Еще из Экзюпери

И вот  я стал размышлять  о согласии принять смерть. Логики,  историки,
критики отдали первенство материалу, из которого будет строиться часовня (ты
поверил, хотя красивый серебряный кувшин больше скажет  уму и сердцу, чем из
чистого золота  некрасивый). Не ведая, что  утолит тебя, ты вообразил, будто
счастье в обладании, и теперь изнемогаешь, стаскивая в кучу камни, что могли
бы стать  прекрасной часовней и  одарить тебя  счастьем.  Ибо  достаточно  и
одного-единственного камня, чтобы согреть душу и сердце, но  на камне должен
быть лик твоего божества.
     Ты похож на человека, что,  не умея играть  в шахматы, копит золотые  и
слоновой  кости  фигурки,  смотрит  на  них  и  скучает,  зато  другой, кому
божественные правила открыли тонкость игры, наслаждается ее блеском,  двигая
грубые  чурочки. Пристрастие к счету не позволяет тебе оторваться от  вещей,
ты не видишь  картины, которая  из них  составлена и  значима прежде  всего.
Потому  ты и привязан к  жизни  как к накапливаемой толще  дней, а будь твой
храм строен и чист линиями, неужели ты сокрушался бы,  что на него пошло так
мало камней?
     Не  стремись  удивить  меня  количеством,  не  говори,  сколько  камней
потрачено  на твой дом, сколько  пастбищ  и  голов  скота в твоем  поместье,
сколько драгоценностей у твоей  жены, сколько у  тебя  любовниц.  Сколько --
меня  не  интересует.  Я хочу  знать,  какой ты  выстроил  дом,  усердны  ли
работники твоего поместья и радостен ли их ужин после дневных трудов. Я хочу
знать,  какую  любовь ты  пестуешь и на  что, более долговечное, чем ты сам,
тратишь  свою жизнь. Я хочу, чтобы ты сбылся.  Хочу  судить  о тебе по делам
твоих рук,  а не  по ненужной делу  вещности, которая так  возвышает  тебя в
собственных глазах.
     Заговорив  о  смерти,  ты  вспомнил  об  инстинкте  самосохранения.  Мы
инстинктивно  страшимся  смерти,  и  ты  неоднократно  наблюдал,  как  любое
животное  стремится  выжить во  что  бы то ни стало. "Стремление  выжить, --
твердишь  ты  мне, -- берет  верх  над  любым  другим стремлением. Дар жизни
бесценен,  и мы спасем  его  любыми  средствами".  Если  так,  то  для  тебя
естественно  стать  героем,  защищая  свою жизнь. Ты  будешь мужественным  в
осаде, завоевании, грабеже. Тебе вскружит голову хмель силы в тот миг, когда
поставят на кон твою жизнь.  Но ты никогда не согласишься умереть незаметно,
безмолвно, унеся с собой тайну, полученную как дар.
     Однако посмотри, отец бросился в морскую бездну, потому что в ней тонет
его сын, личико  его  мелькает  время  от  времени  на поверхности, бледное,
словно луна в  просвете облаков.  Я спрошу тебя: "Что же, над этим человеком
инстинкт самосохранения не властен?"
     -- Властен, -- ответишь  ты. -- Но инстинкт -- вещь  сложная. Действует
он и в отце, и в сыне. И  в военном отряде,  который посылают  на смерть. Но
отец привязан к сыну...
     Ответ твой путан, изобилен словами. Но вот что скажу тебе я:
     --  Конечно, инстинкт самосохранения  существует.  Но он  только  часть
инстинкта более могущественного. Главное в нас -- инстинктивное желание жить
вечно. Тот, кто живет телесной жизнью, печется о теле. Тот,  кто жив любовью
к  ребенку,  печется  о  ребенке,  продлевая им  свою  жизнь. Тот, кто живет
любовью к  Богу, ищет  вечности, поднимаясь к Нему. Жаждешь ты не неведомого
--  жаждешь  обрести  то,  что значимей, прочнее и долговечнее тебя,  и  для
каждого самым значимым становится что-то свое. Каждый любит  что-то  свое  и
по-своему. И я  могу обменять твою  жизнь  на то,  что для  тебя  любимей  и
значимей, ни в чем тебя не обездолив.