорал один из ппс-ников, от ужаса отшатнувшись. Я же только сильнее вцепился зубами в лимон.

– Лови его, блять! – первым очнулся младлей. Я, швырнув ему в ебало лимонную корку, заорал, побежав в сторону. За мной устремилась целая толпа.

Передвигался я крайне медленно, но никто из мусоров меня хватать не решался.

–Хули вы стоите? – матерился младлей. – Вяжи его!

– Сам вяжи, долбоеб! – злобно матерились в ответ. – С него всё как с гуся вода!
Дубинки по мне не попадали, наручники соскальзывали, а я сам, почувствовав своё преимущество, кидал в стражей правопорядка нависшее на мне дерьмо. Они боязно отходили, стараясь пиздануть меня дубинкой, но всё было тщетно. Эта вакханалия продолжалась до тех пор, пока я не вымазал говном их всех, и они, решив, что терять им больше нечего, разом кинулись на меня, пинками докатили до какой-то лужи, где и «купали» меня до тех пор, пока на меня не смогли надеть наручники.

– Ну что, уебок, утопил груз? – Возникший капитан злобно смотрел на меня. – Знаю, кусок ты дерьма, не мог ты по дороге его скинуть! Мы все обшарили. Ну что, сознаваться будем? Если сам свой вещдок достанешь, обещаю, сокращу тебе срок.

Я послал его нахуй, обдав капитана брызгами говна. Утеревшись, он уже собирался меня уебать, как в последний момент брезгливо отдёрнул руку.
Водолазов ждали долго. За это время меня успели кое-как отмыть, и даже побрызгали одеколоном. Приехавшие говнолазы долго шерстили дно сортира и, наконец, груз был поднят наверх.
Всей дружной компанией мы поехали в УВД – мне же, после произошедшего, уже было резко похуй и на срок, и на зону. Пока делали анализ содержимого пачки, меня пытались допрашивать какие-то опера, но я тупил в потолок, игнорируя их. Они же, в свою очередь, держались от меня на почтительном расстоянии – вонь была страшная. Наконец, когда шёл уже который час нашей увлекательной беседы, в комнату робко постучали. Вошедший был капитан, он явно нервничал. Он, сбиваясь, пробормотал извинения, дал пару бумажек на подписание, после чего вывел меня из отдела,
прежде вернув всё моё имущество. Утопленный в говне смартфон, ключи, деньги. И напоследок всучил мне аккуратно запакованную пачку с самой обыкновенной пшеничной мукой