КРЕСТЬЯНСКИЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ 1775-1795 гг. ПО ДАННЫМ ТАЙНОЙ ЭКСПЕДИЦИИ
Автор(ы) публикации: С. ПИОНТКОВСКИЙ → Источник: Историк-марксист, № 10(050), 1935, C. 85-97 →
В исторической литературе до сих пор почти не изучены крестьянские движения за период с 1775 по 1795 г., происходившие после казни Пугачева.
Семевский в своей работе "Крестьяне в царствование Екатерины II" пытался осветить историю борьбы крестьянства в эти годы, но то, что он дает в названной работе, далеко не исчерпывает имеющихся архивных материалов. Он использовал главным образом материалы архива сената и полное собрание законов. Документы же Тайной экспедиции им использованы недостаточно. Семевский насчитывал за период 1779 - 1795 гг. всего 20 крестьянских выступлений, в то время как в архивах Тайной экспедиции сохранились указания еще на 35 случаев, до сих пор совершенно не упоминавшихся в литературе. Между тем при использовании нового материала картина крестьянских выступлений получает иное освещение.
Семевский совершенно не упоминает о выступлениях крестьян-националов после ликвидации восстания Пугачева, в то время как в делах Тайной экспедиции сохранилось большое дело о крестьянском движении в Башкирии, начавшемся около 10 лет спустя после поражения крестьянской войны 1773 - 1774 годов.
Семевский не дает анализа крестьянских выступлений и не делает выводов: он только описывает события и утверждает, что после поражения Пугачева крестьянские волнения почти прекратились. Это утверждение совершенно неправильно и противоречит историческим фактам и документам. Вопрос о результатах крестьянской войны выпал из поля зрения Семевского. Он не ставил вопроса о влиянии восстания Пугачева на последующие крестьянские выступления и на настроения крестьянства. Описывая выступления крестьян, Семевский нигде не упоминает о Пугачеве. Получается впечатление, что тотчас же после его казни память о нем умерла среди крестьянства. Данные же Тайной экспедиции, наоборот, связывают все последующие крестьянские выступления с именем Пугачева: тень Пугачева встает во всех выступлениях крестьян 80 - 90-х годов. Крестьянство о нем не забыло. Участники этих выступлений вспоминают о Пугачеве как о вожде, показавшем правильный путь борьбы с феодально-крепостническим режимом, путь борьбы за крестьянские интересы.
Если к данным, собранным Семевским, добавить то, что дают нам дела Тайной экспедиции, то за период с 1775 по 1795 г. можно насчитать 55 случаев крестьянских выступлений. В течение первых 5 лет после казни Пугачева идет спад волны крестьянского сопротивления помещикам. Затем начинается перелом в настроениях крестьян и растет число их выступлений. По нашим подсчетам, в 1780 г. было 5 таких выступлений. Если прибавите к имеющимся у нас данным число выступлений, приводимое Семевским, получится для 1780 г. 9 случаев крестьянских выступлений, для 1783 г. - 6 случаев. Эти крестьянские выступления происходят в районах, которые не были ареной действий Пугачева. На фоне этих выступлений на Дону и в
Поволжье появляется несколько новых самозванцев, несколько новых "Пугачевых". Об этих "Пугачевых" сохранилось 5 дел.
Дела о крестьянских выступлениях после казни Пугачева дают возможность еще раз поставить вопрос о размерах самого движения Пугачева. Они еще больше подтверждают характер, размеры и размах крестьянского восстания, вскрывают и уточняют характер отношения крестьянских масс к Пугачеву. Эти дела и отраженные в них события дают возможность судить, о том, какую социальную оценку давало движению само крестьянство, сами непосредственные участники его. Они дают возможность вскрыть содержание и цели национального движения. И, наконец, они дают необходимый материал для разрешения вопроса о результатах крестьянской войны, вопроса, который до сих пор обычно оставался без ответа. Совокупность данных о крестьянских и национальных выступлениях, характер борьбы с ними правительства и форма этих столкновений дают возможность ставить вопрос о результатах борьбы, о том, что было достигнуто путем таких огромных усилий, таких огромных затрат жизненных сил русского и национального крестьянства Поволжья и Прикамья, что они завоевали в результате этой борьбы.
Зверская расправа с Пугачевым и его товарищами не уничтожила привязанности крестьянских масс к своему вождю. С борьбой под знаменем Пугачева у крестьянства было связано столько надежд и упований, что расстаться с ними сразу оно не могло и не хотело. Помещики победили крестьян, но не сломили в среде эксплоатируемых масс стремления к воле, к уничтожению феодальной эксплоатации, к уничтожению крепостнического режима. Воронежский губернатор доносил в июне 1775 г. в Петербург, что указы о прощении участников крестьянской войны не производят действия "после оказанного от ее императорского величества милосердого прощения, но чернь не чувствуя оного остается и поныне в безумной своей заразе"1 . Все помыслы крестьянства попрежнему направлены к Пугачеву. Мертвый, он продолжал оставаться властителем дум крепостных людей, нагоняя ужас на победивших помещиков. Новгородский губернатор граф Сиверс в 1778 г. писал Екатерине II: "Если не водворить порядок как можно скорее, дело будет иметь пагубные последствия. В стране с деспотическим образом правления зародыш восстания готов разрастись при всяком удобном случае. В этом отношении нужно быть как можно бдительнее"2 . Подобную же позицию занимал и князь Вяземский - генерал-прокурор при Екатерине и один из столпов в борьбе за сохранение и укрепление ее власти. "Чрез многие опыты примечено, - писал он в 1778 г. графу Румянцеву, губернатору Слободской Украины, - и то, что чем развратнее и несообразнее разглашения выпускаются, тем удобнее и скорее в подлых и несмысленных душах находят вероятие"3 .
Это заставляло екатерининских вельмож и самое Екатерину ни на минуту не упускать из виду того, что происходило среди крестьянства, и особенно быстро и энергично реагировать в тех случаях, когда встречалось страшное имя казненного на болоте казака Зимовейской станицы. Все дела, в которых встречалось упоминание о Пугачеве, докладывались Екатерине II, по всем этим делам она давала свое решение. Даже среди побед и успехов грозная тень крестьянского вождя не покидала Екатерину и приводила в трепет ее генералов, графов и губернаторов. В 1777 г. приписанный к Колывано-Вознесенскому заводу крестьянин заявил, что Петр III жив. Это повергло администрацию завода и тобольского губернатора в неописуемый
1 Государственный архив феодально-крепостнической эпохи (ГАФКЭ), ф. VII, д. 2426.
2 Цит. по Семевскому "Крестьяне при Екатерине II". Т. I, стр. 446.
ужас. Преступник был схвачен. Из канцелярии губернатора послали в Кузнецк обширную письменную инструкцию о борьбе с этими опасными для помещиков разговорами. Губернские чиновники правильно оценили это дело как отзвук настроений крестьянской войны. "Как-де видится истово, что сие зло есть остаток-де испрошедшева замешательства, и следовательно чтобы не могло ложное разглашение сделать в обществе худых следствий, а наипаче в рассуждении отдаленности Кузнецка, в тысяче пяти стах семидесяти верстах от Тобольска состоящего, непосредственно требует, чтобы в скором времени пресечено было.,.", "нежели-б случилось чево и думать не можно, что сих злодеев скопище числом опасное в таком случае употребили всевозможные способы оружием пресечь..."1 . Другой пример подобной же нервозности государственного крепостнического аппарата и его быстрой мобилизации на борьбу с тенью Пугачева произошел в 1780 г. в Воронежской губернии. Там были получены сведения о том, что в низовьях Волги появился новый самозванец. Губернатор лично поспешил на место происшествия. Помещики стремились убить опасный призрак в самом зародыше. "Почел я, за долг на сей же неделе, - писал губернатор в 1780 г. в Петербург, - в Хоперскую крепость отправиться под видом обозрения присутственных мест и употреблю все меры, дабы не могло произойти какого по сему случаю неспокойствия"2 .
Правительственный аппарат действовал чрезвычайно быстро и энергично. Это объяснялось не только страхом, перенесенным в дни крестьянского восстания, но и настроениями крестьян, попрежнему открыто враждебными по отношению к помещикам. После поражения крестьянской войны ряд ее активных участников и отдельные отряды крестьян бродили по различным районам страны, продолжая борьбу. На Украине, в верховьях Дона, предводитель одного из таких отрядов выдавал себя за бывшего полковника крестьянской армии и утверждал, что Пугачев жив и двигается к Дону с войском; он уверял, что сам он в числе других послан поднимать Украину. В 1776 г. в Ливенском уезде однодворец Сергеев собрал отряд и объявил, что Пугачев жив и послал его ловить и казнить дворян.
Отряд Сергеева был последним крупным активным выступлением. Борьба затухала. Встречались лишь отдельные лица, использовавшие популярное имя Пугачева. Так, в Орловском уезде в 1779 г. к помещичьему крестьянину пришел ночью старик-бродяга. На вопрос хозяйки, "куда ты, дедушка, идешь, то он ей ответствовал, что он не дедушка, а послан от Петра Федоровича", чем привел хозяйку в недоумение и ужас. Бродяга был схвачен и приведен к местному помещику, который отправил его в канцелярию орловского наместничества. При этом помещик писал: "Разносимые им вредные плевелы могут, посеяны быть к бедствию непросвещенного народа и заразить оного не только мысли, но и сердца, отчего может приключиться повреждение общаго блага государственного спокойствия"3 .
Толки о Пугачеве не прекращались: крепостные крестьяне не верили сообщениям о его казни и напряженно ждали его появления с новым войском и полного и окончательного истребления помещиков. В материалах Тайной экспедиции сохранились за 1775 г. шесть дел, в которых фигурируют лица, утверждавшие, что Пугачев жив, и упорно отрицавшие правильность правительственного сообщения о его казни. Разговоры об этом велись в различных концах страны: на Урале, Украине, в Москве, Сибири, на далекой Лене. В них принимали участие горнозаводские рабочие, крепостные крестьяне, беглые солдаты, городская беднота, солдаты армии Екатерины.
В конце 1774 г., когда Пугачев уже был взят в плен и томился в цепях в московском застенке, в Орловской провинции проходивший через деревню
солдат сообщил хозяину избы, пустившему его ночевать, что "Пугачева поймали, а государь Петр Федорович подлинно жив". Этот разговор, неоднократно вспоминавшийся крестьянами, дошел до ушей начальства только в 1777 году. После казни Пугачева, и усиления нажима помещиков на крестьян разговоры о Пугачеве еще больше распространились и крестьяне напряженно ждали его нового прихода.
4 марта 1775 г. в городе Богучарске городскому населению был объявлен приговор над Пугачевым. Возвращаясь с собрания у ратуши, автор доноса, направленного властям, сообщил сидевшему у своей избы горожанину: "То оной Возник говорил, что может-де не сам Пугачев истреблен, а вместо его казнен кто другой, то он Илименков за такую его невероятность стал бранить, он же Возник спустя мало времени объявил, что Пугачев не сам от себя и может от Петра Федоровича"1 .
В мае 1775 г. крестьяне с. Богородицкого, Пермского уезда, спросили у проезжего чиновника: "Што государь Петр Федорович жив?" - и на его уверения, что тот умер, ответили: "У нас поговаривают, што он жив". 13 июня крестьянин Воронежской губернии сообщал другому, что "бывший император Петр Федорович жив".
Даже в далекой Сибири, в Жиганске, шли разговоры о Пугачеве. Пономарь местной церкви, переводя на якутский язык указы правительства о Пугачеве, утверждал, что "когда-де тот Пугачев назвался обманным имянем покойного императора Петра III, то и уценено было свидетельство погребенному телу императора, но по свидетельству оказалось зделанное во образ и в подобие человеческое из воску и положно-де в могиле". Затем пономарь приводил якутских князьков к присяге Пугачеву.
Уверенность в том, что Пугачев жив, что он истинный царь Петр Федорович, держалась десятки лет. Крестьянство было уверено не только в том, что Пугачев жив, но и в том, что он-то и есть настоящий царь Петр Федорович. В этом уверены были старые ветераны пугачевских походов, поднимавшие много лет спустя чару за своего вождя. В 1786 г. в Борской крепости отставной казак Любимов, зайдя в кабак и выпив чарку, "двоекратно выговорил: здравствуй наш батюшка царь Петр Федорович, для которого я прежде и глаза своего лишился"2 . За это казак был приговорен к смертной казни. Дело было доложено Екатерине, и он отделался тем, что был на 3 дня посажен на хлеб и на воду. Но пока велось дело, он просидел в тюрьме в оковах с 18 апреля по 10 декабря 1786 года. О Пугачеве как о живом человеке говорили еще в 1792 г., но к легенде о живом Пугачеве присоединилась легенда о живом царе Петре III. Живы, по словам рассказчиков, оказались оба. Пугачев, передавали они, стоит на Черном море, собирает армию и с этой армией готов снова двинуться для искоренения дворян. Эта уверенность в том, что Пугачев жив и возвращается с армией, была чрезвычайно широко распространена по всей стране. Ее повторяли решительно все, об этом рассказывали в районах, не только непосредственно захваченных движением Пугачева, но и в центре страны; об этом говорили и сторонники Пугачева, ветераны крестьянской войны, старые участники пугачевских походов и молодежь. Так, например, в Ставрополе учащиеся калмыцкой школы, готовившей миссионеров, говорили между собой, что "вот-де будет Пугачь, то мы-де вам головы посвертим". Это указывает на огромную распространенность легенд и надежд на то, что Пугачев жив и что с его помощью можно будет снова расправиться с дворянством и бороться за свои крестьянские интересы.
Спасшийся от казни Пугачев, рассказывали легенды, где-то скрывается. Уже в 1775 г. в Казанской губернии стали распространяться слухи о том, что Пугачев "ушел в китайские границы", Другие сообщали, что он на Чер-
ном море, в Крыму, собирает войско. В 1777 г. в Свияжском уезде, Казанской губернии, в деревне Малые Тарханы, был схвачен крестьянин, утверждавший, "будто бы бывший император Петр III жив поныне и находитца под укрывательством донского казака Некрасова, и войска-де у них готовится на уральских горах сто тысячь, и в будущем 1779 году будет великое попрежнему в России замешательство"1 . В Пермской губернии крестьяне рассказывали, что "Пугачев стоит на Черном море с армиею". В Воронежской губернии в ноябре 1777 г. мордвин-новокрещенец говорил в кабаке, "выпив вина", "будто покойный государь император Петр III плывет незнаемо, на каком корабле, на котором имеется при нем 12-ть пушек, от которого он послан для набрания разных людей", причем "подговаривал целовальника итти с собою"2 .
В 1779 г. на Златоустовском заводе был схвачен тюменский мещанин Соколов, говоривший рабочим "вредные" речи, которые могли вызвать "в подлом народе сомнение и поколебание тишины и покоя". Соколов уверял, что "Петр Федорович жив и находится с войском за большим Доном подле Черного моря и с ним в обществе сосланной досего на Белые воды четырехлетний в ссылку первого императора сын Петр Петрович, да из воинов Слудников, и прозываемый Метла". По словам Соколова, у них уже был бой с правительственными войсками. Соколов обо всем этом "рассказывал тихим и келейным образом многим людям, и в Златоустовском заводе жителям доказывал и уверял, чтоб молились богу, будет всем свобода..."3 .
В 1792 г. на Дону бурлаки и беглые крестьяне рассказывали, что "Петр III жив и с ним-де вместе находится бывший злодей Пугачев и что от них ушедшему с протчими с линии козаку Белогорохову поверено собирать войско"4 . На почве уверенности в том, что Пугачев жив и собирает войско, начинаются разговоры о посылке к нему людей. Среди крестьян идут переговоры и сговоры о побеге в армию Пугачева. Солдаты, двинутые в районы активной гражданской войны, сговариваются о переходе в армию Пугачева, появляются представители Пугачева, его именем призывающие к восстанию.
При Пугачеве на короткое время стало легче жить уральским рабочим, появился некоторый просвет в тяжелой крестьянской жизни, появились надежды избавиться от дворян-помещиков. При столкновениях из-за земли крестьяне, борясь против насилия и эксплоатации, вспоминают о Пугачеве как о заступнике от притеснителей-дворян.
В ноябре 1776 г. в Ливенском уезде произошло восстание селения однодворцев, которые вели с местными помещиками борьбу за землю. Представителем однодворцев в судах был однодворец Сергеев. Безрезультатность хлопот привела его в отчаяние, и он поднял восстание и напал на местных помещиков. Как доносил в ливенскую воеводскую канцелярию поручик, посланный с командой против отряда Сергеева, накануне восстания собрались "в доме у однодворца Дементья Иванова сына Маслова сего ноября с четыренадцатого на пятое, на десятое число в ночи более пятидесяти человек, обще с ним Сергеевым учинили присягу и целовали образ святого архистратига Михаила"5 . Восставшие собрали сход. Всего восстало 300 человек, которые вооружились холодным оружием: пиками и цепами. Как доносил в сенат воронежский губернатор, Сергеев объявил своим сторонникам, "будто бывшей третий император Петр Федорович здравствует, и он-де Сергеев имеет от него указ сыскивать дворян". По словам губернатора, Сергеев "делает всякие противные богу и беззаконные дела "называя себя Иваном Воином, и ожидает к себе друга своего Петра Федоровича, а какова о том он не вы-
5 Все приводимые цитаты взяты де дела об однодворце Сергееве. ГАФКЭ, ф. VI, д. 534.
говаривает, а говорит крестьянам... вы-де дураки не знаете, что-де я не сам собою войну подымаю, и будут-де сюда присланы от него полки".
Отряд Сергеева успел уничтожить пять помещичьих усадеб. Его целям сочувствовала масса крестьян и однодворцев. Конвоировавший пленного Сергеева подполковник доносил 5 декабря 1776 г. воронежскому губернатору: "По всей дороге селение имеют однодворцы, которые однова духу между собою, да и подводчики в пути будут из тех же..." В одном из правительственных рапортов отмечалось, что "однодворцы единодушно взбунтовались", и указывалось, что выступление "во всем подобно пугачевской толпе".
Выступление Сергеева перепугало ливенских и воронежских помещиков. Воронежский губернатор получил из Ливен, как сообщал он в сенат, "один за другим через час два рапорты". Были экстренно мобилизованы войска. "Я получа такое неожиданное возвещение, - доносил в сенат воронежский губернатор, - того же часу сколько мог собрал из Воронежу баталиона людей нарядя оных ко истреблению сих злодеев, одною пушкою под командою баталионного командира... отправил туда на почтовых подводах". Губернатор вызвал "казацкую команду" и драгун. На борьбу с Сергеевым мобилизовал воинские силы и курский губернатор. Ливенские дворяне заявили о своей готовности к борьбе. Плохо вооруженный отряд Сергеева был разбит через десять дней после начала выступления, и сам предводитель его и 97 его сторонников, мужчин и женщин, были схвачены.
В 1777 г. два крестьянина, братья Котельниковы из деревни Малы-Горец, Кунгурского округа, поссорились из-за земли. Дело дошло до угроз топором. В ссоре один из братьев сказал: "Лихо-де дай бог даждатца государя Петра Федоровича, а когда он не будет, то и государь Павел Петрович ладен, и тогда как-де Пугачев вешал дворян, будут вешать и всех солдат отставных и перережут"1 . За эти слова Григорий Котельников был сослан в Сибирь на поселение.
В июле 1780 г. однодворец Верхнеломовского уезда, Пензенской губернии, имея злобу на отнявшего у него лошадь прапорщика, говорил своим собутыльникам: "Слышно, что от Оренбурга появилась сила пуще пугачевской. И оная сила скоро сюда будет и в то время как ево Масинскова (отнявшего лошадь. - С. П. ), так и всех Масинских и протчих дворян он перевешает, к сему он и приготовил всякое оружие"2 . О деле было доложено прокурору сената князю Вяземскому, а последний доложил Екатерине II. За свои речи однодворец был бит палкой.
В 1780 г. однодворцы деревни Верховно, Борисоглебского уезда, поссорились из-за земли, и один из них, Василий Орлов, "приговаривал что-де Пугачев пугал, а он-де Орлов пуще его пугнет". На вопрос другого однодворца, "разве он тому Пугачеву родня, Орлов ответствовал ему, что он означенному Пугачеву брат"3 . Дело было доложено Екатерине. Орлова "за крепким караулом", "заклепанного в ручныя и ножныя кандалы", привезли в Петербург.
Интерес этих дел заключается в том, что они показывают, в какой обстановке вспоминается имя старого и популярного крестьянского вождя. В момент борьбы за землю обиженные помещиками или помещичьим аппаратом крестьяне вспоминали о Пугачеве, с помощью которого можно было отомстить за обиды, добиться правильного решения вопросов, получить защиту от притеснителей-дворян. При таком отношении к имени Пугачева, стремясь продолжать борьбу с помещиками, крестьяне начинали думать о побегах в армию Пугачева. Бежать к нему готовятся крестьяне, о встрече с отрядами Пугачева думают солдаты правительственной армии.
В 1778 г. на Украине, в слободе Сватовой Лучке, Изюмской провинции, группа молодежи из крепостных и казаков обсуждала вопрос о побеге к Пугачеву. Инициатором выступил крестьянин Коровка, у отца которого Пугачев бывал еще до своего выступления. Молодой Коровка утверждал, что Пугачев жив, и звал собеседников "с ним за Яик-реку к государю Петру третьему императору, который тамо с генералом Емельяном Пугачевым с войском находится". При этом Коровка сообщал, что казнен, был "не Пугачев, а вместо его один какой-то вывезенный с Польши казак, а император Петр III... был бы уже на российском престоле, но запретил ему папа Римский на несколько лет странствовать, а следующаго года он будет совершенно без всякого бунту в Петербурге"1 . Собеседники в числе четырех человек решили на следующий год бежать к Пугачеву.
Уверенность в том, что Пугачев жив, была распространена и среди солдат правительственных войск. Как и крестьяне, солдаты ему сочувствовали и считали, что Пугачев страшен только помещикам. Передвижения войск внутри страны вызывали среди солдат толки о Пугачеве, которые распространялись и среди солдат, проходивших через Москву, и среди царицынского гарнизона.
В 1776 г. в Москве солдат, зашедший в трактир, рассказывал половому, что "им сказан поход, на место-де Пугачева есть Метелкин, и щуку-де поймали, а зубы остались". В то же время проходивший через Кремль солдат Ярославского полка говорил собеседнику (который и донес на него в Тайную экспедицию) о том, что их посылают "на низ". "Павла Петровичь батюшка здравствует, прозывается Метелкин, и как мы туда дойдем, то все к нему предадимся, а своих офицеров сами всех перебьем, а оттуда, как нас бог принесет с ним, то в Москве этих больших домов уже не бывать"2 . Солдат сообщал о бунте и в Петербурге, о выходе к толпе Павла Петровича и т. д.
Еще более яркий разговор произошел между солдатами в Царицыне. В бане мылись солдат Димитриев и два сержанта. Разговор зашел о передвижении полка. Димитриев, как доносили сержанты, говорил: "Вы идете в крымские степи, где находится с армией бывшей Третий император Петр Федоровичь, который прежде сего содержался в Царицыне под караулом, откуда и выкраден донскими казаками, он подлинной император, а не оной кто-то, и при нем предводительствует армиею какой-то железный лоб, против которого уже и сражение с нашей стороны было, где и побито две дивизии, и мы-де его как отца ожидаем сюда в Царицын". Один из собеседников Димитриева добавил, что Димитриев говорил сержанту Иванову: "Когда хотите быть хорошими людьми, то по нападению ево всю аммуницию казенную и ружье бросайте, по окончании же той речи спросил ево Иванова, дворянин ли он или как, на что и ответствовал и де солдатской сын, почему говорил тот солдат (Димитриев. - С. П. ) ему Иванову, тебе-де бояться нечего, а он только идет для того войною, чтоб вывести весь дворянский корень"3 . Димитриев был схвачен, посажен в тюрьму, дело было переслано в Петербург, доложено Екатерине, но ответ из Петербурга затерялся, и Димитриев 4 года ждал приговора.
Таким образом, крестьянские чаяния и надежды сказывались и в армии. Крестьяне и солдаты ждали избавления от крепостного ярма и с нетерпением ожидали появления вновь Пугачева.
В 80-х годах XVIII в. снова началось проявление активных форм протеста крестьян против эксплоатации. Крестьяне начали подавать просьбы
об освобождении от крепостного ярма и силой стали прокладывать себе дорогу к освобождению. Так, например в 1780 г. карелы двух деревень: Гаврилова и Кокарекина, Бежецкого уезда, жившие на картомных землях, стали добиваться освобождения от крепостной зависимости1 . В 1751 и 1762 - 1763 гг. карелы подавали жалобы в сенат, но ничего не добились. В ноябре 1780 г. они "пошли в Петербург, с тем намерением, дабы подать всемилостивейшей государыне о избавлении их от напрасного владения". Подача челобитной в Петербурге была поддержана массовым выступлением крестьян в деревне. Помещик сообщил властям, что крестьяне "великою толпою с рогатинами и бердышами приходили к дому его и... кричали, что они означенного Тютчева и с женою впредь слушать не будут". Напуганный помещик "уехал потаенно в город". Когда же на смену помещику явился поручик с командой, священником и понятыми, то крестьяне и ему в ответ на увещания "кричали, что слушаться не будут" до ответа на поданное прошение, а "если команда их станет брать или, хотя мало ныне или впредь чем тронут, то они всех перебьют, сколько бы ни было; ибо-де в случае нужды могут быть им и других помещичьих вотчин крестьяне помощники, заседателю же воспрещали, чтоб он более к ним и с командою не ездил, потому что они, во-первых, его, а потом и всю команду перебьют до смерти".
В 1783 г. после увеличения подушной подати экономический крестьянин деревни Михайлова, нижегородского наместничества, говорил: "Вольно-де императрице на нас налагать еще по рублю, она-де денги промотала и в карты проиграла"2 .
В 1783 г. в Тверской провинции, в Валдайском и Осташковском районах, произошло крупное выступление крестьян. Семевский в своей работе "Крестьяне в царствование Екатерины II" описывает это выступление и дает довольно обширные документальные данные, об этом событии, не указывая, правда, использованного им архива. В материалах Тайной экспедиции сохранилось обширное дело об этом выступлении крестьян. Крестьяне упорно добивались освобождения, требуя разрешения переселиться на Моздокскую линию на Кавказе, либо "отбирать на ея императорское величество или поселиться в Саратовскую степь". Крестьяне вооружились холодным оружием, оказали сопротивление войскам, но после боя были вынуждены покориться.
В 80-х годах XVIII в., в момент оживления крестьянской борьбы, появилось несколько новых самозванных Петров III. Эти новые самозванцы появились в Нижнем Поволжье, в Воронежской губернии, на Дону и т. д., г. е. в районах сосредоточения беглых, в районах, где были живы традиции крестьянской войны 1774 - 1775 гг., где еще ходили легенды о вновь скрывшемся императоре. В архиве Тайной экспедиции имеется пять дел о самозванцах из крестьян. В 1779 г. в Короченском уезде, курского наместничества, появился самозванец Герасим Савелов, однодворец деревни Афанасьевой. В его похождениях нет ничего сложного. Заняв у соседа шубу и сапоги, он ночью явился к старосте деревни однодворцев и назвал себя государем. Староста испугался и тотчас же пустил появившегося государя в избу "и спросил у него Герасима, прикажет ли вздуть огонь, но он Герасим не велел, а приказал ему старосте итти и, сыскав привести к нему оной же деревни однодворцов". Эти однодворцы были намечены им заранее как наиболее состоятельные. Савелов просто хотел выманить у них денег. У старосты Савелов спросил, есть ли в деревне помещики, "причем он Герасим, - как передавала воеводская канцелярия, - испрашивал у оного старосты, что, нет ли им однодворцам от оных помещиков обид, на что оной староста и сказал ему, что не без того-де по смежности в земле и в прочем, почему он Герасим с ругательством и говорил, что этих помещиков и судей
перевешать". Савелов приказал старосте быть готовым на следующую ночь и заявил, что "он наперед прибудет с командою в дом к нему". Староста обещал, что "будет исполнено", и проводил "с почтением без шапки" необыкновенного гостя. На следующую ночь Савелов явился опять, потребовав привести двух богатых однодворцев, и просил у одного из приведенных денег, говоря ему, "чтобы он дал ему денег, за что он ему и сам отслужит, но как он на то сказал, что у него денег нет, то он еще и, повторяя ему, говорил, чтоб он дал ему, хотя рубля три, ибо ему теперь нужда". Денег однодворцы не дали, а подошедшие на зов старосты схватили Савелова, узнали и стали бить. В этом уголовном по существу похождении интересны два момента: попытка использовать имя Петра III и разговор со старостой о притеснениях со стороны помещиков и обещание расправиться с притеснителями. Савелов понимал необходимость использовать антагонизм между помещиками и крестьянами для успеха своего предприятия.
Второй самозванец появился весной 1780 г. в низовьях Волги. О нем известно очень мало. Этого самозванца успели признать священник и какой-то крестьянин с сыном. "Верные подданные" достали вновь появившемуся императору невесту, но все были быстро схвачены. Появление самозванца испугало местную администрацию. 19 апреля 1780 г. граф Роман Воронцов сообщал генерал-прокурору князю Вяземскому: "В принадлежащих к Волжским селениям хуторах пойман донского войска отставной Михайловской станицы казак, который дерзнул принять на себя титул государя Петра III"1 .
Самым крупным после Пугачева самозванцем, выступившим под именем Петра III, был украинец Димитрий Попович, 40 лет, рабочий и батрак, сын попа. В первый раз он попал в лапы екатерининских чиновников в 1776 году. Попович выступал в Новороссии как представитель Пугачева. Он заявлял, "будто бывший третий император Петр Федорович под именем казненного Пугачева жив и находится на море между войском, которое-де там собирает он во образе называемого простым народом метлы"2 . Попович не только повторял распространенную в эти годы среди крестьян легенду, но шел дальше. Он вскрывал социальный смысл действий Пугачева как борца за интересы крестьян, против помещиков. Себя Попович выдавал за знатного представителя Пугачева, присланного с целью разузнать об отношении народа к имени Пугачева и о положении крепостных крестьян. "А и сам-де он Попович из княжеской фамилии и послан в здешний край от Пугачева для разведывания, какое и где об нем это происходит, и будет же в скорости много беды некоторым господам и священникам позабудут они народ бедный обижать..."
"Бывший-де император Петр III в разных местах казнил уже до 50 человек офицеров, только сие господа скрывают покудова и до них дойдет, и что между тем будто два такие полка сами Пугачеву отдались".
Схваченный и допрошенный, Попович показал, что, кроме этих слов, он говорил, что один из его товарищей - сын Пугачева. "В войске-де Пугачева, - рассказывал на допросах о своей агитации и намерениях Попович, - находится Семен Палей, бывший еще при изменнике Мазепе, и убитый в прошедшую турецкую войну Краснощекое, там же и Максим Железняк, разбойник Запорожской, бывший в Польше, и что мнимый император в названии Пугачева итти будет от Крыму, и он, Попович, когда получит от помянутого товарища его Козмы о бытии в готовности известие, преднамеревал собравши подобных себе соединиться с ними искать Пугачева или метлу, или же здесь производить в действо свои неистовствы, как ему извещено будет". Следствие установило, что "в избе, где он в хуторе жил для удобного и более внушения простолюдинам, по стенам написаны были по
его разумению портреты бывшего императора III и его высочества государя великого князя Павла Петровича".
Эта агитация Поповича интересна в том отношении, что в ней есть новые мотивы и новые имена, каких не было у Пугачева. Попович знает вождей украинского крестьянства, и он связывает воедино их борьбу и борьбу Пугачева. И та и другая велись против помещиков. Екатерина II приговорила за эту агитацию наказать Поповича "в страх другим публично плетьми и как праздно шатающегося бродягу послать вечно в работу в Таганрог", а также "смотрение иметь, дабы он не мог оттуда учинить побега, так же никаких от него изречений никому слушать повелеть". На каторге Попович пробыл до декабря 1782 года. Он был освобожден по амнистии и отпущен "на прежнее жилище". В первой половине 1783 г. начался второй кратковременный этап деятельности Поповича: он объявил себя Петром III. Мысль об этом появилась у Поповича еще на каторге: "о сем названии мыслил он еще во время содержания его в Кременчуге под караулом и будучи в Таганроге в каторжной работе". Отпущенный с каторги, Попович отправился на Дон и забрел в станицу Алексеевку, "где и льстился прожить зиму". Здесь он объявил себя Петром III. Выступление Поповича во многом напоминает первые шаги деятельности Пугачева. Но у Поповича меньше политического размаха и организационной инициативы, он менее находчив и ярок. Вокруг Поповича собралась небольшая группа в 15 человек. Допросы этих лиц рисуют картину выступления. Одна из признавших его женщин стала распространять по станице слухи, что "каторжный Попович будет в слободе половинному числу народа лупить головы, а других миловать". "Каторжный Попович женке Марии Ивановой сказывал, что будет он в той слободе великим работником и велит ставить виселицы". Сам Попович на допросе утверждал, что его террор должен был обрушиться только на "господ", не признавших его за Петра III. "Есть ли б же кто из господства не послушал, тех всех казнить, а веривших ему жаловать". Попович не предполагал ограничить свою деятельность глухой донской станицей: он думал о свержении с российского престола Екатерины II, хотел собрать войско и идти провозглашать царем Павла Петровича. На допросе Попович говорил, что у него была мысль "притти в собирающуюся в г. Кафе армию и назвавшись государем Петром Федоровичем и повелевая армиею итти для склонения России и восстановления на престоле государя царя и в. к. Павла Петровича". Своим последователям Попович говорил, что "хотелось ему каторжному набрать еще гусарские полки, и мыслил набирать поселившихся в запорожских дачах и в прочих местах слободами и хуторами людей, и с теми полками следовать в собирающуюся в г. Кафе армию, а на содержание тех полков брать сумму из казны, где штрафница..."
В голове у Поповича бродили широкие планы. Интересно, что залог успеха он видел в популярности имени Петра III в войске: поверит войско подлинности царя - и сила для борьбы получена. К крестьянским массам Попович, в противоположность Пугачеву, не обращался, но он непрочь был использовать протест украинского крестьянства против натиска колонизаторов. Этим и объясняется мысль создать гусарский полк из жителей запорожских земель.
Как и Пугачев, Попович старался доказать своим сторонникам подлинность своего царского происхождения и для окончательного их убеждения, как и Пугачев, показывал природные царские знаки. Один из признавших его, 20-летний казак Алексей Уразовский, показал, что "тот каторжной прежде показывал на лице своем бородавочные знаки, объявлял ему Уразовскому, будто такие знаки бывают у царей, а потом назвал прямо уж себя царем..."
Круг признавших Поповича царем был очень узок: всего пятнадцать человек, из которых пятеро были членами одной семьи. Признавшие берегли
и охраняли Поповича. Ирина Уразовская показала, что в бытность самозванца "в доме сына ее... дабы никто к ним не приходил, ставили стражу". Когда управитель станицы Алексеевки велел выслать Поповича оттуда, сторонники перевезли его к друзьям в другую станицу и "приказали им до тепла беречь и кормить государя". Из Алексеевки Поповичу возили "на харчи разного запасу". На дорогу из Алексеевки Поповичу собрали 5 рублей 60 копеек. Провожавшему Поповича из Алексеевки в Артемьевку казаку Синице он по дороге говорил: "Если бог благословит, что Павел Петрович примет престол, то запорожская сеча будет попрежнему и ево-де Синицы хлеб и соль от него каторжного не забудитца".
Сторонники Поповича оказывали ему почитание. Стал складываться ритуал обращения с ним. Как показывал на допросе один из его сторонников, "по утрам и по вечерам помоляся богу по приказанию его целовали имеющийся у него медный образ, а также и правой его каторжного ноги колено"; стояли перед ним на коленях и стреляли из ружья "при питье вина" за обедом.
Попович был снова схвачен, но воспользоваться амнистией во второй раз ему не удалось. В этом деле интересна настойчивость, с какой Попович пытался организовать борьбу с крепостниками. Социальное содержание этой попытки - не разбойничье похождение, а стремление к политической борьбе. Но крестьянская масса не поддержала Поповича, да и сам он, как уже было сказано, к массам не обращался.
После Поповича крупных самозванцев уже не появлялось, хотя легенда о том, что Петр III жив и странствует, держалась в крестьянских массах. В 1786 г. в слободе Бутурлиновке, Воронежской губернии, был пойман бывший солдат Синюшкин, который в питейном доме, а потом во время ареста упорно повторял сотским и десятским, что "он Санкт-Петербургский Петр и имеет у себя 60 полков, молитесь-де богу, будете вое после девяти месяцев от господ своих свободны и он их освободит"1 .
Последний из известных нам самозванных Петров III появился в 1797 г. в селе Измайлове, под Москвой. Это был купец Петушков. Он несколько лет жил в Москве под колокольней одной из церквей, дав обет молчания и нося вериги. После смерти Екатерины II он вышел из-под колокольни и заговорил, "называя себя блаженной памяти государем императором Петром III", как доносил о нем в Петербург московский обер-полицмейстер генерал Архаров. На допросе Петушков показал, что Петром III его провозгласил экономический крестьянин Гаврилов, который, рассматривая поданный Петушкову рубль с изображением Петра III, "говорил старичку, что-де по сему портрету точно он, Петушков, тот самый и есть, а, токмо закрывшись, странствует"2 . По приказу Павла новый Петр III, который, по-видимому, и не особенно держался за это звание, был сослан на каторгу, "в работу к строению рижской гавани навсегда". Фигура последнего самозванца совсем невзрачна и непредставительна.
Самозванцы, выступавшие после Пугачева, не могли подняться до той высоты вождя масс, до которой поднялся Пугачев. Рост крестьянского движения несколько оживил легенду о живом Петре III, но крестьянская борьба шла своим путем. Даже географически крестьянские выступления и места появления самозванцев не совпадают; крестьяне выступали на борьбу с помещиками в центре страны, самозванцы же появлялись на окраине. В конце XVIII в., при Павле, крестьянские восстания охватили огромную территорию. Это было массовое движение против помещиков-крепостников, имевшее своих вождей; самозванные цари ему были ненужны. Самозванцы конца XVIII в. своим обликом свидетельствуют о том, как идея крестьянского царя умирала в крепостной массе.
Исключительный интерес представляет дело о башкирском восстании 1789 года. Об этом выступлении башкир до сих пор ничего не было известно. В 1789 г. в Башкирии подготовлялось восстание, начавшееся с обычной для Башкирии формы организации выступления. Собрался съезд. В XVIII в. такие съезды собирались здесь перед восстаниями. Так, например ряд совещаний башкирских вождей имел место перед восстанием Кара-Сакала и вокруг Батырщи. На этот раз, как сообщал симбирский губернатор, башкиры Челябинского и Троицкого уездов, "собравшись, в великом числе в одну свою деревню и призвав своего ахуна, имели по обстоятельству сему между собою совет, на котором согласились, чтобы от принуждения их к принятию закона христианского всеми мерами защищаться, не щадя жизни". На совет призвали духовенство и решили сопротивляться русскому наступлению. Причиной, поднявшей на ноги башкир, был слух о том, что будет предпринята новая волна христианизации и руссификации. Этот слух пустил проезжавший через Башкирию ретивый миссионер. Как сообщал симбирский губернатор, "башкирцы приведены в беспокойство и некоторое неудовольствие от пронесшегося слуха, якобы их велено крестить". Это выступление башкир совпадает с моментом второй турецкой войны, и можно предполагать, что выступление именно в этот момент не было случайностью. Основной причиной его был протест башкир против военно-феодальной эксплоатации со стороны русских помещиков. В Башкирии имелась группа, которая ставила перед собой задачу - бороться за сохранение Башкирии, против насильственной руссификации. Правда, эта группа была невелика, но она имела организационное ядро. Имеются указания на эмиграцию из Башкирии, вызванную насилием русских колонизаторов. Связи с Башкирией эмигранты не теряли.
Съезд был созван, движение принимало не стихийные, а организованные формы. Но дальше созыва съезда движение не пошло. Созыв съезда и стремление башкир бороться за сохранение своей народности чрезвычайно испугали правительство Екатерины II и в первую очередь симбирского губернатора. "Искра мятежа, - писал он в Петербург, - легко может запылать в Башкирии". Чтобы предупредить события и вырвать у недовольных повод к выступлениям, губернатор предложил челябинскому духовенству немедленно прекратить проповеди миссионеров, "доколе война с Портою Оттоманскою продолжается, в рассуждении настоящих обстоятельств, легковерия и всегдашней наклонности здешних народов к мятежу". В Башкирию была послана разведка. Представители башкирского духовенства были приглашены к губернатору, который уверял их, что им ничего не угрожает. Петербургским властям губернатор предложил запретить посылку миссионеров в Башкирию и ни в коем случае не сокращать количество войск, имевшихся в его распоряжении. Донесение о событиях в Башкирии произвело в Петербурге большое впечатление. Феодалы напугались, вспомнив прежние башкирские восстания. Ответ из Петербурга последовал чрезвычайно быстро. Вопрос обсуждался в сенате, который решил "в святейший синод... послать сведение", "чтобы благоволил приказать, кому следует посылку проповедников в иноверческие селения по нынешним обстоятельствам вовсе оставить впредь до указания, на будущее время без сношения с начальствующим над губерниями таковых отправлений не чинить". Сенат вынес это решение 7 февраля, а на другой же день собрался синод, который подтвердил решение сената и организовал меры к его проведению в жизнь, постановив послать на места указ "о прекращении проповеди": В этих решениях интересна быстрота в работе правительственного аппарата: в одни сутки дело прошло две крупных инстанции. Синод решил отозвать уже работавших миссионеров, а "ежели, куда оные проповедники уже отправлены, тех по получении о сем из святейшего синода указа не-
медленно через нарочно посланных возвратить без всякой огласки, секретно". С этим указом из Петербурга в тот же день было послано множество фельдъегерей по всей епархии Средней Волги, Прикамья, Приуралья и Сибири. 17 февраля генерал-прокурор Вяземский извещал симбирского губернатора о том, что все принятые им меры утверждены. Экстренно был сделан доклад Екатерине о событиях и принятых мерах, которые она "изволила апробовать".
14 февраля в Петербурге было получено из Уфы известие о том, что "беспокойство сих народов совсем уже миновало", но решение синода отменено не было: проповедники были выведены из Башкирии, напор руссификации был приостановлен.
Дело о несостоявшемся восстании в Башкирии рисует напряженную обстановку среди башкир. Оно говорит о том, что сопротивление башкир напору русских колонизаторов продолжалось и после кровавого подавления восстания 1774 - 1775 гг.: башкиры продолжали борьбу за сохранение своей народности. Это дело рисует нервное и неуверенное настроение екатерининских сатрапов на местах, оно указывает на их способность к лавированию и быстрому изменению тактики. Учитывая нараставшее движение, правительственный аппарат быстро перестроился, сделал ряд незначительных уступок, уничтожил повод к выступлению, сохраняя свою власть по существу. Вместе с тем уступка башкирам - приостановление миссионерской деятельности - означала некоторое ослабление натиска руссификации. Все это являлось прямым результатом крестьянской войны под руководством Пугачева.
Материалы о крестьянских выступлениях и настроениях в последнюю четверть XVIII в. дают возможность сделать ряд выводов.
Эксплоатируемые массы: фабричные люди, крестьяне, закрепощенные однодворцы - не забывали вождя крестьянской войны: память о нем жила среди эксплоатируемых масс. В момент обострения борьбы с эксплоататорами-помещиками крестьяне вспоминали о Пугачеве как о вожде, начавшем непримиримую борьбу с их притеснителями. После казни Пугачева и поражения восставшего крестьянства последнее в течение ряда лет не выступало активно против помещиков, но, начиная с 80-х годов, пять лет спустя после казни Пугачева, крестьянство снова стало оказывать активное сопротивление помещичьей эксплуатации. Начало выступать крестьянство центра страны, вновь стали появляться самозванцы та Дону ив Нижнем Поволжье. Упорное сопротивление крестьян заставило помещиков перестроить аппарат государственной власти, усилить централизацию, приблизить его к населению. Аппарат власти после крестьянской войны стал подвижнее, гибче, он стал лучше маневрировать. Но как бы то ни было, упорная борьба крестьянства, русского и национального, под руководством Пугачева настолько напутала помещиков, что призрак "пугачевщины" не давал крепостникам ни минуты покоя на протяжении конца XVIII и всего XIX века.