Котёнок головореза
— Эй, подруга. Мышей наловишь нам на ужин?
— Насчёт мышей подумаю. А вот крысу я в своё время уже поймала!
Вертикальные зрачки то ли гневно, то ли лукаво блеснули зеленью в лесном полумраке, а вытянутый палец с длинным коготком указал на вопрошавшего. Тот повёл внушительными плечами и пробасил:
— Чего-о-о? Я-то — и крыса? Всё ещё дуешься за...
— ...чем было дёргать меня за хвост, если знаешь, что я это терпеть ненавижу — вопрос по-прежнему открытый, — она произнесла это, смакуя шипящие.
— Но я же извинился! — в интонациях собеседника обида смешалась пополам с насмешкой. — И вообще, если бы не дёрнул, то быть твоим чудесным ушкам в смоле.
— Ушки у меня прекрасны, спору нет.
— Да и всё остальное сносно...
Высоко задрав и так вздёрнутый носик, она тихо скользнула на полную земляники поляну. Григорий с высоты своего роста залюбовался ладной фигуркой в коротком зелёном платьице с рваными краями. На красотку мягко падал свет солнца, уходящего за верхушки деревьев.
Однажды богиня Венера явила себя из пены. Обнаженная, стройная. Идеальная.
В другое «однажды» девушка с кошачьими ушками и длинным мохнатым хвостом вылезла из землянки. Перемазанная в глине. Расцарапавшая ноги о крапиву.
Тоже идеальная. По-своему.
Когда Григорий и Алёна впервые встретились, булгаковский убийца из переулка снарядился не молнией и не финским ножом, но шестиствольным пулемётом. И просто изрешетил их обоих.
— Ух ты, сколько земляники! — тонкий голос кошкодевочки будто добавил серебра в воздух. — Давай карманы свои!
— Алёна... — огромной ладонью Григорий потёр вспотевший лысый затылок. — Как ты можешь думать о землянике, когда с минуты на минуту нас ждёт такое ответственное задание?
Девушка присела у куста, изучая обломанные веточки.
— Мда, эти сволочи на самом деле недавно были здесь, — она немедля парировала: — Дорогой мой, не ты ли минуту назад задирал меня по поводу ловли мышей? «Ответственное задание» у него, ишь ты! Ещё скажи, что тебе не нравится то, чем мы займёмся.
— Amina koyim, — Григорий с размаху шлёпнул Алёну под хвостом, отчего та зашипела, но драться всё же не полезла. — Нравится, конечно. Только я не помню, заточил ли топор. С другой стороны, так даже веселее.
— Амина кого?..
— Ругательство турецкое. Рано тебе ещё знать, что оно значит.
— По человеческой градации я старше тебя, дурень! — прошипела она, затем бросила в рот горсть ягод.
— Так вот, — как ни в чём не бывало продолжил Григорий, — я не буду сейчас проверять, заточил ли топор. Если он острый, то мне будет легко. Если тупой — весело и непредсказу...
— Тише, — она зашипела, вытянула шею.
— ...емо. А после этого мы с тобой...
— Да заткнись ты. Я их учуяла.
Григорий учтиво замолчал. Девушка принюхивалась, определяя направление.
— Метрах в трёхстах отсюда костёр горит, — хвост Алёны слегка подрагивал от предвкушения.
— Бабушка, а почему у тебя такие большие ноздри?... — Григорий получил от напарницы ощутимый тычок в бок. — Ладно, ладно, шучу. Действуем по плану?
— По плану. Настал час повеселиться, Григорий!
— Да, милая. Повеселимся.
Девушка радостно потёрла ладоши и направилась туда, где учуяла костёр. Человек же скрылся в чаще, вытащив из-за спины большой топор. Лес слегка шумел от любопытства.
Несколько минут спустя Григорий увидел, как худой паренёк в футболке с изображением кота Шрёдингера нетвёрдой походкой идёт по тропинке. Он явно что-то искал. Верзила сразу всё понял, когда неподалёку зашуршали кусты, а на долю секунды из них показался пушистый чёрный хвост — так, чтобы его заметил не в меру любопытный парень.
В поисках неизвестного существа он оказался за пару метров от Григория. Кровь прилипла к щекам мужчины, под желудком приятно заныло от осознания, что совсем скоро...
Алёна спрыгнула с ветки прямо перед парнем. Тот вскрикнул и попятился назад, но кошкодевочка притянула его за воротник футболки и по-животному впилась в губы. Незнакомец было дёрнулся, но как-то сразу обмяк и ответил на поцелуй.
Григорий бесшумно подошёл к парню из-за спины. Тихо кашлянул. Турист отпрянул от губ и круто развернулся на месте — как раз вовремя, чтобы увидеть рассекающее воздух лезвие.
Топор с лёгкостью вошёл во впалую грудь, пробив кошачью голову на футболке. Квантовое состояние несчастного существа определено.
Мёртв.
Громкий треск спугнул птиц, и последний вопль парня смешался с их паникующим гомоном.
В лесу просто сломалась очередная старая ветка. Ничего такого не случилось. Нечего паниковать.
— Алёнушка, а топор-то оказался острый! — хохотнул здоровяк.
— С твоим языком не сравнится, милый, — кошкодевочка умывалась, дожидаясь, пока Григорий вытащит лезвие из трупа. Через минуту они обнялись и пошли туда, где Алёна учуяла костёр.
С остальными четырьмя туристами расправа не была столь хитрой. Рубать ноги, топтаться по шеям, выцарапывать глаза, разрывать руками рты — ничего из этого не требовало тактической подготовки — только искреннюю любовь к своему делу, щепотку таланта да острое лезвие топора.
Лес утратил любопытство и притих, когда обезображенная голова неизвестной юной дамы покатилась по клеёнке к бутербродам с паштетом.
***
Недели и месяцы были отброшены за ненадобностью, поэтому Григорий не представлял, как долго он живёт вместе с Алёной в огромном лесу. Возвращение мужчины к первобытному образу жизни случилось так давно, что даже причины оказались позабыты.
Остался только нарратив:
Выслеживать непрошеных гостей. Приманивать их. Убивать. Не дать засорить природу своим мусором. Окропить грунт кровью тех, кому просто не повезло попасть под топор.
Получать удовольствие от чужой смерти.
— Грег!
— На душу возьму убийства грех! Чего надо?
— Я придумала, как нам повеселиться!
Глаза Алёны сияли зелёным. Григорий даже слезть с неё не успел, а она уже планы замышляет. Откуда в ней столько сил?
Не дождавшись реакции, кошкодевочка продолжила:
— Про Слендера слышал?
— Палочный человек? Ну, что-то отдалённо помню.
Что-то ассоциировалось со словом «слендер», но стоило воспоминаниям уйти слишком далеко во времени — куда-то в период «до леса» — голова пошла кругом. Мысли плавно перешли на что-то более насущное: полный цветения день и красивая девушка на покрывале, не без помощи Григория оставленная без привычного зелёного платьица.
— Есть идея. Просто, как ямку закопать. Ищем тетрадные листы, рисуем на них разные страшилки. Когда люди собирают последний лист, мы выходим и веселимся с ними.
Она замолчала, ожидая реакции. Я лишь удивлённо таращился. Девушка вздохнула:
— Что, плохо совсем, да?
— Нет-нет! — Григорий ошалело покачал головой. — Просто это… ну… шедеврально что ли?
Она зарделась, а верзила продолжил:
— Давай сразу перейдём к этой самой… К реализации, вот!
И всё получилось. У одной из недавних жертв нашелся телефон для поиска изображений, обнаружилась и тетрадка.
Первую записку кошкодевочка прикрепила недалеко от окраины леса. Три подростка, которые зашли в чащу с целью покурить, обнаружили лист и приняли квест.
Очень скоро несчастные сорвали восьмую записку. Влюблённая парочка бесшумно следовала по пятам.
— Настал час повеселиться, Григорий, — горячее дыхание обожгло щёку.
— Да, милая. Повеселимся.
***
Недели и месяцы по-прежнему никто не считал. Желтела, краснела, осыпа́лась листва. Из спящих деревьев уходила вода.
Холодало. Путников в лес заходило меньше, а значит, поводы для веселья исчерпали себя.
Возлюбленные обнаружили охотничий домик, где и планировали пережить зиму. Если вдруг объявится хозяин, то лучше бы ему самому уйти как можно скорее.
В один из славных дней небо не выдержало и стало сыпать на лес снегом. Голые деревья терпеливо приняли холодный груз на свои ветви.
Алёна начала хандрить. Ей было тяжело без веселья. Она тосковала по солнцу и теплу. Кошкодевочка чахла на глазах. Григорий старался помочь ей своим присутствием, хотя тоже чувствовал тоску, холодную и белую.
Часто они молчали у костра, гадая, что наступит раньше: весна или отчаяние.
Солнце давно погасло в облаках за ненадобностью. Дни сменялись незаметно, ненужно.
Ссоры по пустякам стали нормой. Что-то в жизни Григория трещало по швам, некрасиво рушилось. И не зашить это, не удержать.
Отчаяние добралось первым.
— Чем ты вообще смотрел, когда ставил котелок без воды на огонь? — в шипении Алёны было больше кошачьего, чем человечьего. — В чём мне теперь жрать готовить, во рту твоём?!
— Да хоть в своём! Если бы ты не начала ныть по поводу «ой, у меня уши линяют», то я бы не отвлёкся на то, чтобы постараться тебя утешить.
Григорий уже кричал. Плотину прорвало.
— Ах, я начала ныть?! — её ультразвуком можно было сбивать летучих мышей. — Сказал человек, которому, видите ли, не нравится, когда в постели…
— Да иди ты, знаешь!.. — верзила изо всех сил сжал глаза, чтобы подавить приступ агрессии, не придушить Алёну.
Хлопнула входная дверь. Григорий не сразу осознал это. Боязливо открыл глаза. Не послышалось: девочка действительно ушла.
Голову сдавило от осознания произошедшего. Ноги сами бросились на выход, навстречу сугробам и холоду.
— Алёна! — мужчина рвал глотку и бежал по заснеженном лесу. — Алёна! Алёна!
Григорий хотел грызть землю. Если девушка решила скрыться, то её не найти никогда.
Но спустя долгие минуты поисков произошло чудо: чёрный мохнатый хвост на миг показался из-за дуба. Верзила отправился туда.
За деревьями обнаружился деревянный домик, из трубы которого валил дым. Алёна могла забежать сюда и убить хозяина. Её жажда веселья могла стать неконтролируемой. Мужчина подошёл к дому и снёс дверь с петель ударом ноги.
Алёны в единственной комнате не оказалось. Вместо неё в грудь Григория смотрело охотничье ружьё, которое держал усатый человек с искаженным лицом.
«Егерь», — запоздало подумалось, а вслух верзила сказал единственное, что волновало:
— Где Алёна?!
Усач вздрогнул от низкого голоса. Звук выстрела содрогнул деревянные стены.
Кровь из груди и шеи нетерпеливо полилась на земляной пол. Григорий с любопытством наблюдал, как его ноги подкашиваются, как руки теряют силу.
Предшествующая смерти боль оказалось похожей на холод. Обычное обморожение чего-то на месте сердца.
Глаза потеряли способность видеть. Уши забились воем ветров.
И только одно-единственное имя бессильно пульсировало в умирающих извилинах.
***
Голова-голова. Давай дружить. Я тебе кепку. А ты мне Кафку.
Врач день за днём утверждает, что никакой Алёны не существовало. Вместо потерянной любимой вокруг меня плодились другие сущности: уколы, таблетки, диагноз из трёх одинаково непонятных слов, переезды из клиники в клинику, консультации, уколы, таблетки, другой диагноз, более непонятный, переезды из клиники в клинику, консультации, уколы...
Недели и месяцы потеряли смысл. Остался день. Бессмертный. Бесконечный.
Никаких ран от дроби на груди не было. Убивший меня егерь в бытности оказался усатым лечащим врачом. А годы в лесу — бредовым сном, длившимся одну ночь.
«Григорий, мы сменили эти белые таблетки на другие таблетки, не менее белые, теперь тревожных снов не будет, бла-бла-бла».
И действительно. Лес больше не возвращался во сны: ни заснеженный, ни переполненный солнцем. Осталось гудение кондиционера в палате, осталось шуршание халатов.
Я много думал об Алёне, о нашем с ней прошлом. Отказывался верить, что она невозможна. Кошкодевочка наверняка блукала где-то по лесным сугробам. Мёрзла без меня.
А я бессмысленно происходил на стационаре. Весь обколотый лекарствами, безнадёжно поправляющийся.
Да, всё свидетельствовало о том, что не было Алёны. Не было. Именно поэтому в том галлюциногенном лесу голова начинала болеть, когда я пытался вспомнить своё прошлое.
Потому что сон. Начало грёз мы никогда не запоминаем.
Голова-голова. Давай дружить. Почему же ты не хочешь забыть одну маленькую сущность в коротком зелёном платьице с рваными краями?
Очередное процедурное утро не сулило ничего интересного. Усатый врач с незапоминаемым именем попросил подождать в коридоре, сам засеменил в помещение МЖ.
Хоть зима и лютовала морозами, одно из дальних окон открыли на проветривание. Mercury falling, так пел Стинг?
В форточку бесшумно впрыгнула незнакомая чёрная кошка. Её лапы оставляли грязные следы на безупречно вымытом кафельном полу.
Животное сразу пошло ко мне, прыгнуло на колени и слегка пустило коготки.
Но на самом деле оцарапало меня другое: ярчайшие зелёные глаза, столь знакомые, столь…
Больничный коридор покачнулся. Запахло зеленью леса, влажной, кружащей голову. Перед глазами встали сочные, полные жизни стволы деревьев.
Кошка заурчала. Я готов был поклясться, что услышал в этом безобидном звуке столь знакомое:
— Настал час повеселиться, Григорий!
Трясу пустой беспокойной башкой. Нет. Наверняка глюк. Это же не может быть она…
— Алёна? Ты? Как?.. — голос сорвался.
Кошка, задрав хвост, уже побежала к двери туалета и начала скрести её.
Хоть и ослабшая, но всё еще крупная рука локтём разбивает стекло пожарного щита. Топорик лёг в руку, как родной.
Ругаясь на шум, усач вышел в коридор. И застыл со сведёнными, как у девочки, коленями. Даже не успел поднять руки, чтобы встретить лезвие.
Мир изо всех сил наполнился запахами летней хвои и земляники.
Голова врача — или же егеря? — не пожелала дружить с шеей.
— Да, милая. Повеселимся.
Любимые глаза заполнили всё пространство, отстранив Григория от мира. Пахло земляникой.
— Только сначала, дорогая, ты мне расскажешь, что произошло после того, как в меня выстрелили в лесу, — он оглядел лес с удивлением. — И… Почему сейчас, мать его, лето?
Кошкодевочка теребила платье. Она выглядела слегка растерянной.
— Как бы тебе объяснить всё и сразу… — выдохнула. — Верь на слово. Сейчас одновременно происходят три вещи: тебя скручивают санитары в больнице Новосибирска. Ты умираешь от ран в домике егеря. Ещё один ты стоишь в глубине лесного массива и с восторгом пялишься в пустоту. Сознание скакало из одного состояния в другое, пока не остановилось здесь.
Помолчала и добавила:
— Вернее, я его сюда вывела. Не могла уже без тебя. Даже не спрашивай, как это работает.
Вопросы собрались во внушительную очередь, сталкиваясь и опережая друг друга. Их было столь много, что они могли прорвать плотину создания и взорвать мозг.
Грегори вымел их все в будущее. Сейчас его волновала только Алёна.
— Ну раз мы разобрались с очередным бытовым, — он сделал нажим на этом слове и хихикнул, — вопросом, то пойдём в знак воссоединения срубим пару голов, что ли?
Малышка радостно завиляла хвостиком.
С непонятными законами мироздания можно повременить.
Верзила счастливо расхохотался, крепко обнял свою Алёну и повёл её по цветущему лесу, прокладывая невиданные прежде тропы.
Оставляя прошлое там, где ему и следовало быть — в забытье.